Алексей Кирносов - Свидание с морем Страница 18

Дунин отшатнулся, крикнул:

— Отталкивай со всей силы, сгорим!!!

Игорь сам хотел оттолкнуться, потому что огонь обжёг ему лицо, но не смел без команды, а после команды отпихнулся от плота обеими руками так, что тузик отскочил сразу метров на шесть. Дунин отгрёб ещё подальше и опустил вёсла на воду.

— Красиво? — спросил он.

Длинный вертикальный столб ярко-рыжего пламени вырывался из моря. В середине столба светились белым светом прозрачные стволы деревьев, ветки и коряги, брёвна и пни с извивающимися корнями. На такое можно смотреть всю жизнь, обо всём позабыв...

— Жутчайше красиво, — сказал Игорь. — Никогда такого не видал.

— Покажи-ка свой форштевень... Дунин осмотрел его лицо.

— Чего там? — спросил Игорь. — Жжёт немножко.

— Ничего непоправимого. Брови обгорели. Я испугался, что хуже будет. Понимаешь, как раз с той стороны мы солярки налили, а я забыл. Ты уж прости.

— Да ничего. Мне совсем не больно. Даже наоборот.

— Как это: не больно, а наоборот? — полюбопытствовал Дунин.

— Как бы это объяснить... — затруднился Игорь. — Приятно, хорошо, радость чувствую. А чтобы одним словом, не знаю.

— Я понял, — сказал Дунин, глядя в огонь. — Хоть и устаю я в этот праздник, как вьючный ишак, но это для меня самый лучший день во всей смене. Всегда жду его, а после — жду конца смены.

— Отличный день, — подтвердил Игорь. — Всё время праздник, и конца не видно. Наверное, ещё Нептун из моря вылезет всем подарки дарить.

— Что-то в этом роде будет, — ухмыльнулся Дунин загадочно.

— Посмотрим, — сказал Игорь. — Слушай, Марину Алексеевну в таком красивом платье в воду бросили. Оно, наверное, испортилось?

— А нам какое дело?.. Надо думать, такое надевает, которое от воды не очень портится.

— Она знала, что её бросят с причала?

— Ой, какой ты младенец... Она сама сценарий писала. С берега доносились крики, вопли и восторженный визг. Сотни ребячьих глоток дали себе полную волю, и никто за это не делал замечаний, не ругал, не требовал прекратить безобразие, не приказывал построиться и уйти с пляжа.

Покрывая весь шум и гвалт, грохнул взрыв.

Дунин схватил Игоря за руку:

— В небо, в небо смотри!

Зелёные, красные, белые и оранжевые огни вспыхнули в небе.

Будто разноцветный огненный купол вознёсся над бухтой Ласпи. Спускались огни, и светлый купол спускался всё ниже. Игорь замер. Он никогда не видел такого, и подумалось, что никогда такого не увидит, ему не хотелось, чтобы погас этот купол, он ещё не нагляделся на него, и, если купол сейчас погаснет, в душе останутся горечь потери и печаль о невозвратимом... Купол погас.

Игорь даже застонал от огорчения, но тут снова грохнул взрыв, новые ракеты взлетели в небо и вспыхнули там, и снова развернулся над морем сияющий, переливающийся разными огнями купол.

Ещё раз погасли огни, и ещё раз взлетели ракеты.

Рука Бориса Дунина так и лежала на руке Игоря. Шлюпка слегка покачивалась на слабой волне, береговой бриз понемножку сносил её в сторону моря.

— Сколько будет раз? — спросил Игорь.

— Двенадцать, — отозвался Дунин. — Ты погляди, что на берегу творят! Вот это настоящее веселье!

Когда в следующий раз взлетели ракеты и осветили небо, Игорь посмотрел на берег. Там бесились.

Плясали отчаянные пляски, не похожие ни на один цивилизованный человеческий танец. Кувыркались через голову. Играли в чехарду, орали во все глотки, бандами бросались на вожатых и валили их на гальку. Игорь заметил, что командир отряда Вова Заботин пляшет босиком на животе у поверженного на землю Андрея Геннадиевича. Андрей Геннадиевич выбрался из-под кучи пионеров, махнул рукой и, радостно улыбаясь, уложил одним махом человек шесть. Кто-то вскочил ему на плечи, но повалить на этот раз не удалось. Тогда ребята окружили вожатого, взялись за руки и начали плясать...

— Что делается... — проговорил Игорь, когда купол опять на несколько секунд погас. — А не покалечатся?

— Теоретически возможно, но практически такого случая не бывало, — сказал Дунин. — Может, на берег хочешь?

— Хотелось бы, конечно, — сказал Игорь, подумав, — но в то же время и не хочется. Какое-то не то настроение. Здесь лучше.

— И я так думаю, — кивнул Дунин. Снова вспыхнули ракеты. — У меня такое ощущение, что я всё это для них сам устроил... Подгребём, а то нас бризом относит.

И он взялся за вёсла.

В день праздника Нептуна единственный раз за смену пионерам разрешается возвращаться с пляжа в отряд без строя. И ни разу не было случая, чтобы кто-то потерялся или очень уж опоздал к отбою.

Глава одиннадцатая

После такого праздника и воскресенье кажется серенькими буднями. Хоть подъём и на час позже, и на зарядку не гонят. И кружки по воскресеньям не работают. То есть не работают руководители кружков, так как должны же они иметь выходной день. Без руководителя ничто работать не может, следовательно, и кружки не работают. Помещение закрыто. Не работают ни «Мягкая игрушка», ни «Умелые руки», ни радиоэлектротехника, ни литературный кружок, ни выжигание по дереву, ни чеканка по медной и латунной фольге.

Одна только «Природа и фантазия» работает по воскресеньям.

— У творческих людей выходных не бывает, — говорит Иван Иванович, — разве можно отпустить на выходной талант, ум и воображение? А вдруг именно в воскресенье в тебе родится шедевр?

Ровно в шестнадцать часов, в воскресенье тоже, Иван Иванович открывает дверь, на которой ручка из кривого сука, волшебный дед из коры дуба и вывеска:

Но заниматься приходят далеко не все члены кружка.

Потому что в воскресенье плюс ко всему в лагере объявляется «осадное положение». Вдоль ограды ходят патрули. У верхних и нижних ворот стоят усиленные караулы. Охраняется каждая щель в ограде. Персонал собирает, напрягает и мобилизует силу, внимание и мужество, чтобы отразить налёт родителей. Большинство ребят здешние, из Севастополя, Симферополя и других крымских городов. Соскучившиеся родители не выдерживают тягот разлуки и приезжают в воскресенье повидать ребёнка, хоть и знают, что это настрого запрещено. И если уж родитель приехал, потратив на дорогу выходной день и деньги, он приложит все свои силы, чтобы добиться свидания с ребёнком и скормить ему привезённую еду. Родители пробираются на территорию лагеря через гараж и через стадион, через пляж и через береговые скалы, где, понятно, никакой загородки не поставишь.

Игорь с Дуниным залезли на крышу ангара снимать флажки и провода. Сняли, утомились и легли немного позагорать.

— Вон они идут, — показал Дунин. — Ползком, перебежками. А кое-кто и вплавь. У нас такой порядок: если родителю удалось проникнуть на территорию, его не выгоняют. Уважают смекалку и усилия, которые он потратил. Ну, и пионеру, конечно, было бы очень обидно, если бы какой-нибудь дежурный стал при нём гнать папу или маму. Проник в лагерь — твоё счастье. Общайся с ребёнком... Но почему они все думают, что мы здесь голодаем? Столько всяких продуктов привозят! И велят ребёнку всё это съесть. Завтра в медчасти много народу будет с расстроенными животами! Ты по родителям соскучился?

— А что толку соскучиваться, — сказал Игорь. — Всё равно же они от этого не приедут. Некоторые любят переживать, мучиться, думать о неприятностях, а я от этого стараюсь подальше. Если в жизни что-то не так, как хочется, тут ни переживаниями, ни разговорами не поможешь.

— Да, переживаний тебе с твоей Лариской хватает, — сказал Дунин.

— О ней тоже не надо, — мягко попросил Игорь, хотя ему хотелось дать Дунину по затылку.

После полдника он пришёл в кружок на занятие, взял свой сучок и принялся обдирать кору. Работа пошла хорошо, и даже не очень нудно было этим заниматься. Понравилось очищать будущую танцовщицу от всего лишнего. За какой-нибудь час вся кора была содрана. Полюбовавшись очищенным сучком, Игорь понял, почему в тот раз Коля сказал: «Он некрасивый». Без коры сучок стал совсем другим, и то движение танца, которое раньше надо было угадывать, напрягая воображение, теперь явно в нём проступило.

Игорь вычистил оставшиеся коринки в щёлочке на спине и стал обрабатывать сучок наждачной шкуркой. Дерево оживало.

Вдруг он услышал знакомый голос в комнате Ивана Ивановича:

— Валентина Алексеевна к вам не заходила?

— Не примечал, — ответил Иван Иванович. — Загляни во дворик на всякий случай.

Игорь устремил глаза на занавешенную верёвочной сеткой дверь. Сетка колыхнулась, откинулась, и вышла Лариса.

— Валентины Алексеевны нет? — спросила она, обращаясь к нему, хотя некоторые ребята сидели ближе.

Он помотал головой отрицательно и не отрывал от Ларисы глаз, испытывая страх, что сейчас она скажет: «Ах, нет, ну ладно, я пойду» — и уйдёт, скроется за этой противной верёвочной сеткой.