Ирина Стрелкова - ЧЁТ И НЕЧЕТ (полный текст) Страница 17

- Ни… никто.

- Садвакасов, конечно, умный, брат у него академик, все Садвакасовы в ученые вышли. Ты у Еркина ручку американскую видела? Ему старший брат все заграничное присылает, но Еркин никем из девчонок не интересуется. Я в пятом классе в него влюби-и-лась! - Фарида выразительно округляет глаза. - Но тебе не советую. Намучаешься, намучаешься. Шолпашка в него по уши, а он ей на вечерах ни одной записки; я Нурлану каждый вечер пишу, но, конечно, не подписываю себя, пусть поволнуется… Мы теперь подруги с тобой? Ты в Нурлана не влюбляйся. Ладно? Ты в Кольку! У них дом новый, в прошлом году достроили. Колька, конечно, по Саулешке страдает, но ведь не обязательно ему и в этом году по Саулешке. Колька русский - ты не знала? Его дед еще давно, когда с басмачами воевал, фамилией поменялся с одним узбеком; он этого узбека от смерти спас, вот и поменялись. Такая замечательная героическая история, мы Колькиного деда на пионерский сбор хотели пригласить, Гавриловна отсоветовала: у Кольки дед старый, ветеран, но выпить любит. Нет, ты не думай, Колька сам не такой, у него брат кузнец самый лучший в Чупчи, а про узбека я точно не знаю, ты сама Кольку спроси, я завтра к тебе приду, Кольку с собой позову и Нурлана… Ладно? Мы все трое придем, можем в домино сыграть, Колька любит играть в «морского козла», а ты умеешь?

Маша еле успела вставить: «Умею», и Фарида во весь опор мчится дальше. Колька Кудайбергенов называет ее сорокой, но сам-то он не догадался к Маше прийти. И Доспаева сама не пошла. И никто другой не сказал коротко: «Я пойду».

- Обязательно приходи завтра! - просит Маша на прощание. - И Нурлану скажи, и Кольке.

- Мы теперь подруги! Конечно, приду!

Маша за два месяца столько не узнала о Чупчи, сколько от Фариды за два часа. Кто бы мог подумать, у совсем обыкновенного Кольки Кудайбергенова в роду такая удивительная, приключенческая история. И Еркин… Все мальчишки хвастуны. А он хоть бы разок сказанул небрежно про волка!..

Под вечер никого, кроме Маши, в квартире нет. Мама спустилась к Марии Семеновне. Витька - у Овчинниковых: приглядывает за лейтенантами. Папа сегодня поздно вернется - с утра предупредил. Тихо в квартире - слышишь, как в батареях переливается вода. Кто-то ключом поскребся в замочную скважину, отворил дверь, топает в прихожей… Витька? Маша - босиком через комнату - выглядывает в коридор. Сашка сидит на полу, разувается, оглянулся волчонком:

- Меня Витька послал… Рыбок кормить.

Странный он какой-то, Сашка, Витькин приятель. У Витьки всегда приятели странные. Где раньше жили - Толик ходил, никто от него слова не добился, кроме: «Витя дома?» - и то шепотом. Но кто сообразил клетку с Хомкой в купе потихоньку пронести? Толик! У Витьки с ним сейчас научная переписка. Витька умудрился пойманного суслика приятелю переправить, а сам будет в природных условиях наблюдать. Болтаются с Сашкой по степи, градусник в норы опускают.

- Сашка! - зовет она. Он нехотя является:

- Ну!

- Возьми там на сковородке для вас с Витькой котлеты.

- Не! Мы у лейтенанта печенку сайгачью жарили, - шмыгает носом Витькин приятель.

- У меня сейчас девочка из нашего класса была.

- Знаю Фариду. - Сашка ухмыляется.

- Что ты в ней нашел смешного? - строго осаживает Маша.

- Сама на стенках пишет: «Фы плюс Ны».

- Ты видел?

Сашка мотает головой.

- Не видел - зачем наговаривать?

Сашка в упор глядит на Машу и молчит. Не то сказал - теперь будет молчать. Лоб вспотел, будто жарко, а на самом деле - Маша уверена - только от упрямства. Она Сашке как-то сказала: «Что к нам один ходишь? У тебя брат, сестра есть? Привел бы…» Сашка после этого неделю не показывался. Теперь вот стоит, потеет от упрямства, молчит. И тут он - и нет его. Странный человек, чудак какой-то, совсем несовременный.

Спасибо, кто-то пришел к Степановым, легонечко в звонок тычет: не Витька, не мама, скорее всего солдат из части…

- Не слышишь, что ли? - говорит Маша странному человеку. - Звонят! Иди открой!

Сашка усмехнулся, взглядом кольнул, пошел. С кем-то там у двери - бу-бу-бу, не разобрать. Коридором протащил в кухню тяжелый мешок. Спросить, что ли, кто приходил? Нет уж, не надо. Пускай маме докладывает.

Маша устраивается поудобнее, лампу придвигает поближе, открывает «Мушкетеров». Рябов узнал, что она больна, принес все пять томов.

Сколько времени прошло? Уже отец дома, Витя шлепает по квартире в мамином халате; Сашки нет - домой потопал. Мама вернулась от Марии Семеновны.

- Как дела? - Отец берет у нее из рук, захлопывает «Мушкетеров». - Температуру мерила? Забыла… Ну и ладно, кому она нужна. Давай-ка упросим маму. Теплые носки надень, кофту, с нами посидишь, чаю попьешь.

В кавказских колючих носках Маша с удовольствием выбирается на кухню. Под всеми широтами у Степановых была и будет привычка вечерами сходиться на кухне: тут всегда у них уютней, домовитей, чем в других комнатах.

- Тебе с молоком или без молока? - спрашивает мама.

- Ей с молоком и с медом, - советует отец.

- Ма-а-ам… - тянет Витя, - а конины кусочек дашь?

- Но ты же сам слышал. При тебе Саша передавал. Казы полагается два часа варить, целиком, не резать. Я для гостей приберегу, тогда и попробуешь.

- На Ноябрьские?

- Подождешь и до Ноябрьских! - непреклонно заявляет мама. Маша не может понять: о чем они говорят?

Витя продолжает бунтовать - не всерьез, для потехи:

- Не хочу котлет из сайгачатины! Хочу древней пищи воинов Чингисхана!

- Ничего, потерпишь… - упорствует мама.

Маша замечает в углу возле холодильника аккуратно сложенный черно-пестрый мешок. Тот самый мешок. Сашка, сгибаясь, волок его сегодня по коридору, а перед тем у двери - бу-бу-бу неизвестно с кем.

Витя сразу подхватывается:

- Ты погляди, чем он перевязан! Думаешь, веревка? Аркан! Понимаешь, он свит не из пеньки, не из джута, а из шерсти животных, то есть не из шерсти, ну например, из конского хвоста… - Кучу сведений выложил Витька, вместо того чтобы толком сказать, откуда взялся черно-пестрый мешок.

- Ты что, спала днем? - зачем-то спрашивает мама.

- Она зачиталась, - смеется отец. - «Мушкетерами».

- Мне все-таки скажут, откуда мешок? - ворчит Маша.

- Помнишь, старичок у нас был? Здешний чабан, очень симпатичный. Он прислал папе казы. Полуфабрикат конской колбасы.

- «Полуфабрикат»! - ученый младший братец фыркает. - Ну ты, мам, скажешь!

- Но ведь тот мальчик велел передать: в сыром виде есть нельзя, два часа варить. Конечно, полуфабрикат.

Сашка! И «тот мальчик»? Кто?

- Еркин приходил, младший сын Мусеке, - говорит Маше отец. - Он, кажется, в твоем классе?

- Ну! - Маша слышит в собственном голосе Сашкину манеру, дурацкое «ну!», означающее «да».

Ну Сашка, ну вредный тип! Значит, открыл Еркину, но нет, чтобы Машу позвать, хотя бы крикнуть ей, кто пришел. «Бу-бу-бу…» Взял мешок, будто он в доме хозяин, и выпроводил Еркина, а она, Маша, рядом была, ни о чем не догадывалась, хотя знала от Фариды: Еркин из дому посылку получил, значит, могла бы предположение сделать, не прислал ли Мусеке что-нибудь и полковнику Степанову? Он ведь деликатный очень… Папа ему чаю привозил… Непременно надо было ждать от Мусеке подарка, а Маша не сообразила, хотя Фарида ей вовремя все новости принесла.

- Что же ты к Еркину не вышла? - упрекает отец. - Тем более, вы в одном классе. Выздоровеешь - непременно исправь свою оплошку. Он славный парень, собирается стать чабаном, как и отец.

- Совсем слабо учится? - Мамина реакция на известие, что кто-то в Машином классе решил пойти в чабаны, а не в институт.

- Вовсе не слабо, - обижается за Еркина Маша, - по математике самый способный.

- Алгебру арабы придумали, я читал, - встревает Витя, - а геометрию греки… Пап, это правда, что геометрия - наука земледельцев, строителей? А вот алгебра и астрономия на Востоке больше развивались, где пастухи со скотом кочевали и караваны ходили торговые…

- Что ж ты думаешь, здесь земледелия не знали? Тут, брат, существовало земледелие высокой культуры - поливное. Километрах в двухстах от Чупчи ученые раскопали стариннейший город, сеть арыков. Ты расспроси Рябова, он ездил на раскопки.

Маша вылезает из-за стола, идет к себе.

- Не засыпай! - наказывает мама. - Я вот приду, горчичники поставлю.

Это не называется - плачет. Это называется - ревет в три ручья.

- Господи, да что с тобой? - Мама сует Маше градусник. - Я так и знала. Тридцать девять!

Приходит папа, гасит свет:

- Спи, Машка! Утро вечера мудренее.

Ночью городок снялся с якоря, отправился в дальнее плавание по стране. Знают ли в поселке, что городок уплывает из Чупчи каждую ночь - до зыбкого утра? Есть в городке карта его долгого ночного путешествия. На трансформаторной будке, на глухой беленой стене солдаты пишут свои города: Кострома, Тула, Горький, Юхнов, Балаково… Москву не пишут, из Москвы ребята не такие, чтобы писать, да и город не такой, не Юхнов. Уж не москвич ли, остроумец, однажды рядом с Балаково приписал: «Рио-де-Жанейро». Коротун увидел, приказал забелить: «Острить будете в другом месте!» Коротун знает: писать свои города - традиция, а традиции в армии - святое дело.