Андрей Салов - Мой друг Плешнер Страница 6

И потянулась вперед кошачья лапа и была она близка к искомому. Но тут число «13» просыпалось на его серую голову ворохом неприятностей. Все начиналось так хорошо, а закончилось так печально. Он немного не рассчитал и вместо вожделенной котлеты, кошачья лапа с растопыренными на ней когтями, хватанула весело пузырящееся масло. Котяре тотчас же стало весело, так весело, что он обалдел от боли и так пронзительно заверещал, что случись сейчас пропеть Иерихонской трубе, сзывающей живых и мертвых на суд божий, последней бы пришлось конфузливо умолкнуть, ибо она была ничто по сравнению с ним. Где-то там, наверху, в далеких и неприступных небесах на мгновение приоткрылось окно и глянуло из него на землю удивленное шумом усатое кошачье божество. А затем дверца в иной мир захлопнулась, чего никак нельзя было сказать о пасти кота, обалдевшего и напуганного собственным ором, от этого еще более пронзительным.

Но если его крик смог всколыхнуть такие вечно безразличные и безучастные ко всему небеса, то он никак не мог остаться незамеченным и на земле, а тем более в соседней с кухней комнате. Навстречу дичайшим звукам, издаваемым котом, уже вовсю спешили люди.

Вторая неприятность обрушилась на котяру с небес здоровенной хозяйской пятерней, сгребшей загривок одуревшего кота в прочный захват. Земля в стремительном рывке исчезла из под ног старого прохвоста, не замолкающего ни на миг. Словно в замедленном кино, плыл он по воздуху с безжизненно опущенными вдоль дородного тела лапами, а затем перед его взором распахнулись врата, ведущие наружу, в мир, полный разнообразных запахов, движения и света.

Врата распахнулись, и разжалась хватка прочно державшая кошачий загривок в плену. Волшебный миг полета, как прекрасен ты, но, увы, так краток и мимолетен. Волнующий полет был грубо и приземленно прерван, как случалось уже не раз, и поддетый под зад хозяйской ногой, кот закувыркался по ступенькам, влетел взъерошенным серым шаром в палисадник, и ткнулся всем телом во что-то холодное. Искалеченная, обожженная лапа, со всего размаха по самый локоть погрузилась в спасительную прохладную глубину. Боль ушла прочь, а вместе с ней исчез и ор, кот потихоньку открыл глаза и осмотрелся. Он лежал в палисаднике, в густой тени разросшейся за последние годы черемухи, на небольшой кучке снега, чудом сохранившейся с минувшей зимы. Он лежал и наслаждался покоем и прохладой. И лишь немного зудел зад после принятого на себя пинка, да немного побаливала лапа, еще не совсем пришедшая в норму.

Плешнер еще глубже погрузил лапу в снег, зарывшись в него по самые плечи, испытывая небывалое блаженство в месте, еще минуту назад буквально разрывающемся от боли. В наслаждении он выпустил коготки, и они уперлись во что-то твердое, как дерево, и в то же время шелковистое. Природное любопытство взяло верх и, позабыв про все свои болячки, Плешнер принялся извлекать на свет божий заинтересовавшую его вещь. Каково же было его удивление и радость, когда в обнаруженном предмете он узнал Капу, молодую и нахальную мышку, так часто допекавшую его, и которую он не чаял когда-либо увидеть, считая ее, очередной жертвой своей подруги Гнуси. Но вот она, целая и невредимая, прямо перед его глазами, вот только холодная, как ледышка и твердая, как камень, и из-за этого совсем не аппетитная. Но он подождет, пока она оттает, а затем обед из вкусной дичины окончательно изгонит из его памяти историю со злополучной котлетой и роковым числом.

Он вытолкнул замерзшее тельце на открытое место, щедро поливаемое живительными, солнечными лучами, и принялся ждать, изредка дотрагиваясь до него, ожидая, когда оно примет товарный вид. Но вскоре пассивное ожидание надоело, его внимание было отвлечено.

Соседский кот Бусик, пользуясь мнимым с ним, Плешнером, сходством, расположился на его излюбленном месте и бросал недвусмысленные взгляды на бродящих внизу забора кур, защищать которых от всевозможных представителей рода кошачьих, вменил себе в обязанность Плешнер. Нужно срочно задать трепку наглецу, а обед немного подождет и он, переполненный воинственным пылом, опьяненный весенним, солнечным днем, рванулся к противнику, предоставив Капу самой себе и ласковым, животворным лучам ослепительного светила.

Бражник

Была ночь, пронзительная тишина разлилась по бескрайнему сонному миру, ее волны захлестывали все вокруг, топя без следа даже самые робкие звуки, дерзнувшие нарушить ее покой. Мир притаился и спал в ожидании нового дня, тепла и света. Утонул в сонной дреме и богом забытый Карадырский поселок, ни огонька, ни звука. Тьма и немота. И лишь в одном из домов, затерянном на самой окраине поселка, то вспыхивала, то угасала крохотная искорка бодрствующего разума. Это был Плешнер, старый, облезлый и жирный котяра. Проплутав весь день по узким поселковым улочкам, он возвратился домой лишь на излете дня, когда весь мир властно заполонила тьма и лишь экраны телевизоров разноцветными всполохами, взрывали ее чернильное однообразие. Люди, эти громогласные двуногие исполины, уже не были столь живы, как днем. Они постепенно засыпали, их разум угасал перед мельтешащими на экране картинками. Сонное царство манило к себе, опутывая шелковистой паутиной забытья. Уже слабеющая рука одного из хозяев выдернула штепсель телевизора, и она же впустила в дом вопящего от нетерпения под дверью, старого котяру.

Дверь открылась для него и захлопнулась вновь. Полусонная фигура хозяина удалилась прочь и спустя мгновение, дом погрузился во тьму и тишь до самого утра. Плешнер остался один. Он наконец-то согрелся. Мерзкая погода изрядно подпортила ему настроение и даже его, еще по-зимнему пышная шуба, не могла спасти от пронизывающего холода. Он отогрелся, и ему захотелось есть. Но, увы, его ждало разочарование. Миска, которая обычно наполнялась до краев при его появлении щедрой хозяйской рукой, была безнадежно пуста, более того, вылизана до зеркального блеска псиной Ижоркой, не оставившей ему даже крохотного кусочка пищи, дабы унять проснувшийся в нем голод.

Слишком поздно и в этом был отчасти виноват он сам. Вернуться раньше он не мог и виной всему симпатичная трехцветная кошечка, коей раньше он никогда не встречал, хотя и исходил поселок вдоль и поперек, перезнакомился со всеми его обитателями и даже кое-кому изрядно попортил шкуру. Помимо внешних превосходных качеств, она обладала чудесным бархатистым голосом и знала много красивых песен. Они пели на пару так хорошо, так слаженно, что позабыли не только о времени, но и обо всем на свете, и если бы не старый башмак, брошенный подлой рукой в прекрасную незнакомку, быть бы им вместе до самого утра.

Но, увы, грубые и неотесанные людишки, были не в состоянии понять и оценить всю красоту и прелесть кошачьего пения, и поэтому им пришлось расстаться. Сраженная мерзким предметом, обиженно мявкнув, растворилась в ночи прекрасная незнакомка, и он остался один. На мгновение он застыл на месте, приходя в себя, вспоминая, где он, и что он такое. Второй башмак, летящий в его направлении, привел в чувство. Старого котяру не так-то просто было застать врасплох, словно какого-то кота-первогодка. Ловко увернувшись и победно подняв хвост трубой, он канул в ночи, оставив гнусного метателя-неудачника с носом.

Поселок давно уже спал, идти было решительно некуда, и Плешнер отправился домой, в надежде забыть недавнее разочарование за сытным, и обильным ужином. Но, увы, он опоздал.

Оставалось одно, — терпеливо ждать утра, не обращая внимания на бурчащий протестующе живот. Котяра прилег на свое излюбленное место — мягкий диван, покрытый шелковистым покрывалом, и погрузился в сон. Время от времени он пробуждался и прислушивался, не проснулся ли дом, не спешат ли на кухню хозяева покормить голодного скитальца. Но в спящем доме было тихо, и тогда он переводил взгляд на железное чудовище, монументом застывшее на столе и издающее однообразные тикающие звуки. Плешнер знал, что от этой железки зависит пробуждение людей и начало нового дня. И так хотелось поддать ему лапой в металлический бок, но чудище продолжало все также монотонно и неутомимо вести одному ему ведомый счет. И Плешнер снова погружался в сон, чутко поводя ушами.

Еще одно существо нарушало сонный, домашний покой, все время что-то бормоча и всхлипывая. Но, как Плешнер не старался уловить, о чем шепчет в ночи огромное стеклянное существо, сделать он этого не смог. Оно находилось всего в паре метров от него и всхлипывало, и шептало, то радостно, то, как казалось коту, вопросительно, а на самой его верхушке раздутая белая рука, помахивала Плешнеру огромной, безобразной пятерней. Котяра понимал, что существо настроено вполне миролюбиво и не причинит ему вреда, но врожденная осторожность заставляла время от времени поглядывать на необычного соседа, странное и подозрительное, шепчущее в ночи стеклянное существо.