Робин ЛаФевер - Теодосия и последний фараон Страница 27

Затем она попрощалась и ушла, а я осталась лежать, глядя в потолок.

От маминых слов, которых я так долго ждала, мне хотелось заплакать, сама не понимаю почему. Почувствовав, что я расстроена, Исида вылезла из-под кровати, куда забилась, едва увидев маму, легла мне на грудь и принялась слизывать слезинки с моих щек. Знаете, довольно трудно оставаться грустной, когда вам лижут лицо щекочущим шершавым язычком. Я успокоилась, перестала реветь и погладила Исиду по черной шелковой шерстке.

– Надеюсь, это последний раз, когда мне пришлось обмануть ее, – прошептала я. Исида перестала вылизывать меня и замурлыкала, затем обвила меня за шею своими лапками и уткнулась головой мне в волосы.

Так мы и лежали какое-то время, а потом дверь комнаты с грохотом распахнулась, и появилась Хабиба с подносом в руках. Она едва не вскрикнула, увидев на мне кошку, и разразилась потоком арабских слов. Исиде явно не понравился тон Хабибы, она соскочила с кровати, метнулась к окну и выскочила на улицу.

Я посмотрела на Хабибу. Она из-под своей черной паранджи посмотрела на меня. Продолжая что-то бормотать, Хабиба с грохотом поставила на столик поднос, который был у нее в руках, повернулась и стремительно вышла из комнаты.

Хотелось бы мне знать, о чем бормочет Хабиба, но у меня не было привычки класть на ночь рядом с собой обломок Вавилонского кирпича.

Когда она ушла, я свесила ноги с кровати, взяла поднос и в два приема проглотила тост. По правде сказать, я очень проголодалась после того, как весь вчерашний день провела на свежем воздухе.

После того как с завтраком было покончено, мне не оставалось ничего, кроме одного – ждать. И ждать. И еще ждать. Встреча с уаджетинами была назначена на три часа дня, когда все туристы разойдутся, чтобы переждать самое пекло в своих гостиницах. А пока что делать было совершенно нечего. Я даже не могла одеться – а вдруг вернется Хабиба? Итак, я все утро и все начало дня пролежала в постели, лениво размышляя о том, что буду делать, когда улажу все свои дела с уаджетинами. Во-первых, попробую все-таки поговорить с мамой о храме, в котором я родилась. Мне необходимо было увидеть его своими глазами. Еще мне хотелось задать несколько вопросов о дедушке Трокмортоне. Начну, пожалуй, с Ядвиги, я помню, как он отреагировал, когда я упомянула имя дедушки. Ядвига точно должен что-то знать о нем.

Но почему, интересно, ничего не сказал мне о дедушке Вигмер? Ох уж эти мне взрослые с их идиотскими секретами!

Я размышляла, размышляла, а затем незаметно для себя уснула. Когда я вновь проснулась и взглянула на часы Квиллингса, пора было собираться в путь. Но только я успела откинуть покрывало, и спустить ноги с кровати, как Исида выгнула свою спину и зашипела, глядя на дверь.

«Кто-то идет!» – поняла я и быстро забралась назад под покрывало.

Я скорее почувствовала, чем услышала, как приоткрылась щелка в двери. Даже лежа с закрытыми глазами, я чувствовала, что кто-то наблюдает за мной. Я прикинулась спящей и старалась дышать ровно, глубоко. Спустя несколько мучительных секунд раздался тихий щелчок – дверь затворилась. Вскоре негромко хлопнула еще одна дверь, на этот раз входная. Я выскочила из кровати, подкралась к окну и увидела уходящую по дороге от дома Хабибу с пустой корзиной в руках.

Я облегченно вздохнула. Ну конечно, она просто заходила посмотреть, как там я, перед тем как отправиться на рынок за покупками. И как все удачно складывается!

Одевшись, я с опаской вытащила из комода авторучку и пудреницу Квиллингса и переложила их к себе в карман. Я терпеть не могла эти мерзкие изобретения, но на всякий случай их лучше было иметь при себе. Так сказать, на случай непредвиденных обстоятельств. План Б.

Затем я вернулась к кровати и быстро, почти привычно соорудила прикрытое покрывалом чучело из своей ненужной одежды. Взяла в руки корзинку для кошки и задумалась. Мне очень захотелось в последний раз взглянуть на Изумрудную табличку – ведь очень скоро она исчезнет навсегда, и я никогда больше не увижу ее.

Я вытащила сверток со священным артефактом, положила его на пол и медленно развернула. Тускло сверкнул темно-зеленый камень.

Я полюбовалась вырезанными на поверхности изумруда фигурками бога Гора с головой сокола, бога Тота с головой ибиса, халдейскими значками – глифами. Хотя сейчас не было лунного света, в котором можно было рассмотреть еще более странные, спрятанные под поверхностью изумруда знаки, я чувствовала их движение – они мягко прикасались к моим обтянутым перчатками рукам, не пытались забраться мне под кожу, как иероглифы проклятий, скорее терлись о них, словно вертящаяся возле ног кошка.

Меня охватила нервная дрожь, и я убрала руки прочь. Мне было ужасно жаль, что я никогда не узнаю тайн, которые хранит в себе эта табличка. Нет, не стоит сожалеть о расставании с такой опасной и запретной вещью, как Изумрудная табличка, не по моим плечам такой груз. Я быстро завернула табличку назад в старые газеты и положила сверток на дно корзинки. Все вокруг должны были уже привыкнуть к тому, что постоянно видят меня с ней, это ни у кого не должно вызвать какие-то ненужные вопросы и подозрения.

Сегодня мне нужен ослик – табличка слишком тяжелая, чтобы идти в храм, неся ее в руках. Буду надеяться, что Гаджи ушел в город искать своих родственников и никто не заметит, что я брала ослика.

Увы, моя надежда не оправдалась, оставалось лишь надеяться на то, что это не дурное предзнаменование. Гаджи, как вы уже догадались, был на конюшне, лежал на соломе и смотрел в потолок.

– Добрый день, – сказала я, увидев его. Гаджи вскочил на ноги, стрельнул глазами в сторону корзинки.

– Куда направляется мисс-эфенди? – спросил он.

– По делам. Будь добр, оседлай мне ослика.

Мне было неловко просить Гаджи об этом, тем более что я не собиралась брать его с собой, но сама оседлать ослика я бы не смогла, не умела.

– Мисс-эфенди хочет, чтобы я проводил ее? – с надеждой в голосе спросил Гаджи, и на секунду я заколебалась. Однако нет, не возьму его с собой, слишком опасно. Ни к чему впутывать мальчугана в такие дела.

– Не сегодня, – ласково ответила я. Этому я научилась от мамы – сообщать неприятные вести как можно более веселым и ласковым тоном.

Гаджи обиженно потупился и пошел седлать ослика.

– Удалось тебе узнать что-нибудь о своей семье? – спросила я.

– Нет, – покачал головой Гаджи. – Старых продавцов на рынке не осталось, а новые совершенно не помнят меня.

Не удивительно, что он так огорчен.

– Мне очень жаль, – сказала я. – Но знай, что ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь, никто тебя никуда не торопит.

– Это правильно, что вы предлагаете мне это, потому что я спас вам жизнь, – кивнул Гаджи, и с хитрецой добавил: – Я нужен мисс, чтобы она была в безопасности.

– Понимаю, – ответила я, – но только не сегодня.

Когда ослик был оседлан, я привязала корзинку к седлу, проверила, крепко ли завязаны веревки. Гаджи молча помог мне сесть в седло – до чего же мне было не по себе от этого молчания!

– Слушай, – сказала я, – у меня есть к тебе просьба.

Гаджи сразу оживился и повеселел.

– Если я не вернусь к ужину, пойди в дом к антиквару. Помнишь, где это?

– Конечно, – кивнул Гаджи.

– Хорошо. Пойди в этот дом и спроси майора Гриндла. Скажи ему, что я не вернулась домой. Он знает, что делать.

– А он знает, куда направилась мисс-эфенди?

Очень хороший вопрос! Прямо в точку.

– Нет, не знает. Я скажу тебе, но только не вздумай отправиться следом за мной.

– Обещаю, что не пойду следом, – торжественно кивнул головой Гаджи.

Я посмотрела, не скрестил ли он при этом свои пальцы. Впрочем, знают ли египтяне, что так нужно делать, когда не собираешься сдержать свое слово?

– Хорошо. Скажешь майору, что я отправилась в Луксорский храм.

– Да, мисс, – снова кивнул Гаджи.

Я натянула поводья. Ослик шагнул вперед и споткнулся. «Не самое лучшее начало для путешествия», – подумала я.

Прошло не так много времени, и вдали передо мной показался храм. Даже с приличного расстояния я ощущала пульсацию могучей магической силы, которую излучал этот монумент. Эта пульсация напоминала стук сердца, только вместо крови оно перекачивало энергию хека. Но, хвала небесам, это была светлая энергия.

Подъехав к храму, я слезла с ослика, привязала ушастого к хилой маленькой пальме, сняла с седла корзинку.

Мне показалось, что за время короткого путешествия она стала тяжелее.

Проходя между рядами сфинксов, я почувствовала в воздухе какое-то движение, на поверхности статуй стали появляться бледные мерцающие иероглифы. Я моргнула, а когда вновь открыла глаза, символы исчезли. Что это было – мой первый в жизни мираж? Нет, не думаю.

«Сфинксы – это стражники, – напомнила я себе. – А это значит, что, пока я не причиняю вреда храму или богам, они не причинят мне вреда».