Галина Карпенко - Клятва на мечах Страница 19

У крыльца Василий сказал:

— Стучите громче! — А сам будто растаял: ни на ступеньках, ни на крыльце его не было.

* * *

Опираясь на костыль, Василий Андреевич открыл дверь.

— Я к вам, — сказал Борис Сергеевич.

Дед смотрел неприветливо.

— Я к вам, я врач, — повторил Борис Сергеевич. Дед впустил его в дом.

— У вас и без меня забот много, — ворчал он. — Полегчало, я бы и сам пришёл… Кто же побеспокоил вас?

Борис Сергеевич осторожно мял отёкшую ногу:

— Так, понятно, понятно…

— Прошу прощения, — продолжал настаивать дед, — хочу знать, кто побеспокоил?

— Никто, никто меня не беспокоил! Я обязан вас наблюдать. Буду приходить — ногу непременно надо лечить.

— Ну, если обязаны, приходите.

Взгляд у деда уже не такой колючий.

— Нога моя уже какой год болит. В половодье мозжит — сил нет, хоть криком кричи!

— Обязательно надо лечить!

Деду Борис Сергеевич по душе. Другой бы выписал ветерану войны рецепт, пожелал здоровья — и до свидания, а этот не торопится. Сидит расспрашивает, слушает старика.

— Собирался я нынче весной на тягу, на вальдшнепа, — рассказывает Василий Андреевич. — Да, видать, не получится. Птица мне ни к чему, птицу я бы не стрелял. Я после войны никакого убийства не терплю. А с ребятишками в лес. Внуку обещал. Где он запропастился?.. Васька! — крикнул дед.

Наверху послышались шаги, и на лесенке, что ведёт в дедов «блиндаж», появился Василий.

— Ты нешто дома?

— Ага!

Борис Сергеевич встретился взглядом с Василием: «Как он проник в дом?»

— Если дома, то ставь самовар, — приказал дед. — Прошу, доктор, уважить!

* * *

Василий хозяйничал расторопно.

На столе появились чашки, блюдца; вчерашние лепёшки, тёртая клюква.

Василий Андреевич оглядел стол:

— Чем богаты!

За чаем Василий с опаской поглядывал на Бориса Сергеевича. Ну-ка он выдаст его военную хитрость?

Но Борис Сергеевич как ни в чём не бывало хвалил брусничную заварочку, клюкву, лепёшки, слушал дедовы байки.

После чаепития собрался уходить.

— Спасибо за угощение!

Василий тоже стал одеваться. Они с Буяном пошли провожать доктора.

На мосту Василий сознался:

— Я бы ни за что сам за вами не пошёл. Это меня Алёшка надоумил: «Позови да позови». Я и послушался. Алёшка, он головастый.

Борис Сергеевич понял, что положиться на Василия Кижаева можно и разговаривать об Алёше уже ни к чему.

— Скоро Алёшку домой? — спросил Василий.

— Скоро! — Борис Сергеевич крепко пожал Василию руку.

Он пошёл дальше один, а Василий с Буяном побежали обратно в Федосеньку наперегонки.

АЛЕШИНО ВОЗВРАЩЕНИЕ

— Ну вот мы с тобой и расстаёмся! — говорит, улыбаясь, Борис Сергеевич.

— Почему расстаёмся? — Алёше трудно произнести это слово. — Разве я вас больше не увижу?

— Ну что ты, я к тебе буду приходить! Придёшь и ты ко мне… У меня очень добрая мама. Много книг… Почти дрессированный кот…

— А можно, мы придём вдвоём?

— Конечно, вы придёте вместе…

Если бы Борис Сергеевич учился в школе, ещё неизвестно, с кем бы Алёша хотел сидеть за партой — с ним или с Кижаевым?

— Я доволен твоим состоянием, — говорит Борис Сергеевич. — На прощание я тебе дам устный рецепт. Слушай внимательно. Ты просыпаешься и говоришь: «С добрым утром!» — маме, папе и себе. Потом… — Борис Сергеевич раздвинул циркулем длинные ноги, прижал руки к плечам: — И раз, и два!

Алёша повторяет за ним уже знакомые упражнения.

— Я уверен, Алексей: всё будет хорошо.

* * *

— Бодрова выписали! Бледный-бледный. Худой-худой… — рассказывает Наталья.

Иван Мелентьевич слышит этот разговор. Наташа Чиликина переполнена новостью, которую она сообщает всему классу.

— Ты сама его видела? — спрашивает Дуня.

— Сама.

Наташа повторяет свою новость:

— Бодрова прямо узнать нельзя! Просто… узнать нельзя!..

— Наташа, — просит учитель, — зайди, пожалуйста, после уроков ко мне.

И вот Чиликина в учительской.

— Наташа, — говорит учитель, — я тоже навещал Бодрова. Вчера. Бодров первое время не будет посещать школу, но нужно будет ежедневно передавать ему школьные задания.

Наталья слушает молча.

— Если ты не сможешь, то это будет делать Кижаев — он всё равно бывает у Бодрова каждый день.

— Пожалуйста… Пусть носит Кижаев, — говорит Наташа. — Я после школы хожу с бабушкой лечить зуб.

Она не отстаивает своего права на шефство, говорит: «Пожалуйста!»

— Ты, может, потом поможешь Кижаеву?

— Нет уж, пусть Кижаев один справляется, если ему надо.

Глаза у Натальи ясные, прозрачные. Ей жалко, что никто не видит, как она гордо выходит из учительской.

* * *

Уже давно запломбирован зуб, а Наталья ещё не была у Бодровых.

Отодвинув сломанную штакетину в заборе, Наташа видит Василия Кижаева. Василий пришёл к Бодрову не один. Он привязывает на крыльце Буяна.

— Ждать! Ждать!..

Наташа слышит, как стукнула дверь. Теперь Кижаев, наверное, уже передаёт Бодрову школьное задание. Чего же он не выходит, не отвязывает Буяна?

В доме Бодровых, в широком окне за занавеской, две тени: быстрая, вихрастая — Кижаева и другая, с круглыми ушками, — Бодрова. Обе тени размахивают руками. «Вот возьму сейчас и тоже приду». Но Наташа даже не поднимается. Она смотрит, как Бодров садится за стол, и Кижаев приносит чайник. Подумаешь, хозяйничает! Сидит, пьёт чай…

Наташа не отпускает штакетину. Она видит, как Кижаев держит в руках блюдце, как дует, вытянув губы, чтобы чай поскорее остыл. И ей очень хочется подойти к крыльцу, постучать в дверь, не дожидаясь, распахнуть её настежь.

Войти и удивиться: «Кижаев, почему ты здесь? На этом стуле всегда сижу я…»

«Правда, Кижаев, она всегда здесь сидит», — скажет Бодров.

Кижаев нахлобучит шапку и уйдёт.

«Как я рад, что ты пришла, — скажет Бодров. — Я тебя очень ждал, Наташа. Ты похожа на Герду!.. Знаешь, мне надоел этот Кижаев».

«Тогда больше не пускай его», — скажет Наташа.

И Бодров её послушается:

«Хорошо, я его больше не пущу».

Наташа отодвигает штакетину пошире. Можно свободно пролезть в соседний палисадник, пойти по тропочке. Но Наташа не двигается.

«Это мой, мой стул», — твердит она про себя.

За занавеской очень весело. Кижаев рассказывает, наверное, что-то смешное. Бодров даже в ладоши хлопает.

«Хлопай! Хлопай! Вот сейчас придут родители — и вам с Кижаевым влетит: вы так уроки учите, да?»

* * *

Рядом слышны шаги и голос Ольги Михайловны:

— Петя, смотри! У нас Вася!

Чего это она так радуется: «У нас Вася!» Наташа отпускает штакетину.

— Наташа! Наташа! — зовёт бабушка. Оглядываясь на яркое окно, Наташа идёт к своему дому.

ПРО ХОМЯЧКА

Хомячка Алёше принёс Прокоп.

Зашёл вроде по делу, повесил на вешалку тулупчик. Он часто заходит к Петру Николаевичу. И если того ещё нет, говорит: «Ничего, я подожду». Усядется на табуретку, достанет книжечку, карандаш и начнёт чего-то подсчитывать. А когда придёт Пётр Николаевич, они поговорят о стройке, какие нужно завезти материалы, и Прокоп уходит.

— Папы ещё нет, — сказал Алёша.

— А я нынче не к нему.

Прокоп прошёл в комнату и поставил перед Алёшей фанерный ящичек.

— Что это? — спросил Алёша.

— Зверь. Гляди-ка!

Прокоп отодвинул стенку ящичка. На сенной подстилке в нём сидел хомячок.

— Вон какой! Я ему провианту вволю насыпал! Смотри! Пузечко набитое.

Прокоп ласково поднял хомячка, и тот замер столбиком, прижав лапки.

— Смирно стоит, как на часах!

— Что же он ест? — спросил Алёша.

— Всё, что полагается: зерно, орехи. Всё в натуральном виде. Сушёную ягоду обожает.

Прокоп достал из кармана горсть сухих ягод.

— Вот ему добавочек!

Алёша осторожно погладил хомячка пальцем, и тот зажмурил черничные глазки.

Ольга Николаевна не отказалась от хомячка, но и не очень ему обрадовалась.

— Алёше, пожалуй, будет хлопотно, — сказала она, — нас весь день дома не бывает.

— А ты поди достань такого! С таким понятием! — возразил Прокоп.

Хомячок, сидя на его доброй ладони, быстро-быстро жевал, держась за свои щёчки.

— Ишь как уплетает!

Вот так и появился в доме Бодровых новый житель.