Арина Свобода - Шиворот-навыворот. Глеб и Ванька Страница 23

Еще одно мысленное усилие — все-таки за прошедшее время он довольно хорошо научился управлять даром — и вместо ванной стоит большая русская печка. Такая, как у прабабушки в деревне — с облупившейся побелкой, уходящей в потолок трубой и закопченной железной дверцей, за которой весело пляшет огонь. От печки густо потянуло теплом и дымом.

Гном подошел ближе, раскинул руки и начал исходить паром. Через минуту он подтащил к печке один из стульев, безо всякого стеснения разделся и развесил одежду сушиться.

— А если Снежка войдет? — спросил Глеб.

— Не войдет. Она там за кашей смотрит, — Гном хмуро посмотрел на друга: — Ну чего? Будешь нормально?..

— Конечно! Ты что — обиделся, что ли? Я ж не хотел…

— Вот еще… На каждого идиота обижаться — обижалка отвалится! Давай — колдуй! Только не на меня!

— А куда?

— Вот блин! Ну, возьми… дров наделай, что ли. А то прогорит сейчас и что?

И Глеб стал «колдовать». Вернее, учиться «не колдовать». Вскоре стало понятно, что заставить себя остановиться во время превращения гораздо труднее, чем когда-то было научиться погружаться в нужное состояние.

К тому времени как Снежка позвала ужинать, он заработал не меньше десяти оплеух от верного товарища, оказавшихся надежным тормозом в «колдовстве».

— Мальчишки, идемте ужи… Ой! — Снежка сунула голову в проем. — А что тут?.. Дядя Саша!

Алекс обвел взглядом комнату и обомлел. В комнате появилась огромная поленница сучковатых дров, шикарная двухспальная кровать (занявшая почти всю каморку), обои в жутких розочках и множество странных предметов. Например, мятый самовар, доверху полный колой без газа (жуткая гадость) — грубо прерванная Гномом попытка соорудить автомат по продаже газировки. Или две миски с вонючей биомассой желто-зеленого цвета — опять же, не доведенное до конца создание обеда. Хорошо хоть Гном уже обсох и оделся.

— Силен! — выдохнул Александр, осматривая печку. — А я думаю, чего в доме так жарко-то? У меня к тебе, Глеб, есть серьезный разговор.

Говорить не хотелось совсем. За несколько часов тренировок Глеб вымотался так, словно месяц подряд разгружал вагоны с углем. Хотелось одного — упасть на кровать и отключиться — благо, рядом Гном, согласный стоять на страже.

За ужином удалось выяснить кое-что о принципе работы «дара». Получалось, что «колдовство», прерванное в процессе, дает самый неожиданный результат, но всегда логически связанный с исходным замыслом. Стало понятно, как зародилась повальная эпидемия. Желая противной училке смерти от инфаркта или чего-то подобного, Глеб испугался и сумел непроизвольно остановиться. Но, так как механизм, если можно так выразиться, уже был запущен, получилась странная, жутко заразная болезнь. Глеб даже пожалел, что ему раньше не пришло в голову изучить свою способность. Рассмотреть, так сказать, с разных сторон. Они-то думали лишь о том, как бы научиться вызывать ее по желанию. Почему-то мысль о потенциальной опасности дара не приходила ребятам в голову. «Ну… Лучше поздно, чем никогда» — утешил себя Глеб, чувствуя, как начинает клевать носом.

— Иди спать, — сказал Алекс. — Завтра продолжим. Уж не знаю теперь, как вы устроитесь посреди этого хлама.

Пашка помог другу добраться до тахты, и Глеб, не раздеваясь, рухнул в постель. Уже уплывая в сон, услышал голос Гнома:

— Слышь, мне сколько сидеть-то? Когда тебя будить?

— Сколько сможешь. Ладно?

Больше всего на свете она не любила ждать. Но теперь это было все, что ей оставалось. Она сидела на качелях напротив его подъезда и ждала. Потом пряталась за горками, когда он выходил, и шла следом до самой остановки. В последний момент запрыгивала в троллейбус, так чтобы он не заметил, и ехала пять остановок до спортзала. Два с половиной часа слонялась по улицам, дожидаясь, когда закончится тренировка и придумывая миллионы вариантов их разговора.

Нужно было сказать, что ей очень жаль, что все так получилось. Но его номер всегда был недоступен. И вообще, тот вечер, ее день рождения, был ошибкой. Кити сжимала в потном кулаке обгоревшие, оплавленные горошины — глаза и носики, все, что осталось от котят, которых Ваня ей подарил. Теперь она всегда носила их с собой.

С Темным Ангелом они поругались, и тот снова уехал в свой университет. А Кити вдруг поняла, что натворила в тот вечер. Начала искать Невидимку и, найдя, не узнала. Он так изменился! Постригся, и одеваться стал по-другому. Точно эмокид, которым он был, сгорел в тот злополучный вечер в костре вместе с плюшевыми котятами. Но отчего-то теперь он нравился ей даже больше. Кити исписала толстую общую тетрадку печальными стихами и грустными рассказами. Все ее мысли были только о Ване, ее Видимке.

Кити стала его тенью. Надеялась, что в один прекрасный день он заметит ее и заговорит с ней. И, в то же время, отчаянно боялась этого.

Она брела в сумерках, не упуская из виду темную фигуру впереди. Осталось завернуть за угол, там будет его дом. Она постоит еще немного, подождет, пока зажжется свет в его окошке.

Кити перепрыгнула лужу и подняла глаза. Видимка шел навстречу. Сердце забилось пойманной птицей.

— Эй ты, слышь… — сказал он. — Чего тебе надо?

— Я… Видимка… — залепетала она. Все подготовленные слова разом вылетели из головы. Кровь прилила к щекам.

— Ты кто вообще такая? А?

— Это же я — Кити.

— Думаешь, я тебя не видел? Подослали какую-то дуру следить за мной.

— Ваня, я… Вот, — она протянула ему на ладони обгоревшие останки котят. — Я все помню. Это был самый лучший подарок.

Он посмотрел на нее, как на пустое место. Нет, даже хуже. Как на грязь или плесень. А потом больно ударил по руке, так что оплавленные кусочки пластмассы брызнули во все стороны.

— Да, пошла ты… — сказал он и грязно выругался. Кити стерпела, глотая слезы.

— Я знаю, я это заслужила. Но ты прости меня, пожалуйста, Ваня. Давай будем снова дружить. У меня никого нет кроме тебя. Никого-никого.

Он грубо оттолкнул ее и засмеялся.

— Пошла отсюда, коза дурканутая! Еще раз увижу, что ты за мной таскаешься, не посмотрю, что девчонка, в глаз дам. Поняла? — рявкнул он и, резко развернувшись, ушел в темноту.

Глава 13. Баста, карапузики! Кончилися танцы…

Снежка сердилась, краснела и готова была уже разреветься из-за того, что глупые мальчишки ее не слушали. Обиднее всего, что и дядя Саша, кажется, не слишком поверил ее рассказу.

— Погоди, — сказал он. — Я уже совсем запутался. То есть, ты хочешь сказать, что выворотень пришел к Глебу домой вместо его брата?

— Да.

— А Ваня каким-то образом оказался по ту сторону, в Вывороте?

— Угу. И ему там было плохо. Очень плохо.

— Да что ты там могла увидеть? — спросил Гном. — Да ты Ваньку раньше видела всего один раз, когда сунулась его защищать.

Алекс, удивленно вскинув брови, посмотрел на Снежку. Та нахмурилась.

— Ну и что! Я знаю, что говорю. Тогда это еще был он, а дома уже выворотень. Дядя Саша, ты должен мне поверить!

— Но такого не может быть! Не думаю, чтобы между нашим миром и Изнанкой был канал связи.

— А вдруг кто-то его сделал?

— Это невозможно.

— Почему? Взяли и прокололи, как иголкой.

— Что прокололи? Материю? Снежка, мироздание не девичье рукоделие, его просто так иголкой не проколешь. Когда мы со Стасом говорили об изнанке, то просто использовали это слово для сравнения. Выворот — это все равно, что отражение в зеркале или тень, а выворотни — это наши астральные проекции. Тени не могут быть самостоятельными и, уж тем более, меняться с нами местами.

— Еще как могут! — сказала Снежка. — Я тебе докажу.

Она убежала в свою комнату. Алекс усмехнулся и повернулся к парням.

— Глеб, ты заметил какие-то изменения в своем брате?

Тот пожал плечами:

— Ванька в последнее время вообще себя странно вел, — он осекся, словно вспомнил что-то, и замолчал.

— Что такое?

— Просто он маме начал хамить и в школе подрался, хотя раньше и муху не мог обидеть.

— Переходный возраст, — веско вставил Пашка. — Это такой промежуток времени у подростка, когда у него происходит ускоренный рост и физическое развитие, сопряженное с…

Он не успел договорить, потому что в комнату ворвался ураган по имени Снежка.

— Вот! — торжествующе сказала она, держа высоко в руке затертый томик детских сказок. — Я помню, как вы с мамой мне их читали.

— И что ты хочешь этим доказать?

— Сейчас ты все поймешь, — она встала в позу, точно на сцене и продекламировала: — Ганс Христиан Андерсен. «Тень». «Право, моя тень — единственное живое существо в том доме, — сказал ученый. — Ишь, как ловко устроилась между цветами. А дверь-то ведь приотворена. Вот бы тени догадаться войти в дом, все высмотреть, а потом вернуться и рассказать мне, что она там видела. Да, ты сослужила бы мне хорошую службу, — как бы в шутку сказал ученый. — Будь добра, войди туда! Ну, идешь?