Жанъ Гравъ - Удивительныя приключенія Ноно Страница 15

Ноно смутно понималъ, что если фермеръ не находилъ достаточно рабочихъ рукъ, чтобы обрабатывать свои поля, то только потому, что онъ хотѣлъ оставить себѣ чуть не все, что давали ему земля и трудъ этихъ другихъ людей, но онъ былъ еще слишкомъ малъ и не умѣлъ высказать этого фермеру.

— Ну, ладно, — сказалъ онъ, — ты говоришь, что въ Автономіи нѣтъ денегъ, что каждый беретъ, что ему заблагоразсудится. А чѣмъ же платятъ полицейскимъ, которые васъ охраняютъ отъ воровъ?

— Я тамъ ни разу не видалъ полицейскихъ и не слыхалъ про воровъ.

— У васъ нѣтъ ни солдатъ, ни полевыхъ сторожей, ни полицейскихъ? Разсказывай сказки! Этакъ вы всѣ передрались бы между собою изъ-за того, кому попадетъ лучшій кусочекъ.

— Этого ни разу не случилось за все время, пока я тамъ жилъ. Я подрался только одинъ разъ, и то не изъ-за плодовъ, а изъ-за того, что былъ не въ духѣ. Но потомъ мнѣ было такъ стыдно, что я обѣщалъ больше никогда не драться.

— И тебѣ не надоѣдала работа? Признайся-ка лучше: если бъ ты не боялся Солидаріи и Лябора, ты бы радъ былъ радешенекъ попраздновать лишній разокъ, чѣмъ итти съ другими на работу?

— О нѣтъ, наоборотъ, мнѣ было бы ужасно скучно остаться одному, ничего не дѣлая.

Фермеръ съ недовѣріемъ покачалъ головою.

— Если бы ваши дѣти, — продолжалъ Ноно, — когда-нибудь пожалѣли о томъ, что подрались, то, право, они не стали бы драться такъ часто. А теперь вѣдь только колотушками вы ихъ и унимаете.

— Это-то вѣрно: если бъ не это, то они оба то и дѣло ссорились бы, какъ два воробья, — сказалъ сынъ фермера, съ любовью взглянувъ на двухъ своихъ дѣтей. А дѣти слушали разговоръ съ широко открытыми глазами.

— Я вѣдь тоже, — сказалъ Ноно, — когда жилъ у папы съ мамой, все время ссорился со своею сестрой. А въ Автономіи никому какъ-то не хочется ссориться, всѣ за дѣлами, всѣмъ весело.

— Все это, мальчуганъ, — возразилъ фермеръ, — одни бредни. Если бъ людей не заставлять работать, то всякій бы предпочелъ сидѣть сложа руки. Нужны разумные люди, которые бы водворили миръ и порядокъ между остальными людьми. Какъ поживешь здѣсь, у насъ, какъ подрастешь да войдешь въ разумъ, такъ самъ поймешь, что иначе и быть не можетъ.

— Въ Автономіи было иначе, — вздохнулъ Ноно.

— А вѣдь, правду сказать, хозяинъ, — замѣтилъ одинъ изъ работниковъ, — наши дѣды тоже говорили въ родѣ этого: что будто они слыхали отъ своихъ дѣдовъ, — а тѣ опять отъ своихъ, — что не всегда же такъ было, какъ теперь. Не всегда земля была господская; когда-то она принадлежала всѣмъ, и люди дѣлились между собой урожаемъ. Въ тѣ времена никому не нужно было работать на хозяевъ, всѣ могли ѣсть столько, сколько душа проситъ.

— Глупости говоришь, бабья болтовня! — сердито оборвалъ работника хозяинъ. — Слыхали вы когда-нибудь что-либо подобное, батюшка? — сказалъ онъ, возвысивъ голосъ и обращаясь къ старику, все время безмолвно сидѣвшему у очага. Старикъ покачалъ головою въ знакъ того, что никогда ничего подобнаго и быть не могло. Тогда фермеръ продолжалъ:

— Во всѣ времена были помѣщики и арендаторы, которые воздѣлывали ихъ землю и давали пропитаніе тѣмъ, кто у нихъ служилъ. Если бы когда-нибудь было такъ, какъ ты говоришь, если бы люди такъ хорошо устроились, то оно бы такъ и осталось. Да что говорить: все это бредни лѣнтяевъ, которымъ бы хотѣлось жить, ничего не работая.

— Да я-то что же? Я не знаю, — сказалъ работникъ. — я повторяю лишь, что люди говорятъ.

— Ты повторяешь чужія глупости. Всегда было такъ, какъ теперь, всегда такъ будетъ. Сыграй-ка лучше намъ, малецъ, — сказалъ онъ, обращаясь къ Ноно, — еще пѣсенку, да и спать. Это будетъ лучше, чѣмъ разсказывать всякую чепуху.

Ноно нехотя началъ играть. Потомъ всѣ стали готовиться ко сну. Работникъ отвелъ музыканта въ хлѣвъ, гдѣ спалъ и самъ, устроилъ ему постель изъ свѣжей соломы въ одномъ изъ угловъ, близъ закрома съ овсомъ.

Разбитый, усталый Ноно тотчасъ же уснулъ, и во снѣ ему грезилась Автономія.

ХV

Прибытіе въ Монайю

Проснувшись на другое утро, Ноно почувствовалъ, что онъ нѣсколько отдохнулъ, но все же члены его ныли и болѣли, и онъ охотно бы повалялся еще на свѣжей соломѣ. Но онъ думалъ, что, растягивая свое странствованіе, онъ вмѣстѣ съ тѣмъ растягиваетъ и свою нужду и усталость. Ему казалось, что необходимо какъ можно скорѣй добраться до Монайи, что тамъ-то онъ сумѣетъ устроиться и найти работу по силамъ.

Ноно вышелъ изъ хлѣва и очутился на дворѣ. Всѣ мужчины уѣхали уже въ поле. Только молодая жена хозяйскаго сына оставалась дома и кормила куръ, утокъ, гусей и индѣекъ, которыя сбѣгались со всѣхъ сторонъ, кудахтали, гоготали и пищали вокругъ нея разными голосами.

Ноно пожелалъ женщинѣ добраго утра.

— А, это ты, мальчуганъ! Ты уходишь? — Она побѣжала въ домъ и вернулась съ двумя ломтями хлѣба, густо намазаннаго масломъ. — Возьми-ка, дорога тебѣ еще долгая, — сказала она. — Желаю тебѣ удачи, паренекъ!

И вотъ снова нашъ бѣдный другъ оказался на большой дорогѣ, грустный и одинокій. Но теперь онъ уже сталъ привыкать къ своей участи, и потому твердымъ шагомъ шелъ впередъ.

Ноно шелъ уже нѣсколько часовъ и порядкомъ проголодался. Онъ расположился въ тѣни большого дуба, невдалекѣ отъ дороги, и принялся за свои ломти хлѣба съ масломъ. Его мучила жажда, и онъ началъ искать глазами вокругъ себя, нѣтъ ли гдѣ ручейка, гдѣ бы онъ могъ напиться.

Вскорѣ онъ услыхалъ журчанье родника. Ноно припалъ къ водѣ и началъ жадно пить. Напившись, онъ пошелъ снова подъ дубъ, и вдругъ увидѣлъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ ручья покрытаго кровью крота.

Ноно взялъ его въ руки, отнесъ къ ручью, обмылъ его ранку отъ грязи и смылъ кровь, покрывавшую его нѣжную, бархатную шкурку. Оторвалъ полоску отъ своего носового платка и, перевязавъ кроту ранку, положилъ его у его норки. Кротъ сейчасъ же залѣзъ въ норку, съ трудомъ передвигая лапками.

Отдохнувши немного и покончивъ съ послѣднимъ своимъ ломтемъ хлѣба, Ноно снова двинулся въ путь. Но, несмотря на все стараніе, онъ не могъ добраться до Монайи и въ этотъ день. Ночь захватила его въ открытомъ полѣ, далеко отъ всякихъ деревень и фермъ, гдѣ бы онъ могъ попросить пріюта. Онъ рѣшился ночевать подъ хлѣбнымъ скирдомъ, замѣченнымъ имъ посреди одного изъ загороженныхъ полей, тянувшихся вдоль дороги.

Кто-то, должно быть, уже ночевалъ здѣсь раньше, потому что въ одномъ мѣстѣ снопы были раздвинуты, и между ними виднѣлось углубленіе, гдѣ можно било кое-какъ укрыться отъ ночной свѣжести. Ноно заползъ въ эту, будто нарочно для него приготовленную, спальню и уснулъ, истомленный, голодный, потому что двухъ ломтей хлѣба хватило ему лишь на утренній завтракъ, а больше ему ничего не удалось раздобыть.

Ночь выдалась холодная. Проснувшись по утру, Ноно почувствовалъ, что онъ совсѣмъ окоченѣлъ; къ тому же и голодъ мучилъ его. Ноно началъ вылущивать изъ колосьевъ зерна и ѣсть ихъ, но отъ этого голодъ не уменьшался. Горсть зеренъ Ноно положилъ себѣ въ карманъ на дорогу и снова пустился въ путь. Замѣтно было, что Монайя уже близко: на дорогѣ все больше и больше попадается путниковъ. То и дѣло Ноно обгоняли или попадались ему на встрѣчу тяжело нагруженныя телѣги, въ городъ везли муку, овощи и другіе припасы, изъ города телѣги возвращались пустыми, или же нагруженныя мебелью, машинами, тканями. Видно было, что въ Монайѣ идетъ бойкая торговля и работаетъ множество фабрикъ. По бокамъ дороги все чаще попадались строенія. Наконецъ дома пошли сплошной улицей. Это было предмѣстье Монайи.

Когда дорога поднялась на холмъ, Ноно увидалъ у своихъ ногъ раскинувшійся огромный городъ. Длинныя прямыя улицы тянулись вдаль и пересѣкались между собой. Дворцы и церкви высоко поднимались къ небу своими шпицами, колокольнями и золочеными куполами.

Ноно остановился. Городъ пугалъ его уже издали. Какая-то судьба ожидала его здѣсь? Онъ долго стоялъ въ раздумьи. Ему вспомнились всѣ его приключенія въ пути, его жизнь въ Автономіи, его товарищи, родители, которыхъ ему, быть-можетъ, больше не суждено увидѣть, и слезы навернулись у него на глазахъ. Ноно сталъ спускаться по дорогѣ къ городскимъ воротамъ.

Черезъ нѣсколько минутъ онъ всходилъ уже на подъемный мостъ, черезъ который попадали въ самый городъ, окруженный зубчатыми стѣнами, съ четырехугольными и круглыми башнями.

На верхушкѣ одной изъ башенъ развѣвалось знамя Плутуса — большой желтый флагъ, усѣянный красными пятнами; посрединѣ флага былъ вышитъ вампиръ съ распростертыми крыльями.

Стѣна города была отдѣлена отъ предмѣстій широкимъ рвомъ, полнымъ воды. Надъ подъемнымъ мостомъ высилась большая четырехугольная башня, на ней спрятаны были вооруженные люди, охранявшіе ворота. Тяжелая желѣзная рѣшетка, теперь поднятая кверху, готова была немедленно опуститься въ случаѣ тревоги.