Эллен Датлоу - Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм Страница 92

И все же мне действительно везло. Каким-то образом мне всегда удавалось найти обратную дорогу домой. В два, три, а то и четыре часа утра я с грохотом вваливалась в нашу квартиру, а там никого не было, не считая, конечно, тараканов, — Дэвид в это время обычно зависал дома у какого-нибудь парня, которого подцепил в баре, а Марси и Банни обосновались в пригороде. Обычно я была настолько пьяна, что валилась на матрац, чувствуя себя мухой, размазанной по оконному стеклу. Иногда сидела с пишущей машинкой, скрестив по-турецки ноги, и писала. Мое обнаженное из-за ужасающей жары тело было серым от сигаретного дыма. Я прочитала «Тропик Рака», перечла «Далгрена», «Записки любителя» и «Озарения», отпечатанные на тонких листах бумаги, скрепленных скрепкой. Я ставила пластинки, не замечая, что у проигрывателя другая скорость, так как была слишком невнимательной, а когда наконец засыпала, то меня тут же вырывала из сна истошно верещавшая у соседней двери пожарная сигнализация. Тогда я вскакивала посреди комнаты и орала во всю мощь своих легких, пока не осознавала, что уже не сплю. Я видела каких-то людей в своей комнате, долговязого мальчишку с тусклыми блондинистыми волосами, в сабо, который указывал на меня пальцем и кричал: «Poseur!», слышала голоса. В моих снах бушевал огонь, стены вокруг разлетались на куски, и тогда взору открывался вид разрушенного города, похожего на свежевспаханное поле, простирающийся во все стороны на многие мили, объятые пламенем краны и остовы зданий, подобно цветам поднимающиеся из смога, угольно-черные, золотые и бардовые на фоне топазового неба. Мне хотелось сгореть вместе с ними, каплями воды просочиться сквозь стены, отделяющие меня от всего остального мира, настоящего мира, того, что виделся мне в книгах и в музыке, мира, частички которого мне так хотелось потребовать и для себя.

Но я не сгорела. Я была всего лишь обдолбанной студенткой колледжа, а в ближайшем будущем перестану быть и ею тоже. Той весной меня вышибли из «Богослова». Все мои друзья все еще учились в школе, заводили себе подруг и приятелей, получали роли в университетских постановках «Инспектор зовет» или «Король Артур». Даже Дэвид Балдандерс умудрился получить хорошие отзывы о своей работе, посвященной Верлену. А я в это время высовывалась из своего окна на четвертом этаже, курила и смотрела на шатающихся по парковке наркоманов. Если бы я выпрыгнула наружу, то была бы с ними, для этого требовалось всего одно усилие.

Случившееся было слишком прекрасным, неподвластным словам, тем самым событием, которое ужасающим образом изменило мою жизнь. В то утро я сделала растворимый кофе и попыталась прочитать то, что написала накануне. Набор симпатичных слов, лишенных какого-либо смысла. Включила дорогой проигрыватель Марси и поставила свои записи, помимо воли переводя слова песен, как будто они могли странным образом переродиться во что-то иное, слиться с моими словами, произвести на свет гармоничную фабулу. На стене спальни намалевала еще несколько слов:

Я ПРОКЛЯТ РАДУГОЙ

Я — АМЕРИКАНСКИЙ ХУДОЖНИК,

И ДЛЯ МЕНЯ НЕТ МЕСТА

Все начиналось как своего рода эксперимент. Во мне жила прямая, неописуемая вера в то, что смысл и совершенство можно так же вытрясти из этого мира, как стряхнуть недозревший плод с дерева, чтобы потом все это съесть.

Так что я запихнула свои мозги в блендер Тревоги, добавляя к ним пузырьки с дешевой «кислотой» и гашишем, табак, «колеса» и весь алкоголь, который оказывался под рукой. Теперь меня интересовал лишь один вопрос: обладала ли я желудком, дабы быть в состоянии получить конечный результат?

Когда бы ни появлялся Дэвид, его приход был для меня большим облегчением.

— Слушай, — сказал он как-то раз, — давай сходим в кино.

Мы пошли на двойной показ в «Биографе» — на «Историю Адели Г.» и «Jules et Jim».[61] Там были чертовски неудобные кресла, но зато просмотр давал четыре часа блаженства в помещении с отличным кондиционером. Дэвид смотрел «Адель Г.» уже шесть раз. Он уселся рядом со мной, восхищаясь и что-то бормоча себе под нос. Я с трудом пробивалась сквозь пелену разговорного французского и потому, по большей части, читала субтитры. После фильма мы, щурясь, окунулись в долгие ультрафиолетовые сумерки округа Колумбия, оглушенные целым букетом запахов — жимолости, дизельного топлива, колы и молочной кислоты. От сильной жары одежда била током, во все поры наэлектризованной кожи, словно яд, проникал густой, как патока, воздух. Держась за руки, мы добежали до «Cafe de Paris», раскурив «Житан» Дэвида. У нас с собой было достаточно денег, чтобы купить бутылку красного вина и багет. Через несколько часов официант выгнал нас на улицу, но мы все равно дали ему доллар. После этого наличности осталось как раз на то, чтобы сесть в метро, а потом на автобусе добраться до дому.

Возвращение заняло у нас целые часы. К тому времени как мы оказались наконец у лестницы, ведущей в нашу квартиру, опьянение уже прошло. Было где-то девять часов вечера пятницы.

— Черт! — произнес Дэвид. — И что мы теперь будем делать?

Вокруг не было ни души. Мы повисли на телефоне, но нигде не намечалось никаких вечеринок, и никто из тех, у кого была машина, не мог приехать и забрать нас куда-нибудь. Мы облазили всю квартиру в поисках забытых запасов пива или завалившихся денег, вывернули все карманы, надеясь найти старые заначки травы, «Черных красоток», гашиша.

Полный ноль.

В комнате Марси — в ее джинсах — удалось наскрести мелочи доллара на три. Этого не хватало ни на выпивку, ни на то, чтобы опять попасть в город.

— Вот черт, — сказала я, — этого вообще ни на что не хватит.

Со стороны парковки донеслись глухой рокот мотоциклов, детский плач, чьи-то вопли.

— Ты гнусный, обдолбанный ублюдок!

— Ублюдков тут более чем достаточно, — отметил Дэвид.

А затем мы услышали выстрел.

— Боже мой! — крикнул Дэвид и рванулся вместе со мной к двери. Из соседней квартиры донесся звон разбитого стекла. — Они стреляют из окон!

— Сказала же — не хватит ни на что. — Я толкнула его на прежнее место и снова уселась. — Я не собираюсь сидеть здесь всю ночь.

— Ладно, ладно, давай подождем…

Он осторожно подобрался к окну в кухне и подтянулся к подоконнику, чтобы выглянуть наружу и осмотреться.

— Слушай, они и в самом деле стреляли из окна, — раздался его восхищенный голос. — Круто!

— Они нам случайно пива не оставили?

Дэвид покосился на меня через плечо.

— Нет. Но у меня возникла одна идея.

Он вполз обратно в гостиную и, подойдя ко мне, начал опять выгребать мелочь из карманов.

— Мне кажется, что теперь у нас достаточно денег, — сказал он после того, как в третий раз пересчитал всю наличность. — Да, вполне хватит. Но нам нужно туда добраться — они закрываются в девять.

— Кто закрывается?

Я пошла за Дэвидом на лестницу и на улицу.

— Аптека, — ответил Дэвид. — Давай, пошли.

Мы пересекли Квинс-Чепл-роуд, увертываясь от «мустангов» и отвратительных проституток. Тоскливым взглядом я проводила проезжающий мимо «восьмидесятый» автобус, возвращавшийся в город. Было уже почти девять. Небо над головой окрасилось в характерный для поздней осени пыльный золотисто-фиолетовый цвет. Мимо проносились машины, оглушительно гремела музыка. До меня доносился запах костра, гамбургеров на гриле и сладкий, еле уловимый аромат цветущих яблонь.

— Подожди минуту.

Я остановилась в центре улицы, раскинула руки и запрокинула голову к небу. Меня пронизывало то же чувство, которое, должно быть, охватывало Дэвида, когда он стоял, прислонившись к стене клуба: я застыла в ожидании, ждала, просто ждала того момента, когда мир камнем упадет на меня, словно ястреб на охоте.

— Какого черта ты делаешь?! — заорал Дэвид, когда мимо пронеслась машина, и вытолкнул меня на тротуар. — Пошли!

— Что вообще нам нужно? — воскликнула я, когда он затащил нас в аптеку.

— Триаминик.

Вообще-то мне казалось, что должен быть какой-нибудь закон, запрещающий продавать целых четыре бутылки сиропа от кашля двум потасканного вида подросткам. Однако, похоже, такого не существовало, хотя я испытывала немалое смущение, стоя рядом с Дэвидом, когда он без малейшего стыда ссыпал на кассу пенни, пятицентовики и четвертаки.

Мы пошли обратно в Квинстаун. Я еще никогда не принимала сироп от кашля, ну кроме, конечно, тех случаев, когда меня действительно мучила простуда. Мне казалось, что мы будем пить его небольшими порциями, по чайной ложке, в определенное время, в течение вечера. Вместо этого Дэвид открутил крышку, швырнул ее на землю и одним глотком осушил целую бутылку. Я уставилась на него со смесью восхищения и отвращения, но затем пожала плечами и сделала то же самое.

— Вот дерьмо!