Ульф Старк - Мой друг Перси, Буффало Билл и я Страница 16

Да, я был одинок. Никогда в жизни не бывало мне так одиноко!

Я был один — только я и рой комаров.

— Господи милостивый, сделай так, чтобы она встала и улыбнулась мне, — молил я Бога. — Господи милостивый, пусть она заметит меня, впустит в свою комнату, поцелует и скажет, что любит лишь меня. Сверши такое чудо! Или я прошу слишком много?

И что же ответил на это Бог?

Он наслал на меня дождь! Пия так и не встала с постели. Когда Элвис допел до конца, она погасила свет. Но я еще целый час просидел на ветке и позволил Богу промочить меня до нитки.

Злость во мне всё росла и росла.

Глава 14

Я получаю окончательный отказ и слушаю музыку любви

На следующий день все тело ужасно чесалось и саднило от ядовитых комариных укусов. В довершение всех бед у меня еще и из носа потекло. До обеда я успел собрать четыре детали мозаики. Мама привезла ее в надежде, что сама будет собирать ее. Но времени на это у нее никогда не оставалось.

Мозаика называлась «Море и небо». Там было две тысячи фрагментов разных оттенков синего.

Перси на них даже смотреть не пожелал. Он лежал на животе и тренировался в сухом плавании. Проплыл от столовой до кормового салона. Потом выплыл в кухню и получил от мамы, готовившей очередной обед, кусочек рыбки. Перси притворился, что он тюлень, который любит рыбу.

— Скоро ты там закончишь? — крикнул он.

— Не-а.

Мне вообще не хотелось заканчивать. Хотелось утопить в этой синеве мои чувства. И ни о чем другом не думать. Но это было не так-то просто. Меня словно распилили надвое — на двух Ульфов. Одному больше всего на свете хотелось встретиться с Пией. А другой не желал ее видеть — никогда-никогда.

— О чем ты думаешь? — спросил Перси после того, как сделал пять кругов.

— Да так, ни о чем.

— Ясное дело, думаешь, — не унимался он. — О Пии.

— Ну да. Вот размышляю, не поступить ли мне так же, как дедушка.

— Как это?

— Бабушка говорила, что вышла за него замуж только потому, что дедушка был жутко настойчивый. А вдруг и мне это поможет?

— Вряд ли, — ответил Перси. — Сколько вы тут проживете?

— Еще пару недель.

— Не успеешь. На это могут годы уйти.

— Тогда что мне делать?

— Я с ней поговорю, — вызвался Перси. — Она не дурочка. И меня слушается. Заметил, может быть?

— Ага. Но что ты ей скажешь?

— Придумаю что-нибудь. Мозги-то на что?

Он посмотрел на меня и улыбнулся — так убедительно, что я не мог не улыбнуться в ответ.

— Ну что, давай строить плот? — предложил я.

— Нет, лучше пойдем купаться. Теперь-то я научился! Но для начала надо было подкрепиться. А после этого не меньше часа ждать, прежде чем нырять в воду. Иначе может случиться заворот кишок и мы утонем — так говорил папа. Пока мы ждали, успели сколотить последнюю стену в нашей хижине.

Потом отошли подальше — полюбоваться своей работой.

— Это самая лучшая хижина из всех, что я построил, — сказал я.

— Наверняка, — согласился Перси. — А теперь айда купаться! Кто последний — тот трус и сухопутная крыса!

Трусом оказался я. Поскольку не решился на полной скорости слететь по обрыву вниз к причалу. Вспомнил, как однажды споткнулся на бегу и оцарапал грудь. Когда я нырнул в воду, Перси уже стоял на илистом дне с пробковым поясом на животе.

— Посмотри, — сказал он, когда я вынырнул, и сделал три отличных гребка, не касаясь ногами дна.

— Ну, что скажешь? — спросил он с гордостью и сплюнул воду.

— Глазам своим не верю!

— Вечером будем есть тигровый кекс, — пообещал он. — Я это, черт побери, заслужил. И ты тоже.

— А где ты его возьмешь?

— Куплю яйца, масло, какао и сам испеку. Тебе понравится. Помнишь тот кекс, который я привез с собой, когда только приехал? Как он тебе?

— Вкусный. Но ты же сказал, что его послала твоя мама.

— Просто так принято говорить, — объяснил Перси. — Дай-ка я сниму пробковый пояс.

Он швырнул его на мостки. Потом еще поплавал под водой, но тут явился Классе, уселся на причал и стал болтать ногами в воде.

— Раздевайся. Вода что надо, — позвал его Перси.

— А потом мы пойдем в магазин за продуктами, — сообщил я. — Перси хочет испечь тигровый кекс.

— Мы съедим его в нашей хижине, она уже почти готова, — добавил Перси. — Ну, ныряй же!

Но Классе лишь грустно покачал головой.

— Ничего не выйдет. Папа собрался в лодочный поход. На целую неделю. Мы будем питаться только дарами природы и так отпразднуем то, что я разоблачил ученых. А заодно будем учиться выживанию.

— Чем же вы будете питаться?

— Гадюками и хвойными иголками, — вздохнул Классе. — Ну, мне пора, папа уже ждет в лодке. Пока, парни.

— Пока, Классе, — сказал я. — Надеюсь, ты выживешь.

— Мы прибережем тебе кусочек кекса, — пообещал Перси.

Потом мы выбрались из воды и припустили домой. Перси взял деньги из заначки, он хранил ее в носке в своей сумке, и мы направились в магазин.

— Куда это вы собрались? — поинтересовался папа, оторвав взгляд от книги.

— В магазин. А что?

— Просто хотел узнать, чем вы занимаетесь, — сказал он. — Но раз уж вы собрались в магазин, купите мне свежий номер «Вдоль и поперек».

Он дал нам десять крон и разрешил оставить сдачу себе.

Перси купил все необходимое для кекса, а в придачу еще лохматый ярко-красный коврик: решил, что он прекрасно подойдет для нашей хижины. Я купил папе газету с кроссвордами, а на сдачу — сыр, который мне положили в пакет. И два стаканчика вкуснейшего бананового мороженого.

— Ммм, — причмокнул Перси. — Еще чуть-чуть, и я смогу проплыть двадцать метров.

— Ммм, — причмокнул я.

Мы ковыляли домой и ели мороженое. В кустах чирикали птицы. Мы надули пакет из-под сыра и хлопнули его как раз в тот момент, когда мимо проезжал мопед с прицепом. От неожиданности водитель едва не съехал в кювет. Отличный выдался денек! Я даже на время забыл про свои печали.

Но когда мы подошли к танцплощадке, появилась Пия.

Она гнала на велосипеде так, что волосы развевались на ветру, но, заметив нас, затормозила.

— Привет. Здорово мы вчера повеселились!

— Ничего особенного, — буркнул я.

— Завтра будут кино показывать, — сказала она Перси. — Давай сходим? Можем и Уффе взять с собой. Это фильм о любви. Они там снимаются голые. Детям смотреть не разрешается.

Летом по понедельникам на танцплощадке вечерами крутили кино. Оркестровую будку завешивали белым полотном и ставили бумажные ширмы — чтобы не подсматривали те, кому не положено. Но, к счастью, охранники не обращали внимания на возраст зрителей.

Я видел афишу на заборе. Картина называлась «Она танцевала одно лето». Дурацкое название. А афиша — еще хуже. На ней была нарисована молодая женщина, улыбавшаяся идиотской влюбленной улыбкой молодому мужчине.

— Посмотрим, — ответил Перси. — Но сначала я хочу тебе кое-что сказать.

— Что? Говори!

Пия рассмеялась.

— Ничего в этом нет смешного, речь идет о любви, — продолжил Перси.

— Не надо, — попросил я. Зря он это затеял.

— Нет, скажи, — потребовала Пия. — Мне кажется, я чувствую то же самое. Что ты хотел сказать?

И улыбнулась такой же идиотской улыбкой, как и тетка на афише. Похоже, ей и в самом деле не терпелось это услышать.

— Уффе влюблен в тебя, — ляпнул Перси. — Он о тебе постоянно думает. Может, вам начать встречаться?

Пия посмотрела на Перси, потом на меня.

— С какой стати?

— Да ведь лучше него никого нет! Поверь мне: я уже три года с ним дружу. Сперва я и сам думал, что он просто такой толстоватый ватютя, ничего особенного, избалованный и жизни не знает. Но когда я сдружился с ним по-настоящему, оказалось, что он самый лучший парень на свете.

— Ну и что с того? Я-то не влюблена. По крайней мере, в него.

— А зря. Влюбишься, вот увидишь, — не отступал Перси.

Тогда Пия оглядела меня от макушки до сандалий и покачала головой:

— Нет, Уффе, ничего не выйдет. Ты ведь сам понимаешь. Это невозможно.

— Почему? — спросил я. — Совсем-совсем невозможно?

— Совершенно невозможно. Все равно что сосчитать песчинки в Сахаре, выпить Балтийское море или проскакать верхом на Чернобое.

— Чернобой, — вздохнул я и понял: всё пропало. Пия села на велосипед и оглянулась на Перси.

— Вот если бы это ты спросил… — сказала она и укатила.

Я достал яйцо из сумки и со всего размаху швырнул в актрису на афише.

— Проклятая любовь! — крикнул я.

— Не сдавайся, — сказал Перси и обнял меня за плечи.

Но на что мне было надеяться?

Когда мы пришли домой, дедушка укреплял каменную полочку, на которую ставил тазик, когда брился на улице. Я подошел к большому черному камню и прислонил к нему разгоряченный лоб — так поступал дедушка, когда у него было тяжело на сердце. Я думал, вдруг это поможет.