Тимоте де Фомбель - Глаза Элизы Страница 22

— Думаю, что вы могли бы нам сказать, где находится дом Лекса Ольмека, барышня.

Ассельдор-старший посмотрел на жену с укоризной: если беглецы ищут убежище беглеца, не стоит спрашивать о нем у первой встречной.

Снежинка улыбнулась и в мгновение ока оказалась на плечах господина Ассельдора. Никакая она не первая встречная. Она легонько похлопала свою лошадку, приглашая ее пуститься в путь. И все вышли из леса.

Дорога не заняла и пяти минут, но для господина Ассельдора-старшего это короткое путешествие изменило очень многое.

Ощущая на плечах приятную тяжесть, он вдруг понял, что это и есть счастье.

Он хочет, чтобы у его детей тоже были дети, а он бы с ними возился.

За свою жизнь он достаточно потрудился. Хватит с него работы, хватит испытаний. Он хочет покоя и внуков, которые карабкались бы ему на плечи.

Ассельдор-старший чувствовал, как маленькие ручки треплют его за волосы, и завидовал малышкиному дедушке, который мог целыми днями заниматься с ней приятной ерундой: строить шалаши, рассказывать бесконечные истории, слушать музыку…

Остальные Ассельдоры шагали за ним гуськом след в след, как один человек.

На повороте они увидели, что по снегу к ним кто-то бежит… Мая узнала Мию первая. Она отпустила руку Мано и понеслась навстречу сестре.

Мия на секунду замешкалась и вновь побежала по сугробам. Пробраться по глубокому снегу было трудно.

Как ни спешили сестры, встреча все оттягивалась… И вот наконец они утонули в объятиях друг друга. Вскоре к ним присоединились остальные.

Теперь они превратились в многоголовое, многорукое счастливое существо, по колено стоящее в снегу. Через какое-то время они встали в круг, держась за руки.

— А где Мо? — спросила Мия.

— Он нас догонит, — ответила Мая.

С лишайников срывались и падали вниз хлопья снега. Они щекотали шею и, растаяв, каплями стекали по спине. Ассельдоры могли бы простоять так целую вечность. И превратиться в ледяные статуи. Вдруг отец спросил Мию:

— Тебе знакома юная барышня, которая сидит у меня на плечах? И показал на Снежинку.

— Нет, — совершенно серьезно ответила Мия.

Госпожа Ассельдор растерялась: она так надеялась, что малышка… Мия, взглянув на рассерженную дочурку, бросила шутить.

— Конечно, папочка, эта барышня — моя дочь.

— Дочь, — повторил он, словно эхо. — Твоя дочка…

— Снежинка, — обратилась Мия к дочери, — это твой дедушка. Ассельдор-старший почувствовал, как малышка скатилась с плеч прямо ему на руки. И с тех пор никогда уже не покидала его объятий.

12

Тайны высотника

Новенький под номером 505 пришелся по душе всем лесорубам-высотникам. Немногословный, всегда готовый прийти на помощь, гибкий и подвижный, он умело справлялся с трудностями и брался за самые опасные дела. Глаза у этого шестнадцатилетнего паренька искрились, и он всегда готов был выслушать товарища. Все в нем вызывало симпатию, даже его загадочное молчание о том, откуда он взялся и что пережил. Без имени, без семьи, он вел жизнь перекати-поля — трудную, но не мучительную.

После нескольких дней совместной работы высотники прониклись к новенькому доверием.

Группа лесорубов-высотников была создана, когда дровосеки столкнулись с новой разновидностью лишайников: они не покрывали кору Дерева, словно мех, не одевали ее лесом — они оплетали ветви, как лианы, спускаясь каскадами с головокружительной высоты.

На Дереве было всего пятьдесят высотников, и все добровольцы. Работали высотники тройками. Смертельные случаи были здесь, как это ни страшно, привычным делом.

505-й появился незадолго до Нового года. Охотников до такой опасной работы было немного. Для нее нужны были невероятная ловкость и бесстрашие. Неразговорчивый, работящий 505-й обладал и тем и другим. К тому же он на удивление споро справлялся с особо сложными заданиями. Например, ему удавалось вскарабкиваться по лишайнику тоньше кружев.

— Почему у тебя нет фамилии, 505-й?

— Нет семьи, нет и фамилии. Что тут поделаешь?

— Лишись я фамилии, чувствовал бы себя потерянным.

Три высотника обрубали лишайники, повиснув в небольших зеленых люльках, крепившихся к веткам на шелковых тросах. Повалил снег.

— Мне случалось получать прозвища, — сообщил 505-й, убирая за пояс топор.

— Какие, например?

Ветер теребил длинные стебли. Высотники вернулись на прочный сук.

— Например, меня звали Веткой.

— А мне можно звать тебя Веткой?

— Зови, если хочешь.

Шань и Торфу, так звали двух товарищей Тоби, были лет на десять его старше, но легко приняли паренька в свою команду. Шань был женат на сестре Торфу, и жили они в небольшом поселке в нескольких часах ходьбы от котловины Джо Мича. Как все высотники, они приходили домой всего на сутки в неделю.

Тоби удалось их разговорить, и они принялись наперебой рассказывать ему о бедах Дерева. Со стороны Тоби это было настоящим подвигом: все знали, что из лесорубов лишнего слова не вытянешь, особенно если тема непростая. Сами же они посмеивались: пусть-де считают нас дуболомами. Однако позднее «дуболомами» стали называть не только лесорубов. В народ пошло и другое выражение — «чурбан бесчувственный». Поначалу же оно относилось только к дровосекам, которые слишком увлекались напитками за праздничным столом.

Разговоры с Шанем и Торфу помогли Тоби понять, как сильно пострадало Дерево за время его отсутствия. Джо Мич и Лео Блю, хоть и не были друзьями, действовали заодно. Они ненавидели друг друга по мелочам, зато умели договариваться, когда речь шла об общих проблемах.

Лео был совершенно не против, что Джо Мич гонит на каторжные работы Облезлых. А Мич без устали ловил Облезлых, заставляя их углублять его котловину.

Режим устрашения, царивший на Дереве, устраивал Лео Блю: все восстания и мятежи были подавлены, и он не опасался сопротивления. Джо Мич, в свою очередь, рассчитывал воспользоваться мозгами Лео и усовершенствовать методы дальнейшего разрушения Дерева.

Согласие двух хозяев было сродни союзу носорога с птичкой, что склевывает с его спины паразитов.

Но как только Шань и Торфу рассказали Тоби о бедах Дерева, они тут же пожалели о своей откровенности. Шань махнул рукой, словно гоня от себя все сказанное, и оба стали повторять:

— Да уж, ходят такие слухи, но нам-то какое дело? У нас своих забот хватает. Семья, друзья, работа — только успевай вертеться.

— Мой сын, — сказал Шань со смехом, — даже не подозревает о существовании Джо Мича. Знает только злобного тараканища из сказок, которые я ему рассказываю.

— Будем заботиться о ближних, — подхватил Торфу. — Если каждый из нас осчастливит двадцать знакомых, Дерево станет раем.

Тоби показалось, что он слышит голос Нильса Амена: «Я забочусь о тех, кто со мной рядом». Ничего не скажешь, хорошее правило. Но что делать тем, о ком некому позаботиться?

И вот Тоби впервые вернулся после рабочей недели в убежище Ольмеков, и нашел семью сияющей от радости. Наступала ночь. Ночь тридцать первого декабря.

Огоньки, обрамляющие дверь, вызвали у Тоби воспоминания о давней традиции праздновать приход Нового года. Как же он мог забыть об этом веселом и трогательном празднике? И сейчас, старательно стряхивая с себя снег, он чувствовал щемящую радость.

На равнине праздники были редкостью. И никогда не зависели от календаря. Изредка вспыхивали они маленькими светлячками среди будней. Можно было услышать восклицание «Что за праздник!», и девушка погружала лицо в каплю утренней росы. Травяное Племя не знало ни гирлянд, ни серпантина. И Тоби порой тосковал о праздничных обрядах, нарядных платьях и поцелуях ровно в полночь.

Он отворил дверь… За столом сидело десять человек.

Когда Тоби увидел семью Ассельдор в полном составе, старых и молодых Ольмеков, маленькую Снежинку, вдохнул запах жаркого и восковых свечей, ему показалось, что время пошло вспять… Встреча получилась молчаливой: слишком глубоки были чувства.

На Дереве появился островок настоящего счастья.

В глубине лесов среди лишайников семья ожила и вновь набиралась сил.

Мая не изменилась. Разве что ее рыжие волосы немного потемнели. Тоби поцеловал ее и заметил, что она осунулась, но осталась такой же скуластой. Мило сохранял серьезность старшего. Папа и мама Ассельдор держались по-прежнему прямо, но морщинок, которые разбегались от их улыбок, стало гораздо больше.

Мано… Обнимая Мано, Тоби почувствовал, что жизнь его не пощадила. Он стал хрупким, словно капля, замерзшая на кончике ветки. Чтобы его сокрушить, хватило бы взмаха крыла божьей коровки.

— Я так часто вспоминал Тебя, Тоби Лолнесс, — тихо сказал ему Мано.