Галина Карпенко - Клятва на мечах Страница 17

— Какие тары-бары? — Алёша бледнеет и роняет ложку.

И вдруг… Вот он, Борис Сергеевич!

— Как живём?

Борис Сергеевич приложил свой стетоскоп к Алёшиной груди. Алёша дышал, не дышал, а сам разглядывал доктора.

— Почему вы пришли? Вы хотели отдыхать! — спрашивает Алёша.

Борис Сергеевич запахивает ему пижамку.

— Молодец, Алексей! Я не зря к тебе спешил…

— Смотрите, я сегодня съел целый сырник!

Алёша просто не знает, чем обрадовать Бориса Сергеевича: он к нему спешил.

* * *

— Вот что, Екатерина Гавриловна, — говорит Борис Сергеевич, прикрыв в палату дверь. — Я всё слыхал. Вам известно про эмоции — положительные и отрицательные?

— Я знаю, — шепчет Катя.

Она совсем не рада, что Борис Сергеевич назвал её Екатериной Гавриловной.

— Для Бодрова очень важны положительные эмоции. И вам, как будущему врачу… — продолжает Борис Сергеевич.

Катя готова заплакать. Но Борис Сергеевич не собирается её утешать.

Он идёт в другую палату — выслушивать, перевязывать и прежде всего спрашивать своих подопечных:

— Как живём?

* * *

Как живём? День за днём течёт уже привычная жизнь. И Алёша тихо скучает.

— Давайте передвинем его кровать, — предложила сестра Катя. — А то он смотрит на пустую стенку. Чего хорошего?

Катя права. Борис Сергеевич сам передвинул Алёшину кровать. Почему это раньше не пришло ему в голову?

— Так тебе лучше? — спросила Катя.

— Да, — ответил Алёша.

— Ты смотри, какая красота, Смотри, какие сосульки!

Сосульки сверкали ослепительно.

На карнизе птица с жёлтой грудкой, в бархатной шапочке.

— Хорошенькая, нарядная, — приговаривает Катя.

Алёша на синицу не смотрит.

— Это совершенно закономерно, — успокаивал Алёшину маму Борис Сергеевич. — Организм сам себя щадит, чрезмерная активность ему пока не по силам. Меня не тревожит его состояние.

Это была правда и не совсем правда.

Борис Сергеевич тревожился и требовал от Алёшиной мамы:

— Старайтесь порадовать его. Приносите ему книги. Он любит читать?

— Он любит играть в свой театр, — говорит Алёшина мама. — Но это очень громоздко!

— Тащите театр!

ЛЮБИМЫЙ ТЕАТР

И вот наступает день, когда Алёше разрешают сидеть.

Около его кровати, на полу, уже стоят тапочки. Скоро ему разрешат ходить. Мама ждёт и боится этого дня.

— Он окрепнет, будет ходить. И даже бегать, — обещает Борис Сергеевич.

На подоконнике стоит мельница. На ней повисли холщовые крылья. Дон Кихот и Санчо Панса лежат в коробке. По всему видно, что сеньор из Ламанчи не собирается взгромоздиться на своего Росинанта, чтобы отправиться навстречу невзгодам.

— Ты не играешь? А я пришёл на репетицию, — говорит доктор.

— Нет, — отвечает Алёша, — мне пока не хочется.

* * *

На тумбочке у Алёшиной кровати, в цветном стакане, стоят берёзовые ветки. На них — бугорки почек.

— Они набухнут, появятся серёжки, листики, — говорит мама.

Она меняет воду в стакане и принимается за вязанье.

— Я вяжу тебе новый шарф.

— Зачем? Весной не нужен шарф. Я буду ходить нараспашку. Как все!

«Я буду грызть сосульки», — сказал бы Алёша. Но он не хочет пугать маму.

— До весны ещё далеко. Ещё будут метели, ещё будут морозы, — говорит мама. — Может, и пригодится шарф. Хочешь, я тебе почитаю вслух?

— Я почитаю сам. А ты вяжи, вяжи…

О чём он думает? Держит перед собой книгу и не переворачивает страниц…

* * *

— Ну-с, молодой человек, как вы спали? — спрашивает главный врач. Он пришёл вместе с Борисом Сергеевичем.

— Хорошо. — Алёша откладывает книгу.

— Что мы читаем?

Алёша не отвечает.

— Я ему принесла книгу только сегодня. — Алёшина мама растеряна. Сын не прочёл даже заглавия.

— Так… — Главный усаживается поудобнее и вынимает из кармана удивительные часы. Они с крышкой. Крышка открылась со звоном…

Алёша лежит послушно. Он глубоко вздыхает, задерживает дыхание.

Он первый раз видит такие часы.

— Хочешь посмотреть? — спрашивает главный, проследив за его взглядом.

Алёша прикладывает часы к уху.

— Они звонят только тогда, когда открываются?

— Только тогда.

Алёша больше не задаёт вопросов.

— Возьмите, — говорит он, возвращая часы. — Спасибо.

* * *

— Мне он не нравится: вялый, безучастный, — сказал главный врач, когда они вернулись в кабинет. — Может быть, положить к нему соседа?

— У нас сейчас нет в отделении детей…

— А взрослого?

— Я подумаю…

Думать Борису Сергеевичу долго не пришлось.

ЧЕЙ ЭТО ЧЕРНЫЙ НОС?

Дежурство у Бориса Сергеевича прошло без огорчений. Можно наконец передохнуть, почитать.

Впереди ещё долгая ночь.

Борис Сергеевич устроился в кресле, раскрыл журнал. И вдруг стук в окно.

Что за чертовщина? Кто это лохматый за стеклом? Чей там чёрный нос?

— Шляются тут, безобразничают! — раздался голос санитарки.

Чёрный нос исчез.

— Впустите их! — распорядился Борис Сергеевич.

Перед ним в больничном коридоре стоял Василий Кижаев.

Борис Сергеевич не сомневался, что это именно он.

— Собаку, пожалуйста, оставь здесь. Никто её не тронет! Оставь, оставь. Идём со мной.

* * *

Кижаев едва успевал за доктором.

— Смотри! В щёлку!

На дверной шторке загнут уголок. Кижаев увидел кровать, на тумбочке стакан с берёзовыми ветками.

— Алексей уже спит, — сказал Борис Сергеевич. — Но я надеюсь, ты ещё придёшь?

Борис Сергеевич не сразу отпустил Кижаева. Он привёл его к себе в дежурку.

С Кижаевым непременно надо поговорить обстоятельно, Кижаев ему может помочь, если поймёт, чего от него хотят.

— Алексей мне о тебе много рассказывал. Ты учишься с ним в одном классе?

— Ага… — ответил Кижаев.

Он нетерпеливо поглядывал на дверь и на вопросы больше не отвечал. Борис Сергеевич не выдержал:

— Если то, что я говорю, не имеет к тебе отношения, то можешь идти!.. Можешь идти! — повторил Борис Сергеевич.

Кижаев мгновенно сорвался с места.

«Почему я так на него понадеялся, на этого Кижаева? — досадовал Борис Сергеевич. — Что он может понять? Любопытный мальчишка. Изображает разведчика — и только. А мой подопечный в него влюблён. Я сам в школе ходил следом за одним дылдой. Завидовал — он выжимает штангу, а я нет. Возможно, это такой же случай».

А Кижаев, путаясь в халате, спешил в раздевалку. Санитарка, приговаривая: «Стой смирно, не рвись!» — развязала ему на халате тесёмочки, и он, нахлобучив кое-как шапку, вырвался из её рук.

Первым делом он освободил из тёмного тамбура Буяна:

— Айда!

С Буяном они наперегонки побежали по сугробам. Скорее, скорее!

На дороге Василий отдышался, но не оглядывался. Кто его знает, этого доктора? Может, он про то, что на горе было, хотел выспросить? А чего выспрашивать?

Василий в школе да со своими дружками бойкий, а тут испугался.

Хорошо хоть, на Бодрова удалось поглядеть.

Бодров спал, когда Василий глядел на него в щёлочку. Но всё равно он его видел.

Нет, теперь дудки! Теперь он больше не попадётся на глаза этому доктору!

Буян бежал по знакомой дороге, помахивая хвостом. Он, наверное, тоже перетрусил в тёмном больничном тамбуре и сейчас подпрыгивал перед хозяином, ластился и даже лаял на радостях.

* * *

Дома, уже лёжа в постели, Василий припомнил всё, что ему говорил доктор.

«Алексей уже молодцом, — говорил доктор, — только скучает».

«А то нет! Конечно, скучает. В больнице кто хочешь соскучится». Василий дня бы в ней не прожил. Как бы его ни умасливали, чем бы ни заманивали.

Непонятные, беспокойные сны тревожили в ту ночь Василия Кижаева.

КЛЯТВА НА МЕЧАХ

Перед уходом с дежурства Борис Сергеевич зашел к своему подопечному.

Подопечный расправлялся с манной кашей.

— Добрый день! Как дела?

— Очень хорошо! Очень хорошие дела! — Алёша, улыбаясь, поглядывал на окно.

Что там в окне?

* * *

В окне красовался приклеенный снаружи призыв: «Скорей здоровей!» Под буквами, написанными красным карандашом, два перекрещённых меча.