Зинаида Лихачева - Вася Чапаев Страница 14

Хозяйка, изнывающая от скуки, несколько раз звала Васю к себе и ни с того ни с сего приказывала подмести ее комнату. И каждый раз Вася находил где-нибудь под креслом или под кроватью смятую трешницу или пятерку и, аккуратно расправив бумажку, клал ее на видное место. Ему представлялось, что у хозяйки под широкой юбкой висит мешок с деньгами. Повернется как-нибудь неловко, а деньги и сыплются. Он не предполагал, что это была хитрая уловка — проверяли его честность.

Денег за работу Вася не получал. Работал за харчи. Но на рождество Пармен Ефимович торжественно подарил ему два рубля и серого коленкора на рубаху.

Все было бы терпимо, если бы не кучер Петр. Неумный и подлый парень при всяком удобном случае награждал мальчика скверными прозвищами.

Дело объяснялось просто. Раньше Петр иногда помогал хозяину в лавке и надеялся, что Залогин наймет другого кучера, а его, Петра, сделает приказчиком. Пармен Ефимович часто поговаривал, что одного приказчика, работающего в лавке, уже мало. Торговля расширялась.

А теперь хозяин все чаще и чаще забирал в лавку Васю — то навести порядок на полках, то распаковать товар. Учил обращаться с весами, подсчитывать деньги. Несмотря на то что Вася окончил только первый класс, считал он бойко и почти без ошибок. На кухне поговаривали, что Залогин метит Васю в приказчики. Анисья и Шура с удовольствием беседовали на эту тему в присутствии Петра.

...Вася колол дрова. Эту работу он любил. Ему нравилось, как толстенные промороженные березовые чурбаки со звоном и треском распадались на две половины под ударом тяжелого колуна.

— Вася... — послышалось ему. Он огляделся. Рядом никого не было, но собаки, глухо рыча, подбежали к забору.

— Ва-ась!

Вася подошел к забору.

— Кто зовет? — сердито спросил он. — Я же работаю, нельзя мне.

— Это я, Енька! Ой, Васенька, миленький, вылези сюда! Ой как надо!

Вася еще раз оглянулся. Не хватало только, чтобы во дворе появился Петр.

— Говори скорей, чего тебе надо?

— Ой, ты вылези, вылези, ради Христа! — причитала Енька.

Вася, как кошка, взобрался на забор и перемахнул на другую сторону. Не успел он спрыгнуть на землю, как в него вцепилась Енька.

— Побежим скорей! Васенька, мама Клавку тому барину отдает, насовсем... Побежим Клавку отымать!

Енька тащила Васю за руку, и он бежал, сам не зная, чем сможет помочь. Не успели они свернуть в проулок, где жила Енька, как из-за угла им навстречу завернул извозчик. Между барыней и длинноволосым барином съежилась закутанная в большой платок Клава.

— Клава-а! — отчаянно закричала Енька и бросилась за санями. Извозчик хлестнул лошаденку, и Енька, поскользнувшись, растянулась на снегу.

Вася помог ей подняться. Не отряхиваясь, растопырив руки, Енька пошла вперед. У калитки стояла Енькина мать с Леником на руках и глядела в сторону, куда скрылся извозчик.

Маленькая, взъерошенная, вывалянная в снегу Енька грозно встала перед матерью.

— Зачем Клавку отдала? — крикнула она. — Зачем? Я в няньки пойду, пускай Клавка дома будет! А ты... отдала-а-а! — Енька заплакала.

— Ей там лучше будет, Еничка. Ей там... хорошо будет, — с трудом шевеля побелевшими губами, прошептала мать.

Енька в ужасе отступила:

— Мама! Ты ведь так говорила про папу... когда он помер...

С тяжелым сердцем вернулся Вася на работу. «Не любила она Клавку, — осуждал он Енькину мать. — Разве можно свою дочку насовсем отдать?..»

— Эй ты, выродок! Лодыря гоняешь? — словно из-под земли вырос перед Васей Петр. Он с фасоном вытащил серебряные часы и ткнул пальцем в циферблат. — Два часа валандаешься и только-то наколол? Да тут, — пнул он ногой в груду расколотых поленьев, — охапки три, не больше. Дармоед!

Это была неправда. Дров было много.

— Чего ты ко мне лезешь? Хозяин какой нашелся! — запальчиво выкрикнул Вася.

Петр неожиданно ухватил Васю за ухо.

— Ты, гнидыш несчастный! Еще огрызаешься на старших? Да я тебя, как щенка...

Никогда никто не драл Васю за уши. Вырвавшись от Петра, он замахнулся колуном. Петр перехватил Васину руку и стал выкручивать ее, пока ослабевшие пальцы не выпустили колун. Не помня себя от боли, Вася ударил кучера ногой. Петр заревел и, схватив полено, бросился на мальчика.

— Карау-у-ул! Убивают! — раздался отчаянный крик Шуры.

Мохнатое тело, громыхая цепью, вздыбилось перед Васей и, рыча, кинулось на Петра.

— Спаситя! Загрызет! — взвыл Петр, катясь по земле и закрывая лицо от озверевшей собаки.

Злобный лай, крик Шуры, вопли Петра услышали в доме. Во двор выбежал сам Залогин.

Вася с трудом оторвал Тузика от Петра. Щегольская поддевка кучера была изодрана в лохмотья. Из покусанных рук текла кровь.

— Что тут стряслось? — сердито спросил хозяин.

— Взбесился... убить надо, — только и смог выговорить Петр, указывая на Тузика, который стоял рядом с Васей и, рыча, следил за кучером.

— Не похоже, чтобы бешеный, — усомнился Залогин.

— Да не, здоровый он, Пармен Ефимович! — сказал Вася и погладил собаку. Тузик завилял хвостом и, подпрыгнув, лизнул Васю в лицо.

— Василий, говори, что тут было? Кто караул кричал?

Вася молчал.

— Я кричала! — подбежала Шура. — Когда он, — она показала на Петра, — на Васю поленом замахнулся, я и закричала. А Тузик за Васю вступился, тут уж Петр заорал. Он, Пармен Ефимович, все время к мальчонке цепляется. И свою работу на него свалил. Вася и конюшню чистит, и лошадь прибирает, а кучер наш только запряжет, когда прикажете, и сидит на облучке, как барин! Это не Тузик, а Петр взбесился... от безделья!

— Та-ак... — неопределенно протянул Залогин и добавил: — Так не так, а перетакивать не будем. Василий, с завтрашнего, дня будешь работать в лавке. А тебе, Петр, вся работа по домашности. Справляйся!

На другой день Вася стал подручным у самого Пармена Ефимовича.

Лавка разделялась на два отдела. В одном, называющемся «Бакалея и прочие товары», были крупы, мука, сахар, пряники. Другой отдел назывался «Мануфактурный и галантерейный». Здесь на полках лежали штуки сукон, шелков, ластика, коленкора и ситца. Из белых картонных коробок свешивались нежные, похожие на иней кружева.

Висевший над дверью звоночек голосисто докладывал о приходе покупателя. Пармен Ефимович, опершись обеими руками о прилавок, приветливо улыбался и выжидательно вытягивал шею.

— Сударыня моя-с! Только что получили, уделите внимание! Вася, достань вон с верхней полки. Удостойте взглядом — цвет самый модный, гридеперловый... Ах, поярче? Извиняюсь! Вот-с! Вася! Ту штуку подай! Пожалуйста, чистый сельфериновый... очень вам к лицу-с!

Покупательница привередничала, Вася заваливал прилавок всевозможными материалами, и начиналась торговля. Залогин заламывал бешеную цену и убеждал:

— Только для вас, как вы наша постоянная покупательница... Себе дороже, поверьте-с!

Вася заметил, что барыни из благородных только поморщатся, ахнут, но платят не торгуясь. Купчихи же торговались до седьмого пота, до хрипоты, выискивали в материи какой-нибудь изъян и не успокаивались, пока не выторговывали хоть полтинник. Залогин взмахивал руками, материя взвивалась в воздух и послушно наматывалась на деревянный аршин.

С простым народом обращались иначе.

— Ну чего ты трешь? Чего щупаешь? Ситец первый сорт. Что? Больно цветаст? А тебе для кого? А, для себя... Ну тогда вот серенький в крапочку — «кукушечка» называется. Намедни купчиха Галунина себе на платье отрезала. Красавчик ситчик — и в пир, и в мир, и в добрые люди! Ежели кофточку сшить с басочкой...

— Тра... та... та... тра... та... та, — трещит Залогин, и ошалевшая баба, заплатив намного дороже, со счастливой улыбкой забирает покупку, да еще и благодарит хозяина за совет.

Пармен Ефимович машет рукой:

— Не за что, не за что! Мне твои трудовые копейки не нужны, с их я не разбогатей». Иди, милая, носи на здоровье!

Если в мануфактурном отделе велись оживленные разговоры, то в бакалее разговаривали мало. Приказчик Семен, мужчина лет тридцати, молча отвешивал товар, коротко говорил цену.

— Гречки бы мне,

— Сколь?

— Три фунтика.

— А вам чего?

— Селедочка не ржавая?

— Не пробовал. Сколь?

...Семен заболел. В лавку прибежала его жена и просила, чтобы Пармен Ефимович никого не брал на его место.

— Никого и не собираюсь брать, — успокоил ее Залогин. — Сколько годов вместе работаем, — он засмеялся, — и ни разу не подрались! Вот покамест мальчонку приспособлю. Василий, надевай фартук, становись хозяевать!

Вася встал за прилавок. Щеки горели от гордости: он стал приказчиком!

Пармен Ефимович подошел к прилавку:

— Ну-ка, молодец, отпусти мне полфунтика сахару кускового, фунт баранок да четверку монпансье. Чего уставился на меня, как, прости господи, баран на новые ворота? Я есть покупатель, давай мне, чего спрашиваю!