Лидия Чарская - Волшебная сказка Страница 17

— Голова болит… — солгала сконфуженная Надя.

— Голова болит? — сочувственно протянула Поярцева. — Бедняжечка… — и она положила на лоб Нади свою большую пухлую руку.

От этой мягкой руки на девочку повеяло приятной теплотой, а от слов Поярцевой — лаской и сочувствием. Долго напряженные нервы не выдержали, и Надя неожиданно разрыдалась навзрыд.

Глава VIII

Во дворце доброй волшебницы

— О чем, деточка милая, о чем?

Глаза Анны Ивановны, устремленные в лицо Нади, полны тревоги и нежности. Ей бесконечно жаль эту хорошенькую, очевидно, кем-то обиженную девочку, завладевшую симпатией ее, Анны Ивановны, с первой же минуты встречи.

— Наденька, милая, о чем?

Ласковый голос Анны Ивановны, ее нежная рука, осторожно и любовно поглаживающая белокурую головку, — все это лучше всякого целебного лекарства успокаивает Надю. Ее слезы постепенно высыхают; всхлипывания прекращаются мало-помалу, и улыбка, делающая ее капризное личико таким прелестным, снова появляется на губах…

— Ну, вот. Так-то лучше. Проглянуло солнышко ясное. И зачем плакать, спрашивается, когда жизнь так хороша? Если и обидел кто, так есть же и другие люди на свете, которые помогут позабыть обиду. А от головной боли я найду для вас средство. Вы сядете сейчас со мною в экипаж и прокатитесь по свежему воздуху, потом заедем ко мне на дачу, я вам дам лекарство, ментола — натереть виски и крепкого чая непременно, а потом отвезу домой. Согласны, Наденька?

Еще бы не согласна! Острая радость, целая волна безграничной радости заливает сердце девочки. Как она счастлива, как безумно счастлива сейчас! Все обиды и унижения — все забыто. Явилась добрая волшебница, взмахнула палочкой и в один миг разрушила все черные оковы злого колдуна. Теперь она повезет в свой дворец ее, Надю, повезет в своем нарядном экипаже… Все будут смотреть на них, завидовать ей. Анну Ивановну Поярцеву все знают здесь в Петергофе; она богачка, миллионерша, знакомства с нею добиваются очень многие важные господа. А она. Надя Таирова, скромная, бедная Надя, проедется в ее экипаже, будет пить чай в ее доме и пользоваться гостеприимством и заботами такой значительной особы!

И белокурая головка Нади начинает приятно кружиться.

«Как жаль, что Ртищевы и их гости, с этой противной Голубихой включительно, не увидят ее, Надиного, триумфа, не увидят ее триумфального отъезда в нарядном экипаже миллионерши! Но зато свои увидят: тетя Таша, Клавдия, Шурка, Сергей… Вот-то разинут все рты от удивления! Вот вам и Надя, вот вам и лентяйка и выключка, а какое знакомство завести сумела!»

И, не чувствуя ног под собою, Надя, при помощи выездного лакея, села в коляску подле своей новой приятельницы. Кучер-англичанин слегка тронул бичом лошадь, и коляска мягко покатилась по аллее бульвара.

Наде искренне казалось теперь, что добрая волшебница увозит в своей дворец освобожденную от чар злого кудесника принцессу. Действительность исчезла снова, и начинались мечты…

Эти мечты продолжались и тогда, когда модная нарядная коляска Анны Ивановны Поярцевой, объехав весь Петергоф, к полному удовольствию Нади, остановилась перед роскошною дачею, похожею на дворец.

Действительно, на дворец доброй волшебницы! Когда Надя, легко и быстро выпрыгнув из коляски, под руку с Анной Ивановной шла по длинной аллее, усыпанной гравием, обитой с обеих сторон тонкими обшивками цветочных куртин, со статуями среди них мифологических богинь и богов, — девочке искренно казалось, что она из реальной жизни переселяется в мир мечты и сказки.

Два лакея во фраке встретили их на пороге красивой зеленой двухэтажной дачи затейливой архитектуры, с балкончиками, башенками, с цветными стеклами и бельведером. Стеклянная терраса, вся заставленная бочками с красивыми тропическими растениями, с прелестною, несколько вычурною мебелью, показалась верхом совершенства в смысле убранства совершенно ошалевшей от радости Наде. Лишь только она вместе с хозяйкой переступила порог этой террасы, как целая свора маленьких собачонок, самых разнородных пород, с заливчатым лаем бросилась к ним навстречу.

— Ай! — вскрикнула от неожиданности Надя, инстинктивно хватаясь за руку Поярцевой.

— Не бойтесь, не бойтесь, деточка. Эти прелестные зверьки вас не тронут, — поспешила успокоить свою гостью Поярцева. — Ами! Бижу! Леда! Тубо! На место! Где ваше место? — прикрикнула на собак Анна Ивановна.

И белые шпицы, и миниатюрная левретка Заза, и мопсы Пупсик и Нусик, и черный пудель Макс, и мохнатая болонка Леди — все сразу поджали хвостики при этом властном окрике хозяйки.

— Входите, моя милушка, входите. Они не кусаются, — любезно говорила, обращаясь к Наде, Анна Ивановна пропуская девочку вперед.

В освещенной ярким электрическим светом гостиной Надя остановилась как вкопанная. Никогда еще ни в одном из прочитанных ею романов не приходилось девочке встречать что-либо хоть сколько-нибудь похожее по описанию на такую окружающую ее теперь обстановку. Если на стеклянной террасе количество цветов поразило Надю, то здесь в гостиной, огромной комнате, с нежными, изумрудного цвета тоном под стать свежей молодой зелени, диванами, кушетками, креслами и пуфами, с таким же пушистым, похожим на газон, ковром во всю комнату, — количество пальм, рододендронов, олеандров и других экзотических растений делали помещение похожим на сад. А по стенам ее, между картинами в золотых рамах, изображающих по большей части животных и пернатое царство во всех видах и позах, висели клетки с канарейками, большие и маленькие, но все безусловно красивые и изящные, под стать обстановке этой удивительной комнаты. Посреди нее находился высокий стол с огромною клеткою, похожею на игрушечный дом. В ней, на жердочке, важно чистя себе клюв лапкой, сидел большой пестрый попугай.

Лишь только переступила порог этой комнаты Надя следом за хозяйкой, как попугай закричал резким голосом, заглушая голоса щебечущих, несмотря на позднее время, канареек:

— А попочке нынче не дали молочка! Не дали молочка попочке! Не дали! Не дали!

— Неужели без молока оставили Кокошу? — тревожно обратилась Анна Ивановна к сопровождавшим ее лакеям.

— Никак нет-с, барыня, они-с все получили, что им полагается, поспешил ответить один из слуг.

Анна Ивановна посмотрела на него строгим взглядом.

— Ой, не путаешь ли? Позови-ка лучше сюда Лизаньку; я добьюсь от нее толку.

— Я тут, благодетельница, чего изволите? — услышала Надя чей-то тонкий, сладко-певучий голосок.

— Послушай, Лизанька, ты поила Коко молоком нынче? — так же строго осведомилась Анна Ивановна у невысокой, худой, даже костлявой девушки лет восемнадцати, с некрасивым веснушчатым лицом и маленькими неспокойно бегающими глазками.

Одета она была очень чисто, но просто в темное платье и черный передник с карманами, а жиденькие бесцветные волосы девушки были закручены небольшим жгутом на макушке.

Лизанька вдруг стремительно нагнулась и, подобострастно схватив пухлую руку Поярцевой, прижалась к ней губами.

— Как можно, как можно мне манкировать своими обязанностями, благодетельница? Да что я ума лишилась разве? Разве не помню я денно и нощно о том, что мне надо о вас вечно Бога молить, что вы меня, бедную, сирую призрели, напоили, накормили… Так ужели же я вам черною неблагодарностью отплачу? — певуче затянула девушка.

— Ну, довольно, довольно, пошла-поехала… скучно это, — нетерпеливо отмахнулась от нее благодетельница. — Вот познакомься-ка лучше с Наденькой Таировой, нашей милой гостьей.

Лизанька, все время, с первого же появления Нади, не спускавшая с нее зорких, словно нащупывающих глаз, теперь вся так и всколыхнулась, так и заходила ходуном вокруг Нади.

— Ах, красавица! Ах, душенька! Ах, ангелочек Божий! — простонала она в избытке восторга и, стремительно бросившись к Наде, подобострастно чмокнула ее в плечико.

Надя сконфузилась.

— Что вы! Что вы! Лучше так поздороваемся… — пробормотала она, протягивая руку Лизаньке.

Но та, не поняв умышленно или случайно этого движения, чмокнула ее и в руку, Надя растерялась совсем.

Между тем под тявканье не совсем еще угомонившихся собачек, под оглушительный щебет канареек, принимавших, очевидно, яркое электрическое освещение комнаты за дневной солнечный свет, и под назойливые крики не перестававшего жаловаться попугая, Анна Ивановна рядом других, менее оригинально, но еще более роскошно убранных совсем не по-дачному комнат провела свою юную гостью в столовую.

Здесь, в огромной горнице, отделанной под дуб, с массивными буфетами и горками, сплошь уставленными дорогим фамильным серебром, тонким хрусталем и фарфором, за длинным, убранным для чая обеденным столом, освещенным ярко горящей люстрой, сидели три женщины в скромных, темных, но таких же изысканно чистых, как у Лизаньки, платьях.