Глеб Анфилов - Физика и музыка Страница 34

Сам Янковский двигался в синтетической музыке по-своему:

мечтал не только о мелодиях, но и о гармониях, о тембрах. Это был оправданный подход. Ведь кипучий, стремительный Шолпо не утруждал себя кропотливой лепкой тембров. Недаром же он создал вариофон. Авраамов вообще не обращал на тембры внимания, рисовал звуковую дорожку из простейших треугольнич

ков, которые звучали совсем невыразительно (для него главным была мелодия). Янковский же считал, что надо испытать все: и мелодии, и гармонические звукосочетания, и закономерности строения тембров. Ради этого он вел математические исследования и построил синтезатор собственной конструкции. Это был, правда, не очень сложный аппарат — просто усовершенствованный мультстанок. Рисовать звуковую дорожку на нем приходилось, конечно, гораздо медленнее, чем на вариофоне. Но какие интересные тембры можно было формировать!

В конце концов Янковский, оставив на время свои скрипки, переехал в Ленинград и поступил в лабораторию Шолпо, который с радостью его принял. Оба энтузиаста теперь трудились под одной крышей, поддерживая друг друга и уважая стремления каждого.

ТРИУМФ

К 1940 году Шолпо сделал уже так много нового и интересного, что руководство Института театра и музыки, где он работал, сочло возможным ходатайствовать о присуждении ему без защиты диссертации звания кандидата искусствоведческих наук. Материалы были посланы в ВАК — Высшую аттестационную комиссию. В числе документов находились хорошие отзывы о графическом звуке, полученные от таких видных композиторов, как Асафьев, Дзержинский, Шостакович, и ученых — академика Андреева, члена-корреспондента Академии наук Френкеля, известного музыковеда профессора Струве.

И вот комиссия вызвала Шолпо. Он приехал в Москву, сделал доклад, продемонстрировал некоторые рисованные записи и сошел с трибуны под гром аплодисментов. Но самое неожиданное произошло потом, во время чтения решения. Шолпо не верил своим ушам. Комиссия присудила ему звание не кандидата, как ходатайствовал институт, а доктора искусствоведения. Мало таких случаев было в истории ВАК!

Он вернулся в Ленинград в приподнятом настроении. Все складывалось замечательно. Вторая модель вариофона действовала отлично. Вместе с Янковским начал готовить записи с улучшенным качеством звучания. Совмещение разных методик обещало возможность избавиться от электрического «душка» синтетической музыки, нащупать дорогу к новым эффектам.

Развернулись и теоретические работы — поиск тайн ритма, его неуловимых бессознательных нюансов...

И тут произошло внезапное и страшное: как гром с ясного неба, обрушилась война.

Ушел на фронт Янковский. Поредел только-только сработавшийся коллектив лаборатории.

Война быстро приблизилась. Начались жуткие месяцы блокады. Но и в этих условиях Шолпо нашел в себе силы для работы над синтетическим звуком. Свое мирное изобретение он сумел посвятить общенародному делу — борьбе за победу.

В Доме Красной Армии изобретателя попросили озвучить агитационный мультипликационный фильм «Стервятники», клеймивший гитлеровских воздушных пиратов.

Шолпо немедленно взялся за работу. Вместе с композитором Игорем Георгиевичем Болдыревым составил звуковую программу и быстро выполнил графическую запись музыки.

Озвучен фильм был удачно. Счастливые находки тембров, лаконичная имитация шумов и сейчас интересны.

Фильм открывался пародийным вступительным маршем, хвастливым и назойливым, под который Гитлер распахивал клетку со стервятниками-самолетами и посылал их в нашу страну. Задушевные звуки рожков иллюстрировали русский пейзаж. Победный рокот моторов, переданный яркими стилизованными звуками, и бодрая мелодия «Марша военно-воздушных сил» сопутствовали советским «ястребкам», вылетевшим навстречу врагу. Дальше — грохот сраженных фашистских самолетов. А когда из их хвостов выросли кресты кладбища, послышался унылый плавающий звук замогильного голоса побежденных захватчиков. И вот уже черное воронье с противным лязганьем клюет кресты...

Фильм «Стервятники» шел в прифронтовых армейских клубах. Шолпо был рад его успеху и готовился к следующей работе. В качестве гонорара за труд он, с присущей ему оптимистической оригинальностью, попросил мешок овса. Всего-навсего.

Но новый фильм озвучить не удалось. Фашистский снаряд угодил в чердак здания Текстильного института, где стоял вариофон. Драгоценный аппарат разлетелся вдребезги. Как разузнал впоследствии Болдырев, это был последний фашистский снаряд, упавший на Ленинград.

Несколько лет работал Шолпо в эвакуации, в Ташкентской консерватории. А после войны в жизни изобретателя начался тяжелый период, закончившийся трагически.

ДЕЛО ХОЛОДНЫХ РУК

Сейчас, спустя пятнадцать лет, трудно объяснить неудачи, которые нагрянули на изобретателя, ставшего после войны директором крупной, расширенной лаборатории графического звука. Он получил все, к чему стремился. В его распоряжении был обширный штат сотрудников, средства, оборудование. У него был изобретательский опыт и авторитет. А работа все-таки не ладилась.

Никак не удавалось довести до конца постройку третьей модели вариофона. На нее истратили около ста тысяч рублей, а записи получались недоброкачественные. Надоели бесконечные переделки и доделки. Лаборатория не выполняла плана, не давала продукции.

Может быть, Шолпо оказался плохим директором? Вероятно, так. Талантливый изобретатель, новатор-музыкант, он не имел способностей к администрированию. Он был энтузиастом и привык иметь дело с энтузиастами. Но таких людей он подобрать не сумел. Не было с ним Янковского, умер Красин, группа «Антес» распалась.

Потекли унылые, формальные дела и дни. Пропало горение. Жажда новизны сменилась равнодушной службой. Шолпо видел это и не знал, что делать. Начал сам вязнуть в бюрократической рутине, со страхом чувствовал это — и не видел выхода. Может быть, сказались возраст, война, усталость? Может быть...

А дела в лаборатории шли все хуже. Откуда-то появились даже нечистые на руку люди.

И вот в газете появился фельетон. Остроумный, резкий, бичующий. В нем говорилось не только о бездеятельности, плохой работе, но и о хищениях. Исчезли какие-то чехлы, кто-то сшил костюм из казенной материи, кто-то ездил в ненужные командировки...

Многое в этом фельетоне было верно.

Но многого в нем просто не было.

Не было юной мечты о «механическом оркестре», не было десятилетий, насыщенных безостановочным трудом, не было блокадных месяцев, проведенных за вариофоном. Не было кинофильма «Стервятники» и мешка овса. Не было трагедии изобретателя, не сумевшего стать администратором.

Острое печатное слово действует быстро. Шолпо вызвали к прокурору. Тут выяснилось, что для уголовного дела оснований нет. Но престиж его как руководителя лаборатории был безнадежно подорван. Люди, прежде поддерживавшие Шолпо, теперь встречали его со сжатыми губами.

В конце концов дело разобрала специально организованная комиссия. Разобрала разумно и справедливо.

Лабораторию решили реорганизовать — перевести ее в Москву и влить в Институт звукозаписи. Шолпо назначили рядовым научным сотрудником. Правда, оставаясь ленинградцем, он мог лишь наездами бывать там. Но он был рад, что дело его все-таки жило.

В институте начали строить следующую, четвертую модель вариофона. И гораздо более совершенную — без кинопленки, а с магнитофонной лентой. Можно представить себе, какие надежды возлагал Шолпо на эту модель. И они оправдались бы, но...

Нелегко разыскать причины. Может быть, опять холодные, равнодушные руки делали машину, может быть, не хватило технической культуры. Но, затратив более четырехсот тысяч рублей, конструкторы института звукозаписи так и не преодолели существеннейшего недостатка — детонации («плавания») синтезированного звука. Машина отказывалась петь, она выла...

И это было последним ударом. Вернувшись в Ленинград в конце 1950 года, измученный Шолпо был подкошен раковой болезнью и спустя месяц, в начале 1951 года, умер.

ГЛАВА 10

КОМПОЗИТОР КАК ЖИВОПИСЕЦ

Нет, мечта доктора Шолпо не погибла вместе с ним. Человек уносит в могилу принадлежащее ему одному, а то, что он создал для поколений, продолжает жить и развиваться вопреки всему временному, случайному, тормозящему.

В послевоенные годы графический звук прижился на кинофабриках ряда стран. Идея синтетической музыки породила изобретение новых аппаратов. В памятных читателю приборах кельнской студии звукозаписи, в морфофоне Анри Шеффера, в аппаратах фирмы «Филипс» и многих других на новой основе возродились принципы, провозглашенные Шолпо, правда в подпорченном, подогнанном к «шумомании» виде, да и технически часто гораздо менее совершенных. Вся «электронная музыка»— это, по существу, извращение идеи музыкального синтеза.