Мэдлен Л`Англ - Камилла Страница 25

– Нам лучше уйти, Дэйв.

Дэвид улыбнулся, но улыбка получилась вымученной, уголки губ с трудом поднялись, а глаза и вовсе не улыбались. Потом он посмотрел на меня и проговорил медленно, с усилием:

– Когда ты… придешь… Камилла, поиграть со мной… в шахматы? Можешь… прийти завтра? Завтра воскресенье.

Днем мы с мамой собирались на концерт. Я сказала:

– Я могла бы прийти завтра вечером.

– Очень хорошо, – сказал Дэвид. – Спасибо.

Он снова закрыл глаза, и голос его звучал издалека. Мы с Фрэнком вышли из комнаты. Когда мы проходили через гостиную, Фрэнк позвал миссис Гаусс, чтобы попрощаться. Она проводила нас до двери.

– До свидания, Фрэнк. Хорошо, что ты навещаешь нас так часто.

– Я люблю к вам приходить, – сказал Фрэнк. – А это Камилла Дикинсон. Я не представил ее вам, когда мы пришли.

Она пробормотала невнятное «как поживаете» и «до свидания», и мы с Фрэнком ушли. Мы молча спустились в лифте и некоторое время шли по улице тоже молча. Потом Фрэнк спросил:

– Ты правда придешь завтра вечером?

– Да.

– Тебе понравился Дэвид?

– Да. Я…

– Что?

– О, Фрэнк, я в первый раз в жизни осознала, что была война. Я читала в газетах, видела фильмы, но не отдавала себе отчета. А думаю, как и большинство американцев.

Когда я впервые познакомилась с Луизой, я поняла, что она дает мне заглянуть в такие миры, которые раньше не были мне знакомы, точно она давала мне посмотреть в телескоп на звезды. Но теперь я почувствовала, что телескоп Фрэнка гораздо сильнее Луизиного, или, возможно, он больше подходил к моим глазам.

– Проголодалась? – спросил меня Фрэнк. – Готова пойти на ланч?

– Да, – отозвалась я.

– В газетах сообщалось, что пойдет снег, – сказал Фрэнк.

– Очень хорошо. Я люблю снег.

Я подумала, как замечательно было бы идти по улице в снегопад рядом с Фрэнком, чувствовать легкие как перышки снежинки на лице и на руках, идти, идти по притихшим улицам, которые в это время кажутся уже, чем обычно, как-то интимнее, что ли.

Мы поели спагетти в итальянском ресторанчике, который, Фрэнк сказал, принадлежит родителям одного из его друзей. Мы ели и говорили, говорили, говорили. Казалось, если мы будем говорить целую вечность, то и тогда не успеем всего сказать друг другу. После ланча мы отправились побродить, шли наугад, без цели, а небо набухало серыми облаками, и уже несколько снежинок мягко опустились на землю.

– Начинается снег, – сказал Фрэнк.

– Да, – сказала я.

– Знаешь, Кэм, – начал Фрэнк, – я как-то всегда испытывал, ну, гордость, что ли, что Дэвид… ну, что он зовет меня к себе. Я ведь должен казаться ему совсем ребенком, а он… он разговаривает со мной, как с равным, и я… – тут он перебил самого себя и воскликнул: – Ой, Камилла, какая ты сегодня красивая! Я заметил за ланчем – то, что на тебе надето… этот цвет так идет к твоим глазам… На Восьмой стрит дают хороший фильм, сходим, а?

Мы сидели рядышком в темноте кинотеатра, фильм был хороший, но я все время чувствовала Фрэнка рядом и не могла сосредоточиться. Потом я вспомнила, что обещала позвонить маме, и мы зашли в телефонную будку. Я хотела ей сказать, что все в порядке. Но все тут же сделалось не в порядке, потому что телефон был занят и я испугалась, не разговаривает ли она с Жаком. Но очень скоро я дозвонилась и поговорила с мамой, голос ее звучал спокойно, я вернулась к Фрэнку и тут же забыла о ней. И вся, вся целиком была только с Фрэнком.

Мы отправились к Стефановским на ужин. Они были такие приветливые, такие теплые. Потом мы прослушали несколько новых пластинок, которые мистер Стефановски принес из магазина. Настало время возвращаться домой.

Фрэнк сказал:

– Камилла, я хотел бы отвезти тебя домой на такси, но боюсь, нам придется ехать на метро.

– Я и хочу ехать на метро.

Снегопад прекратился, хотя небо было все еще покрыто тяжелыми снежными облаками.

Когда мы вышли из метро и направились в сторону моего дома, мы с Фрэнком как-то затихли, замолчали, точно бесконечные разговоры этого дня истощили весь запас имевшихся у нас слов. Я хорошо понимала, что это был самый полный, самый большой день в моей жизни. И вот он кончается. И я не знаю, когда снова увижу Фрэнка. Он ничего мне про это не сказал, а я не могла спросить.

И вдруг посреди тихой заснеженной улицы Фрэнк остановился и сказал:

– Камилла.

Мы стояли, тихие, и вокруг не было никого, только темные дома по обеим сторонам улицы. Холодная щека Фрэнка прижалась к моей щеке. Мое сердце стучало часто-часто, и я слышала, что так же часто бьется и его сердце.

Потом, не говоря ни слова, мы двинулись дальше, и когда подошли к моему дому, Фрэнк сказал «До свидания, Камилла» каким-то странным голосом и тут же ушел.

«Лифтовый мальчик», поглядев на меня искоса, заметил:

– Что-то давно не показывается ваш бойфренд.

– Что?

– Ваш бойфренд, мистер Ниссен, – уточнил он, тихонько подхихикнув.

– А, этот, – сказала я, не очень прислушиваясь к его словам. Мысли мои были далеко, на снежной улице с Фрэнком, и сердце мое разрывалось оттого, что он не сказал, когда я снова его увижу.

В эту ночь мне снился сон. Вижу я, будто стою где-то на краю холодной, заснеженной равнины. Стою совершенно одна, и вокруг вьюжит снег. И ничего кругом не видно, только снег да снег. И мне было очень страшно и очень одиноко. И вдруг непонятно откуда появился и встал рядом со мной Фрэнк. Он сказал: «Камилла», в точности так, как на той заснеженной улице, обнял меня крепко и поцеловал. И когда он меня поцеловал, снег вдруг растаял и мы оказались на зеленом лугу, полном цветов, тюльпанов, белых и желтых нарциссов и ирисов. И эти цветы знали, как пробиться сквозь снег, потому что верили – вот-вот настанет весна.

Среди ночи я проснулась почему-то в слезах. Я подумала о своем сне и попыталась представить себе, как Фрэнк поцеловал бы меня наяву. И тут я поняла, что больше всего на свете хочу, чтобы это случилось.

На следующее утро я сначала свой сон не помнила. Я поднялась с постели, стащила с себя пижаму и встала перед зеркалом, вделанным в дверь моей комнаты, глядя на себя так, как я глядела себя тогда, в то утро моего дня рождения, когда впервые осознала, что я – это я, Камилла Дикинсон. Я стояла обнаженная и глядела на себя, пока меня не пробрала дрожь. Тогда я оделась и направилась в мамину комнату. Я обняла ее, поцеловала, пожелала ей доброго утра. Ее руки торопливо, с радостью обвились вокруг меня.

– Доброе утро, дорогая моя, дорогая, доброе утро, – говорила она.

Папа стоял перед зеркалом, завязывая галстук.

– Доброе утро, папа, – сказала я.

Он улыбнулся:

– Кажется, к нам пришла прежняя наша Камилла, – заметил он.

«О нет, – захотелось мне сказать ему. – Это новая Камилла. Совсем другая Камилла». Но я сказала:

– Пойду позвоню Луизе.

– Да? – спросил папа. – Подразумевается Луиза или ее брат?

– Подразумевается Луиза, – ответила я. – Я думала встретиться с ней сегодня утром.

– Ясно, – сказал папа. – Спасибо, что ты решила обсудить это с нами.

– Не надо, Рефф, – попросила мама. – Не срывай свое плохое настроение на Камилле.

– У тебя плохое настроение, пап? – спросила я.

– Так думает мама, – ответил он.

– Камилла, дорогая, я так рада, что ты хорошо провела… – сказала мама. – Фрэнк должно быть хороший мальчик, раз он провел с тобой такой приятный день.

«Да, – подумала я. – Замечательный день». Только я боялась, что он может не повториться.

– Мне не нравится, – сказал папа, – что ты ходишь так поздно одна по улицам.

– Я была не одна. Я была с Фрэнком.

– Фрэнк сам еще ребенок.

– Ему семнадцать, – возразила я. – В следующем году он поступает в колледж.

– Позволь же ей развлечься в эти последние недели, Рефферти, – сказала мама.

Папа бросил на нее сердитый взгляд. Меня охватил страх.

– Что ты хочешь этим сказать? Почему «последние недели»?

– Камилла, о, дорогая моя, – сказала мама, – мы с папой… я уверена, тебе так будет лучше всего… мы все говорили и говорили об этом.

– О чем?

Папа отвернулся от зеркала и посмотрел на меня.

– Камилла, мне пора идти, – сказал он. – Я бы хотел с тобой поговорить, но у меня уже нет времени. Мы поговорим, когда я вернусь.

– Но я хочу знать сейчас! – закричала я. В моем сердце была паника.

– У меня сейчас нет времени, дорогая, – сказал он. – Я приду к ужину, и тогда мы все обсудим.

– Но я уйду сразу после ужина, – сказала я. – Папа, пожалуйста, объясни, в чем дело?

– С кем ты собираешься идти после ужина? С Луизой? С Фрэнком?

– Я иду навестить Дэвида, – ответила я. – Дэвид Гаусс. Я обещала поиграть с ним в шахматы.

– Камилла, в самом-то деле! – повысил голос папа. – Ты выбираешь весьма неподходящее время. И кто такой, скажи на милость, этот Дэвид Гаусс? Откуда ты его знаешь и почему ты должна играть с ним в шахматы?