Анатолий Мошковский - Вызов на дуэль Страница 15

— А тебе что, жалко? Тебя-то не трогаю. Я, может, ум его хочу развить. За природу потрудиться. Уж больно ненормальный он.

— Над собой лучше трудись. Банки тебе надо поставить от воспаления хитрости.

— А пусть ушами не хлопает… Не грудной уже.

Сознаю́сь, кое в чем я соглашался с Левкой: нельзя же быть таким наивным, когда тебе перевалило за десять.

Витек был неизлечимым: одалживал на мороженое деньги и стеснялся просить долг; однажды при мне он отдал на улице свой завтрак Оське и, облизываясь, наблюдал, как бутерброд с ветчиной исчезает в прожорливом Оськином рту.

А теперь эта история с белкой!

— Товарищи-граждане! — вопил Левка на весь сквер. — Полюбуйтесь на отважного охотника! Он был у цели, да зверь сбежал!

Витек боязливо оглядывался по сторонам.

— Отдохни немного и спокойно лезь вниз! — крикнул я. — Здесь невысоко.

Витек не слезал. Витек хныкал, обняв руками и ногами ствол.

Левка торжествовал. Эта проделка была его коронным номером. Это и вправду было смешно: поверил байке, взобрался, а слезть боится.

— Сейчас за папочкой сбегаю! Один момент! — орал Левка. — «Скорую помощь» вызову! Пожарников с лестницей! Один момент!

Хохот внизу не умолкал.

Наконец Витек набрался храбрости, засучил ногами и стал потихоньку сползать вниз. Слез весь в слезах и сунул ноги в ботинки.

— Ты лжец, — сказал он гневно, — а еще клялся! Я тебе больше не верю!

И ушел, не завязав даже шнурки, наступая на них и спотыкаясь.

— Номер окончен! — крикнул Левка. — Расходись! Объявляется антракт, перерыв до следующего номера.

— Напрасно ты это, — сказал я Левке по дороге к дому, — ни за что обидел малыша. Он ведь хороший.

— Дурака пожалел? — сказал Левка. — Нечего с дураками чикаться.

— Откуда ты взял, что он дурак? Он просто добрый и еще наивный.

— Ну, а если не дурак — со временем исправится и станет нормальным человеком.

В этот день и на следующий Витек не выходил во двор: здорово, видно, обиделся. А когда на третий день подошел с перочинным ножиком к куче песка, я сказал ему:

— Витек, дай-ка ножичек, надо «чижика» подстругать.

— Свой принеси, — отрезал Витек и даже не посмотрел на меня.

А я ведь, кажется, ни разу не обидел его.

Он присел у кучи песка и стал играть со своими ровесниками в ножички. Лицо его потеряло живость, как-то странно напряглось и застыло. Даже глаза вроде стали поменьше.

«Не отошел еще», — подумал я с горечью и вдруг впервые по-настоящему разозлился на Левку: теперь надо ждать неделю-две, чтобы глаза Витька засветились прежней добротой и доверием.

Через месяц я забыл про эту историю и однажды в солнцепек на берегу попросил у Витька глоток холодной воды из термоса.

Витек посмотрел на меня исподлобья, передвинул поближе к себе термос и буркнул:

— А я что буду пить?.. У меня уже мало осталось.

И не дал.

Я больше ничего не просил у него. Чего просить? Ведь он наконец стал «нормальным» человеком.

Проигрыш

Я прыгал по ступенькам вниз, и в кармане позвякивали деньги: нужно было купить проявитель и фиксаж. Но магазины еще были закрыты, и я пошел во двор.

Там я увидел Вовку. Он слонялся от безделья — подбрасывал и ловил пятак и зевал.

Я тоже вытащил и стал подбрасывать пятак.

— А так можешь? — Вовка зажал большим и средним пальцем монету, сделал резкое движение, и монета исчезла. Вытряхнув ее из рукава курточки, он хитро улыбнулся.

Я попробовал. Монета упала на землю.

— С меньшей легче, — сказал Вовка. — У тебя двухкопеечная есть?

Я достал полную горсть мелочи и отыскал двухкопеечную. Но и с ней фокус не получался.

— Сыграем об стеночку, что ли? — спросил Вовка.

— Давай.

Взрослые терпеть не могут, когда ребята играют в деньги — пусть эти деньги пятаки и копейки, — и, чтоб из окон не было видно, мы зашли за сарай.

Вовка стукнул пятаком о стенку сарая. Отскочив, монета легла на песок. Я примерился и несильно послал монету в том же направлении.

Послал неточно — она легла в полуметре от Вовкиной, а по условиям игры «об стеночку» выигрывал тот, чья монета ложилась возле монеты соперника — чтоб пальцами одной руки можно было дотянуться до них. Растянуть пальцы на полметра я не мог, и Вовка поднял свой пятак. Он прицелился и снова стукнул ребром монеты об стенку.

Пятак лег неподалеку от моего, Вовка запросто натянул два пальца, и пятак скрылся в его кармане.

— Еще? — спросил он.

— Конечно.

— У тебя есть еще пятаки?

— Три, — сказал я и ударил новым пятаком об стенку.

Вовка сделал то же. Удар его на этот раз был удивительно метким: пятак с тонким звоном накрыл мой, подпрыгнул, скользнул в сторону и застыл.

— Ого, как магнитный! — воскликнул я. — Здорово ты!

— Практика. — Вовка улыбнулся.

Он говорил неправду. Он любил читать, рисовать акварельными красками, лепить из глины, и «об стеночку» он играл редко — от скуки, что ли? — и никакой практики в этом деле у него не было. Просто был глазомер и меткость.

Скоро у меня не осталось пятаков, а играть можно только одинаковыми монетами: пятак с пятаком, гривенник с гривенником, копейка с копейкой.

— Дай мне два гривенника, а я тебе четыре пятака, — предложил Вовка, — и опять будем играть.

Я согласился.

Сверкая на солнце, моя монета отскочила от стенки и легла на землю. Он пустил свою. Она упала далековато от моей.

— Теперь моя очередь, — сказал я.

— Не торопись, еще не все потеряно!

Вовка стал на колени, одним пальцем коснулся краешка своего пятака, другой палец вытянул к моему. Наверно, полсантиметра не хватало.

Палец с черной каемкой под ногтем изо всех сил тянулся к пятаку.

— Смотри, пальцы разорвешь.

— Мой! — воскликнул Вовка, коснувшись монеты.

— Бери, — вздохнул я, и в горле стало сухо.

Короче говоря, через полчаса в моем кармане остались три последние монеты, по двадцать копеек каждая. Несколько раз выигрывал и я. Но разве шло это в какое-либо сравнение с его игрой! У Вовки была меткость, да и пальцы его оказались до странного длинными, а кисть — точно резиновая.

Чтоб расстаться с последними деньгами, мне потребовалось минут пять.

— Играем? — Вовка весело позвякивал мелочью.

— Нет у меня больше ничего, — сказал я, и голос мой осекся.

— Ни копейки? — Вовка посмотрел на меня большими глазами.

Я поглубже сунул в карман руку и пошарил.

— Ни копейки.

Вовка вычертил на земле ребром сандалии полукруг, зевнул, посмотрел в небо. Потом вздохнул:

— По городу пошатаемся, что ли?

Я совсем не хотел «шататься», но чтоб Вовка не подумал, что я очень уж переживаю, я сказал безразлично:

— Пойдем.

И мы пошли на Центральную улицу.

— Эх, как хочется мороженого! — сказал Вовка, увидев тележку мороженщицы, и облизнулся.

— Ну и ешь, — сказал я, — мне что?

— А тебе не хочется?

— Нисколечко, — сказал я и почувствовал, как потекли слюнки.

Вовка подошел к мороженщице.

Женщина вложила в круглую формочку вафлю, открыла крышку оцинкованного бачка, зачерпнула ложкой белую холодную массу, старательно обмазала ею со всех сторон формочку, прикрыла сверху еще одним вафельным кружком, нажала на ручку и протянула Вовке мороженое.

Вовка подал его мне.

— Держи.

— Не хочу я, — сказал я, — отстань.

— Бери, говорю.

— Не хочу, — заупрямился я, стараясь не смотреть на мороженое и не вдыхать его запаха.

— А то обижусь. И у тебя ничего не возьму.

— Ну давай, — сердито сказал я, двумя пальцами взял мороженое и отошел.

Оно холодило даже сквозь вафли. Я лизнул краешек, и по рту растекся тонкий прохладный аромат. Вовка ждал, пока мороженщица приготовит ему другую порцию, а я смотрел на него сзади, на его упругую щеку, короткие штаны, сандалии и непрерывно лизал мороженое.

Наконец он взял свою порцию, и мы вразвалку пошли по улице. Мы шли, лизали, смотрели по сторонам, и настроение у меня выравнивалось.

С мороженым было покончено, и Вовке захотелось пить.

— А ты хочешь? — Он подошел к тележке с водой.

— Нет.

— А мне после мороженого всегда хочется… Дайте, пожалуйста, стакан с удвоенной порцией.

Продавщица на два деления влила в стакан вишневого сиропа, пустила сильную струю газировки, и пена полезла через верх. Вовка подхватил стакан и протянул мне:

— Глотай.

— Я ведь сказал, что не хочу.

— Слушай, ты друг мне или нет? — Вовкины глаза уставились на меня.

Нехотя протянул я руку, поднес стакан ко рту, зубами коснулся граненого стекла и одним махом выпил стакан. Осушил свой стакан и Вовка, и мы продолжали путь по Центральной улице.