Юрий Ермолаев - 106 пропавших часов Страница 18

— Садись, — подождав немного, сказал Тимка, — молчание — знак согласия.

Вова сел и еще больше рассердился на себя.

И тут попросил слово Жора Мешалкин. У Вовы дух захватило. До чего ж хитрый человек! Ждал, когда все выскажутся, чтоб выводы сделать и свое мнение ребятам навязать.

Жора начал говорить не сразу. Сначала, не торопясь, оглядел пунцового Вову. Так оглядел, словно в первый раз видел. А потом покачал головой и сказал с расстановкой:

— «Держался Авоська за Небоську, да оба в яму упали». Лежат и подниматься не думают. — Жора сделал небольшую паузу и продолжал: — А подниматься надо. И мне кажется, Чуркин может подняться сам, без нашей помощи. Я говорю так потому, что подметил за ним неплохие черточки.

Этого Вова услышать от Жоры никак не ожидал. Даже показалось, что ослышался.

— Что ж в нем хорошего? — спросил кто-то из девочек.

— А кто позвал нас работать на стройку? — спросил в свою очередь Жора и сам ответил: — Чуркин. Кто хорошо пересдал историю? Вовка! И за Тимку он переживает. Правда, пока не так, как надо, но переживает. Верно, Чуркин?

В ответ Вова только тихо кивнул головой. До того он был удивлен выступлением Жоры.

— Поэтому я против, чтобы Тиму от Чуркина открепляли, — продолжал Жора. — Вовка — пионер и решение совета отряда должен выполнять, как военный приказ. А не выполнит, вот тогда пионерский галстук ему в самом деле не к лицу.

— Правильно! — поддержала Оксана.

А Олег сказал:

— Что ж ты за Чуркина отвечаешь? У него самого язык есть.

Хотел Вова сказать Оксане и Жоре спасибо за то, что поддержали его, да опять не смог. Какой-то противный комок к горлу подступил. Хорошо, звонок с урока выручил, а то разревелся бы, как девчонка.

Глава двадцать восьмая. Так больше жить нельзя!

Хоть и говорят, что беда объединяет, но Вове после всего случившегося хотелось побыть одному. Со школьного двора он вышел вместе с Тимкой и Пончиком, но вдруг зашагал не к их дому, а совсем в другую сторону.

— Куда ты? — крикнул Тимка.

— Не твое дело! — не оборачиваясь, сказал Вова.

Приятели потоптались немного на месте. Идти за Вовой или нет?

— Переживает… — решил Тимка.

— Он всегда так, — глядя вслед Вове, проговорил Пончик. — Пусть остынет. — И они пошли к дому.

А Вова все шагал и шагал по улице. В конце улицы был городской парк. Войдя в него, Вова хотел присесть на скамейку, но день был хороший, и свободной скамейки не оказалось. Вова огляделся и пошел по газону в глубь парка. Сейчас ходить по газонам уже разрешали. Трава пожелтела и стала вянуть. Листья под ногами валялись целыми охапками. Невеселое время осень. Вове тоже было невесело. Прямо не знал куда деть себя. Чужих людей и то видеть не хотелось. Вова с силой поддал ногой ржавую консервную банку. Она так и зарылась в куче желто-грязных листьев. Сильный удар! Только куда сильнее ударили его сегодня одноклассники. Не кулаками ударили. Кулаками — что, он бы сам сдачи дал. А они словами били, да еще справедливыми. Тут сдачи не дашь. Такие слова жгут человека, как раскаленный песок на речке. Вова громко, с шумом выдохнул из себя воздух. Хотелось вместе с ним выдохнуть и все неприятности. Но не получилось. Даже еще тяжелее стало. Точно неприятности от сердца к горлу подвинулись. Встали комом и ни с места. Вот ведь и контрольной не было, и двойки они не получили (можно сказать, повезло!). А так скверно Вова себя еще никогда не чувствовал. Видно, не в двойках дело. Хитрить, оказывается, плохо. Вот что! Целые дни после волнуешься. Поживешь так до Нового года и поседеешь от переживаний. Один сегодняшний сбор чего стоит! Все на Вову накинулись, точно пчелы в улье. А он разве не такая же пчела?

«Нет, не такая», — разубедил сам себя Чуркин. И вспомнил, как еще в четвертом классе учительница рассказывала им про пчел, которые ничего не делают: мед не собирают, ульи не сторожат. Только едят. Таких пчел называют трутнями. Так вот он, Вовка, со своими дружками для их класса эти самые трутни и есть. Разве не обидно?! Ну, Вовка, может, еще не совсем трутень. Он все-таки старался, чтоб Тимка двойки не получал. Старался, а весь класс против него встал. Значит, не так, как надо, старался. Удивительно! В прошлом году иногда он с Пончиком у кого угодно уроки списывал, и ребята совсем не сердились… А сегодня вон какой шум подняли. Видно, выросли и понимать стали больше. Они — больше, а Вовка, выходит, меньше, раз ложным путем хорошие отметки добывать вздумал. Сколько времени на то ухлопал! А что толку? Занимались бы они с Тимкой и Пончиком как следует, уже кучу хороших отметок имели бы. Все рады были бы. Как-то Сергей Сергеевич сказал, что плохая отметка огорчает учителя больше ученика. Значит, и хорошая радует больше. Да что говорить! Разве ботаничка не была довольна, когда Чуркин получил четверку за дикорастущие травы? И не только ботаничка. Олег тоже весело подмигнул Вове. И Оксана на перемене ему улыбнулась. Даже Жорка во время Вовиного ответа головой одобрительно кивал. Жорка… а он, оказывается, справедливый. И как Вова до сих пор не замечал этого? Если бы не Мешалкин, Вова прямо не знал, куда ему деться. А как он испугался, когда Жора из-за парты поднялся. Думал, живого места на нем не оставит. А Мешалкин на его защиту встал. Вот тут и разберись в товарищах. Не так-то это просто. Пока Чуркину одно ясно: так дальше жить нельзя. И Пончика с Тимкой нужно в руках держать. Требовать с них все так же строго, как учитель с учеников. Это Вове Евгения Федоровна велела. Послушал бы он ее тогда, в учительской, все хорошо было бы. Ну, ничего, Вова теперь так поступит. Раз он «заводила» и Тимка с Пончиком под его дудку пляшут, пусть попляшут еще. Да так, чтобы все ребята, а вместе с ними и Евгения Федоровна опять назвали бы Вовку «заводилой». Только уж на этот раз в другом смысле.

Глава двадцать девятая. Вовина бухгалтерия

Пончику с Тимкой тоже было не по себе. Посидели они молча во дворе, на бревнах. Потом пошли к Тимке. У него на диване посидели. А от Тимки к Вове пошли. Надо же узнать, что он намерен делать. Может, придумал, как им отличиться, чтоб ребята не так сердились. Пришли Тимка с Пончиком к Вове и видят: сидит их командир за столом и пишет на большом листе бумаги какие-то цифры. Сперва крупные, а потом все мельче и мельче. Наверное, решил, что на все цифры ему листа не хватит. Увидел Вова своих друзей и показал им исписанный лист:

— Вот, полюбуйтесь! За три недели ученья мы потеряли сто шесть часов.

— Как — потеряли? — не поняли приятели.

— Ни делом не занимались, ни отдыхом, — сказал Вова, — будто этих часов у нас не было. Если так пойдет дальше, — Вова указал на другой столбик цифр, — в год мы потеряем одну тысячу сто двадцать часов. А если мы проживем лет восемьдесят, то у нас из-за такого поведения могут пропасть восемьдесят девять тысяч шестьсот часов.

— Да ну! — удивились Тимка с Пончиком.

— Точно! — подтвердил Вова и разделил полученную сумму на двенадцать. Получилось 7 тысяч 466 с половиной дней или (новые подсчеты) 20 лет 5 месяцев и 16 дней.

— Ужас! — ахнул Пончик. — Больше двадцати лет пропадет.

— Значит, мы и проживем не восемьдесят лет, а только пятьдесят девять, — сказал Вова, — представляете, какая могла получиться катастрофа!

Он пришпилил листок с расчетами к стене над столом и объявил:

— Давайте заниматься. Больше так жить нельзя!

— У тебя же мать дома, — шепотом напомнил Пончик.

— Мать ученью не помеха! — отрезал Вова и раскрыл портфель с учебниками.

— Может, сначала установим железные сроки, в которые мы подтянемся, — предложил Тимка.

— Нет уж, — решительно возразил Вова, — сперва приготовим уроки. А то пока подсчитаем, еще время уйдет. А я больше не хочу зря терять его.

— И я не хочу, — согласился с ним Пончик.

— А я что, рыжий?! — сказал Тимка и тоже полез в портфель за учебником.