Станислав Никоненко - Догоняйте, догоняйте!.. Страница 27

— Онищенко, — не дал договорить ему Жора.

— Отлично. Тогда еще один: советская наездница, чемпион мира.

— Петушкова.

— Сейчас проверю, — Абрам Семенович полез в карман пиджака под халат, извлек газету. — По числу букв подходит. А вот вторая буква другая — «о».

— А откуда «о»?

— Дождь. Атмосферное явление.

— А вы напишите «Ветер».

— Превосходно. Как вас?.. Угу, Георгий Николаевич. У вас голова не только держится, но еще и работает. Неплохое качество. У других, знаете, держится-то неплохо, а вот насчет работы — туговато. Так что — поздравляю.

И Абрам Семенович встал, похлопав Жору по колену.

— Доктор, а когда же я выйду?

— Вас это волнует? Не успели попасть — и уже на волю? Странное желание. Другие, — Абрам Семенович покосился на Жориного соседа, — стараются подольше у нас пожить. Чисто, кормят прилично — диета. Работать не надо. По больничному платят. А вы — когда выйду. Полежите немного, потом поглядим.

Ответ Жору не удовлетворил, но он решил не форсировать событий. «Подожду денек, — решил он, — а там поставлю вопрос ребром. Пусть под расписку выпускает. А пока отосплюсь».

Всю ночь беспрерывно за окнами шумел дождь. Выглянув во двор, Тигран Саркисович увидел, что на дорожках лагеря образовались лужи. По ним плыли пузыри.

— Да, Тигран Саркисович, это на весь день, — положил ему руку на плечо Борька Мамалыкин. — Не погреться нам на солнышке. Зато в кружок «Умелые руки» сегодня не пробьешься. После завтрака надо очередь занять.

— Отстань! — стряхнув руку Мамалыкина, резко обернулся Тигран Саркисович.

Борька отшатнулся и непонимающе смотрел на рассердившегося вдруг Тиграна Саркисовича.

— Что с тобой? Плохо спал? Температура у мальчика? — Борька хотел приложить ладонь к его лбу, но Тигран Саркисович, грозно шевельнув своими сросшимися бровями, отбросил ее.

— Какой же ты…

— Ну какой? — спросил Мамалыкин.

— Бесчувственный, вот какой, — хмуро произнес Тигран Саркисович.

Теперь рассердился уже Борька.

— Знаешь, кончай это. Ты что — репетируешь роль в драмкружке? Репетируй, только не на мне. «Бесчувственный…», «Какой же ты…».

— Ребята, не пылите, — раздался голос Ветки. Он тоже проснулся, приподнялся и, увидев мокрые от дождя окна, плюхнулся обратно. — Подняли базар. Зарядка сегодня отменяется, можно отоспаться. Усекли? Ну давайте баиньки, — Ветка забрался под одеяло.

— И этот — тоже.

— Ну в чем дело, Тигран Саркисович? — насторожился Борька.

— В чем, в чем… Вы все забыли, а Георгий Николаевич…

— Никто ничего не забыл, а что сделаешь? Несчастный случай. Может, он еще выйдет из больницы до праздника.

— Выйдет — не выйдет… Мы не должны его оставлять одного.

— Нас же всех не пустят.

— Ну и ладно. Зато можем написать ему письмо. Понял?

— Письмо… Слушай, Тиграша! У тебя не голова — академия. Здорово! Долго думал?

— Ольга Георгиевна мне книжку про Репина подсунула — она меня все в художники производит…

— Не знаю, какая связь между Репиным и Георгием Николаевичем? Не тяни, Тигран Саркисович. Не тяни…

— Тупой ты, Борька. Сообразить не можешь?

— Нет. Хотя, кто из нас тупей, неизвестно. Например, по носам определять, так он у тебя гораздо тупей. Поэтому ты меня и не можешь догнать в воде…

— В общем, проснулся я сегодня. Раскрыл книжку, а там картинка. Угадай, какая?

— Чего там гадать, «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Я эту картину в Третьяковке видел. Только какая связь? Султан — враг запорожцев, а Георгий Николаевич — наш друг.

— Ничего ты не понимаешь. Это называется — ассоциация. Ньютону яблоко упало на голову, он и открыл всемирное тяготение. Слышал?

— Хочешь сказать, что ты, как Ньютон? Тигран Саркисович Ньютон. Открыл картину Репина…

— Мамалыкин, не нарывайся! — снова шевельнул бровями Тигран Саркисович.

— Что за шум, а драки нет? — подал голос со своей кровати Теоретик. Нахмурившись, стал разглядывать Тиграна и Мамалыкина. Но у тех задор прошел, они посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Иди сюда, Теоретик, — позвал Борька. — Есть одна идея, месье, которая должна вас заинтересовать.

— Что за идея? У кого еще, кроме меня, тут появились идеи?

Андрюшка быстро соскочил с кровати и подбежал на цыпочках к ребятам, на ходу поворачиваясь в разные стороны и подпрыгивая, как балерина.

— Слушай, Теоретик, это все Тигран Саркисович придумал. Не зазнавайся. Если ты Теоретик, то он поважнее. Он — «Мыслитель», — Боря Мамалыкин схватился за лоб и присел на корточки, изображая скульптуру Родена.

— Что же ты надумал, Тигран Саркисович?

— Ничего особенного. Просто я сказал, что нам нужно написать письмо Копытину.

— Как запорожцы, — вставил Мамалыкин.

— Да заткнись ты, — огрызнулся уже всерьез Тигран Саркисович.

Теоретик протянул ему руку:

— Поздравляю с прекрасной мыслью. Прямо сейчас начнем писать. У кого есть ручка?

— По-моему, у Булочки осталась, — сказал Мамалыкин. — Он карточки все надписывал.

Теоретик сбегал к Костиной тумбочке и извлек оттуда шариковую ручку, а заодно прихватил по дороге чью-то тетрадь в клеточку.

— Кто будет писать? — спросил он. — Я для этого не гожусь, у меня почерк плохой.

— Я тоже, — сказал Тигран Саркисович. — У меня по русскому тройка.

— Ладно, — проговорил Борька, — у меня четверка и почерк лучше, чем у Теоретика. Писать буду я. Но все равно потом попросим девчонок переписать. Чучкина знаете как пишет! Заглядишься.

Тигран Саркисович подозрительно посмотрел на Мамалыкина.

— Значит, к Чучкиной пойдешь. А больше ты ни на что не заглядывался?

Борька покраснел и еще ниже склонился над тетрадкой:

— Ручка что-то не пишет.

— А ты потри, потри шарик, ее расписать надо. Но ты не ответил на мой вопрос. Больше ты ни на что не заглядывался?

— Ребя, давайте отложим личные дела на потом, — примиряюще сказал Андрюша. — Сначала займемся общественными. Итак, начнем, пожалуй: «Уважаемый Георгий Николаевич! Мы выражаем Вам…»

— Не то, Теоретик, не так надо начинать, — сказал Мамалыкин.

— А как же?

— Не так. «Уважаемый» — этого мало. Мы, конечно, его уважаем. Но так говорят и постороннему. Я сам слышал: «Послушайте, э-э-э, уважаемый, как вас там…» Что он, его уважает? Даже не знает, как зовут.

— Точно, — сказал Тигран. — Как же начать?

«Дорогой». А, ребя? Правда, «дорогой» тоже иногда без всякого смысла говорят.

— Вас понял, — сказал Теоретик. — Давайте без эпитетов. Просто: «Здравствуйте, Георгий Николаевич! Поправляйтесь, пожалуйста, быстрей. Возвращайтесь к нам. Мы Вас очень часто вспоминаем. В лагере сейчас стало скучно и пустынно. Вы сделали нас спортсменами. И главное — мы все дружим…»

— Вот чешет Теоретик, как по писаному.

— Не перебивай. «Может, мы не все станем чемпионами, но хотим Вас поблагодарить за заботу и за внимание».

— Теоретик, произвожу тебя в поэты! — воскликнул Мамалыкин.

— Ты что-то сегодня раскомандовался, — заметил Тигран Саркисович. — Стал болтлив, как Булочка.

— А жаль, что Булочки нет, — сказал Теоретик. — Как он играть научился!

— Зато я остался, — рявкнул Ветка, и все, кто еще дремал, зашевелились в своих кроватях. — Сыграем и без него.

— Их высочество проснулись, — проговорил Борька Мамалыкин, — а зря. Спали бы лучше, набирали бы сил.

— Верно, — поддержал его Тигран Саркисович. — Спи, а то совсем похудеешь, тоже родители заберут. Тогда хоть всю команду распускай.

— Да нет, Тигран Саркисович, тут уж никакой сон не поможет. Их высочество по другой причине худеют. Сохнут прямо на глазах.

Ветка широким шагом протопал к окну, оглядел собравшихся.

— Это что, заговор?

— Какой там заговор… Письмо сочиняем Копытину, — ответил за всех Теоретик.

— Письмо? А меня почему не разбудили? Единоличники.

— А мы, ваше высочество, вам заготовочку делаем. Вы уж нас простите великодушно, — Мамалыкин привстал и поклонился в пояс.

— Артист! — улыбнулся Ветка, однако, решив подыграть приятелю, сделал тут же серьезное лицо. — Прощу, если заготовочка сгодится. Но, — Ветка поднял над головой кулак, — не пожалую, если муть подсунете.

— Как можно-с, как можно-с, — залепетал Мамалыкин. — Теоретик сами-с изволили диктовать-с. А мы уж только запись производили-с.

— А ну, Тигран Саркисович, зачитай с выражением и с этим, как ее?

— С дикцией-с, — услужливо подсказал Мамалыкин.

— Во-во, с ею, — милостиво согласился Ветка. — За что я тебя люблю, Мамалыкин, — находчивый ты парень. Сохну я, говоришь, а если по шее?

— Эх, Ветка, Ветка. Шуток не понимаешь. К тебе по-хорошему, а ты все одно: по шее да по шее, — Мамалыкин посерьезнел и отошел от окна, сел на свою тумбочку верхом. — Читай, Тигран Саркисович, или нет, не читай, пусть это высочество само читать учится.