Эдуард Веркин - Герда Страница 26

Потом она приложилась носом, и на запотевшем стекле отпечатались две завитушки, похожие на королевскую лилию. Исчезла. Вот только что пыхтела и вот уже нет. Зато явились Симбирцевы, Аделина выгнала меня с пассажирского места на задний диван, сама уселась за руль, а Алексис Симбирцев рядом с ней. Поехали в театр.

Всю дорогу, разумеется, беседовали тоже о театре, то есть Симбирцев рассказывал про то, что сейчас театр в кризисе, никто не знает, куда идти и что делать, и в такой ситуации актуально возвращение к основам, а основы сами знаете где залегают. Что он в последний заезд в Британию посещал «Глобус» и театральный центр на Эйвоне, так вот там ведутся дискуссии, определяется парадигма, она соответствует…

А Аделина соглашалась, говорила, что надо бить в колокол, пока не все еще растлено и растленно.

Я представил, как они вместе бьют в колокол. Как Симбирцев раздувает праведные ноздри и дергает за мозолистый колокольный язык, а Аделина ему помогает, звонит в маленький бронзовый колоколец, и бьют, и взывают, и спасают. И я не удержался, и после того, как Симбирцев в очередной раз восхвалил британскую школу драматического искусства и провозгласил безусловный примат строгой традиции над расхлябанным модерном, я сказал:

– Обсморкаться.

Аделина слегка вильнула вправо и закашлялась, а Симбирцев сделал вид, что не расслышал, и переспросил:

– Что?

– Идиот, – сказала мне Аделина.

Сейчас мне с ней ругаться не хотелось, и я примирительно сказал:

– Да я в этом ничего не понимаю, если честно.

– Не понимаешь и молчи, – наставительно рекомендовала Аделина. – Ты вообще, я погляжу, слишком борзый стал. Не рановато ли?

Я хотел ответить, но не успел, потому что мы приехали к Театру юного зрителя.

Вокруг уже собралось довольно много недешевых машин, Аделина стала искать место для парковки, а я выбрался на воздух и двинулся ко входу.

Мероприятие действительно выглядело масштабным. Народ тянулся к ТЮЗу, причем довольно массово тянулся, тетеньки с детьми, и немногочисленные дяденьки с детьми, бабушки и дедушки. На ступенях за пятьдесят рублей продавали благотворительные значки «Материнского Рубежа», я купил две штуки, остальные тоже покупали, Симбирцев купил сразу десять, чем произвел впечатление на Аделину, она стала любить его гораздо сильнее. Впрочем, значки вообще покупали хорошо.

Фойе театра тоже вовсю заполнял народ, нарядные дети, взрослые в солидных костюмах и в костюмах уток, медведей и крокодилов, клоуны еще. Пахло, как водится, – попкорном, шоколадом, гудели дудки, бренчали сахарные машины, какая-то скрипучая музыка играла, точно шарманка, оказалось, что на самом деле шарманка – возле колонны стоял Одноногий Сильвер с попугаем на плече и крутил ручку. Симбирцев восхитился еще раз и побежал снимать шарманщика на телефон, Аделина с ним. А я отправился бродить, искать Сашу.

Долго искать не пришлось, Саша меня уже ждала, в джинсах и в клетчатой рубашке, стояла, прислонившись к колонне, смотрела вокруг. В руке благотворительный шарик, на рубашке благотворительный значок.

– Привет, – сказал я.

– Привет, – кивнула Саша. – Ничего мероприятие, народу много. Куда деньги пойдут?

– Не знаю. Кажется, собираются детдомовцев к морю свозить.

– Хорошее дело.

– Алька просила, чтобы ты пришла, – сказал я зачем-то.

– Она тоже участвует? – удивилась Саша.

– В главной роли.

– А где цветы? – спросила Саша.

– Какие? – не понял я.

– Ну, ты, Гоша, валенок, – помотала головой Саша. – У тебя сестра впервые в главной роли, а ты ей даже цветов не купил?!

Я почувствовал себя глупо. На самом деле, глупо, Алька наверняка ведь хотела…

– Тут есть где взять цветы? – спросила Саша.

– Не знаю…

Я огляделся. Цветов не видно, только игрушки, всякую электрическую дребедень еще продают в благородных целях, купи благотворительную электронную змею, и тебе спишут два греха незначительной тяжести.

– Может, ей игрушку… Ну, я видел, фигуристам игрушки кидают, вот я и решил…

– Это же театр! Тут не дарят плюшевых мишек, тут дарят цветы. Если подаришь игрушку, она наверняка обидится. Только цветы. Стой тут.

Саша постучала меня пальцем по плечу.

Я стал стоять, чувствуя себя глупо, хорошо, что стоять пришлось недолго, уже через минуту она вернулась с небольшим букетом. Три яркие алые розы.

– Розы… Алька любит гвоздики…

– Чушь, – отмахнулась Сашка. – Какие еще гвоздики? Только розы. Розы – цветы успеха. Поверь, ей понравится. А что за спектакль? «Маленький принц»?

– «Маленький принц».

– Здорово. Я в детстве очень любила… Пойдем в зал?

– Пойдем. Можно всякие места занимать, лучше где-нибудь сбоку.

Но уйти мы не успели, показались Симбирцевы. Алексис вел Аделину под ручку и о чем-то рассуждал. Нас они сначала не заметили, ну, или сделали вид, что не заметили, прошли мимо, увлеченные театром, и только потом, развернувшись, удостоили.

– Привет, Гоша, – сказала Аделина, – может, ты познакомишь нас со своей подругой?

– Познакомлю, – ответил я. – Это Александра, это Аделина. Это Алексис Симбирцев.

Все друг другу кивнули. Я не знал, что делать дальше, и предложил сходить в буфет.

– Нет, спасибо, – Аделина приветливо улыбнулась. – Мы пойдем рыбок в аквариуме посмотрим, а вы да, в буфет сходите. Там, кажется, гамбургеры дают.

И Аделина утащила своего Симбирцева смотреть рыбок.

– Там еще и пирожные есть, – сказал я.

– Да ничего, я и гамбургеры люблю, – ответила Саша.

Мы отправились в буфет, но там обнаружилась огромная очередь, так что нам пришлось мучительно голодать. Был попкорн, и я хотел его прикупить, но Саша сказала, что это неприлично – есть попкорн в театре.

Ну, делать было нечего, пошли в зал.

Зал в нашем ТЮЗе большой. То есть очень и очень большой, предназначен для масштабных мероприятий. Занавес красивый, с восточными загогулинами, с непонятным орнаментом и клыкастыми змеями. Мы с Сашей устроились почти на задних рядах, сели и стали ждать, когда начнется. Я почему-то не знал, о чем нам говорить, Саша, кажется, тоже, ну, мы просто сидели и молчали. Зал стремительно заполнялся, занавес колыхался, было видно, что на сцене что-то происходит. Пахло отчего-то баней. Деревом и вениками.

– Я тут еще в школе была, – сказала Саша. – Нас привозили на спектакли. «Мойдодыр», кажется. У нас один мальчик так испугался, что потом целую неделю заикался.

– А нас все Алька таскает. Я уже весь репертуар пересмотрел.

– И как?

– Трудно сказать.

– Плохо, что ли? – спросила Саша.

– Сейчас увидишь.

Зазвучала дребезжащая музыка, погас свет. Занавес раздвинулся, и мы увидели здоровенную круглую блямбу, болтавшуюся над сценой на тросах. Похожую на синюю ягоду малину, только огромную, величиной с… Ну, большую, короче, наверное, если бы она упала на голову актера средних размеров, то ему мало бы не показалось.

– Интересно, – отметила Саша. – Посмотрим. Букет не мни.

Я отложил букет на соседнее кресло.

Начался спектакль. Тот, кто хотя бы раз был на спектакле «Маленький принц», понимает, что это такое. Зрелище сложное. Зрелище мощное. Ягода мне, кстати, понравилась, насколько я понял, она представляла планету, на которой обретался Маленький принц. Даже вращалась слегка.

Петр Гедеонович свистнул в свисток, дальше все шло по правилам: Роза, Лис, новая трактовка. Почему-то по «Маленькому принцу» все очень любили делать свои трактовки, я сам видел три штуки.

В одной все персонажи бегали и размахивали руками, танцевали и кружились как ненормальные, а текст зачитывал сильно заикающийся мальчик. В этой версии все почему-то умерли раньше времени, и Принц, и Роза, и даже Лис, которого ни с того ни с сего затравили охотники.

В другой инсценировке все было оригинальнее, как в театре кабуки, ну, во всяком случае, по-японски. Наряженными в самураи были все, включая Принца. Собственно, Принц был главным самураем, который в самом конце инсценировки сделал себе сеппуку по приказу небесного дайме, помню, многие рыдали.

Третья постановка была тоже не очень классической, герои изъяснялись на каком-то жутком современном сленге, причем не на том, на котором говорят настоящие подростки, а на сленге в представлении постановщика. Этот спектакль мне понравился больше всего. Потому что в конце Лис, разочарованный малодушием и предательством Принца, посадил его на заточку и сбросил в сценический люк. В этом месте я сильно-пресильно смеялся.

В трактовке театральной студии Петра Гедеоновича Крымского «Маленький принц» выглядел…