Хаим Оливер - Как я стал кинозвездой Страница 17

Неожиданно затрещало зеркало над баром, куда-то полетели колонки стереомага, на люстре полопались лампочки, и побоище продолжалось в кромешной тьме.

Кто-то поднял меня за воротник, распахнул дверь и выволок меня на улицу. Это был Бобби.

Я уже совсем не держался на ногах, что-то горькое, едкое, мерзкое поднялось от желудка ко рту и выплеснулось на тротуар. Меня рвало и выворачивало, это продолжалось целую вечность, я задыхался. Бобби поддерживал меня, а когда рвота кончилась, подвел к фонтанчику в саду и ополоснул мне лицо водой. Стало чуть легче, хотя голова качалась, точно шар, наполненный вонючим сероводородным газом (формула H2S), а во рту, кажется, недоставало одного зуба.

Мы сели на скамейку. Бобби сказал:

— Тебе вроде получше… Иди домой, прими душ, проглоти две таблетки аскофена и ложись, к утру все как рукой снимет. Послезавтра увидимся. Приду на урок. Все, о’кей!

— Он сказал «о’кей», а у самого вид был испуганный. Наверно, боялся, что если я не проглочу таблетки аскофена, то могу скоропостижно скончаться, а виноват будет он, ведь это он меня напоил.

— Который час? — спросил я ни жив ни мертв.

— Полвосьмого.

— Меня пробрал мороз, как при минус пятидесяти по Цельсию. Пол восьмого! А я не был у Черного Компьютера, не сделал домашних уроков, не повторил вокализы и прочее и прочее. Да и как показаться дома опять с разбитой губой, да еще со сломанным зубом?

— Вставай, вставай, — торопил меня Бобби.

Я еле встал. Бобби поддерживал меня под мышки. Время от времени мы останавливались, чтобы я мог отдышаться и подавить приступ рвоты… Прохожие оборачивались, обдавая меня презрением, некоторые восклицали: «Вот она, наша смена! Позор! Неужели некому призвать к порядку этих недоумков?

— Мы подошли к нашему дому.

— Сам доберешься на пятый этаж? — спросил Бобби.

— Доберусь, — ответил я, хоть и не был очень в этом уверен.

— О’кей… Я… сам понимаешь… не могу проводить тебя до квартиры…

— Еще бы! Если папа узнает, что произошло, он ему голову оторвет, а Лорелея упечет за решетку.

— Держись! — сказал он. — Впрочем, что уж такого особенного? Каждый рано или поздно перешагивает через этот порог, в особенности когда он скоро станет мужчиной… Ты, правда, малость перебрал. Я предупреждал тебя… — Он виновато усмехнулся. — Но вообще-то ты, парень, орел! Здорово влепил этому недоделанному ковбою… Жаль только, что больше нам в его квартирке не бывать… Да еще если он расскажет своему предку про побоище… Ну ладно, гуд бай, я пошел!

— Он ушел, а я стал карабкаться по лестнице. С трудом добрался до второго этажа… потом до третьего, четвертого…

К счастью, мне никто не встретился, привратницы на месте не было. Под конец, собрав последние силы, я миновал пятый этаж и вошел к себе в Орлиное гнездо.

Обычно Квочка встречает мой приход радостным квохтаньем. На этот раз — ни звука. Забилась в угол за столиком и даже не подняла головы — обиделась. Ясное дело, я забросил ее на целых два дня, не приносил ни поесть ни попить. Она имела право презирать меня.

— Что с тобой, Мэри? — шепотом обратился я к ней, но она повернулась ко мне спиной. А чем я мог ее задобрить? Ведь я не смел спуститься в квартиру и взять для нее корм… Да и чувствовал я себя до того мерзко, хуже не бывает.

И тогда я принял решение. Включил МП-1, выдал в эфир позывные. Кики отозвался мгновенно — словно ждал, когда я дам о себе знать:

— МП-2 слушает!

Времени для долгих разговоров не было, я мог в любую секунду потерять сознание, поэтому я только сказал:

— Эс-О-Эс! Тревога первой степени!

— Что случилось? — спросил Кики. — Тебя опять увозят? — Он явно не верил моим честным призывам о помощи.

— Кики, — мученическим голосом проговорил я, — принеси мне поесть, и еще — аскофен и лейкопластырь. Как можно быстрее!

— Зачем? Ты, случайно, не ранен? — как всегда, пристал он с расспросами.

— Да, ранен, поторопись, а то будет поздно!

С этими словами я отключил аппарат; совершенно обессиленный, повалился на пол возле Квочки Мэри и попытался поразмышлять. Так советует Черный Компьютер: «Попадешь в беду — не спеши действовать! Прежде подумай! Проанализируй обстановку, оглядись и снова подумай. И лишь тогда принимай решение!» Но я был не в состоянии ни думать, ни анализировать, ни оглядываться вокруг, мозги разжижились, как рыбий клей на огне. Голова по-прежнему кружилась где-то высоко в облаках, как вонючий воздушный шар, а сломанный зуб больно царапал десны.

Я настолько погрузился в полудремотное состояние, что не услышал, когда вошел Кики.

— Кто это тебя так разукрасил? Неужели Женское царство?

Он жутко перепугался. Положил на столик хлеб, котлеты, пакетик аскофена, поставил бутылку с водой. Я ничего не ответил, набросился на еду, но после первого же куска меня опять затошнило.

— Почему тут запах, как в кабаке? — принюхиваясь, спросил Кики.

Я опять промолчал, проглотил две таблетки аскофена, запил водой. Потом накрошил Квочке Мэри хлеба, налил ей в миску воды. Сначала она повыламывалась от обиды, не желала есть, но потом смилостивилась и, презрительно взглянув на меня, все же принялась клевать.

— Слушай, ты расскажешь, наконец, что с тобой стряслось? — спросил Кики, обиженный не меньше, чем Квочка Мэри.

— Кики, — ответил я, — ты вправду верный друг, но сейчас я не в состоянии говорить, мне нехорошо… Иди домой, завтра я все объясню. Честное комсомольское.

— Ты еще не комсомолец.

— Скоро стану, потому что уже становлюсь настоящим мужчиной.

Он многозначительно взглянул на меня и даже почесал в затылке, но больше ни о чем не спросил, а если бы спросил, я бы и его тоже проткнул шпагой.

Кики ушел, и я остался один. С Квочкой Мэри. Утолив голод, она забилась в уголок и заснула. Я тоже попытался что-нибудь проглотить, но ничего не получалось. Желудок подкатывал к горлу, а голова кружилась, как веретено.

Я привалился спиной к стене. И тут же погрузился в глубокий-глубокий колодец, на дне которого сверкало голубое бескрайнее небо.

И увидел там Джульетту. Она была необъятной, как космос, и сперва походила на официантку, с которой я танцевал. Потом ее лицо растворилось среди звезд, вместо него выплыл образ Милены с третьей парты и тут же потонул в беспредельном пространстве, а из далеких созвездий прилетела Росица. У нее были карие глаза и веселые ямочки на щеках, я обнял ее и поцеловал в губы, тогда она тоже исчезла, и со мной осталась одна только Джульетта — она была самой прекрасной из всех, и мне стало ужасно приятно.

7. Сюрпризы переходного возраста

Проснулся я в собственной постели. Надо мной склонились мама, папа и доктор Алексиев, но я видел их будто сквозь мутное и неровное стекло — мама была толще обычного, папа какой-то сплющенный, а доктор Алексиев был похож на сову в очках. Голова у меня разламывалась, рот был сухой и шершавый, как наждачная шкурка № 8, а пальцы на руках согнулись крючком. Доктор пощупал мне лоб, поморгал, поморгал и сказал:

— Ну что ж, голубчик, выкарабкался… — А потом спросил: — Как ты себя чувствуешь?

Я что-то промычал в ответ и снова закрыл глаза. Не хотелось видеть эту совиную физиономию, которая возникала каждый раз, как я серьезно заболевал. Значит, я и сейчас серьезно болен.

— Уснул… — прошептала мама. Ее слова проникли в мой уши, словно сквозь сахарную вату, которую продают у нас на площади перед цирком.

— Пусть поспит, — сказал доктор. — Это теперь для него лучшее лекарство.

Они перешли в соседнюю комнату, но дверь оставили полуоткрытой, так что я слышал, о чем они шушукались.

Папа спросил:

— Но что с ним, собственно, такое?

— Алкогольное отравление. Опаснейшая штука, особенно для подростков, — ответил доктор. — Где он пил?

— Понятия не имею. Вчера вечером его приятель Кирилл прибежал страшно взволнованный, сказал, что Энчо лежит на чердаке. Мы нашли его без сознания. Его рвало какой-то зеленоватой слизью, из губы струилась кровь.

— Счастье, что его вырвало, — объяснил доктор. — Это его и спасло. А пораненная губа — пустяки. И зуб тоже. Дело поправимое. Кто-то его крепко стукнул.

— Господи, каким драчуном стал наш Энчо! — вздохнула мама. — А выбитый зуб совсем испортит ему улыбку.

— Постарайтесь узнать, что он пил и сколько, а потом позвоните мне. Алкоголь бывает разных видов, многие из них содержат метиловый спирт, а это самый настоящий яд. Мне не нравится, что Энчо довольно сильно похудел.

— Ну, это как раз чудесно! — воскликнула мама, которой важнее всего было, чтобы я стал таким же изящным и воздушным, как Орфей.

— В таком резком похудании нет ничего хорошего, — продолжал объяснять доктор Алексиев. — Энчо вступил в переходный возраст, это весьма деликатный период в жизни человеческого организма, и для того, чтобы он протекал нормально, здоровье играет важную роль.