Самуил Полетаев - Второе небо Страница 28

Она не стала объяснять, кого имеет в виду под «некоторыми», но Зауреш понимает.

Дома отца она не застает. В правлении колхоза его тоже нет. Зауреш не знает, что думать. Не приходит отец и на следующий день. Зауреш готовит еду, доит корову, кормит коня и овец, но ни на минуту не забывает об отце. От тети Маруси она узнает, что он уехал вместе с ее мужем Иваном, колхозным шофером, на зимние пастбища. Но почему же он не зашел домой? Разве он не хотел посмотреть на дочек своих, узнать, как они живут без мамы, проверить хозяйство?

Вечером заходит к ним баскарма. Он не шутит и не смеется, как всегда, растерянно моргает глазами, поглаживает свои тонкие седые усы и печально смотрит на двойняшек. Они сидят на кровати и бинтуют куклу ленточками. Они уже слышали о новой сестричке и готовятся стать для нее няньками. Они обсуждают, кому из них что делать, когда маму с девочкой привезут из больницы.

— Значит, домой не заходил?

Кочубай-ага шумно сморкается и, не простившись, уходит.

На следующий день Зауреш приходит в больницу в приемные часы. Айша проводит ее в светлую комнату, где стоят шесть кроваток с номерками, и показывает на крайнюю, в которой лежит ее новая сестричка. Девочка открывает свои мутные глазки и кряхтит, сморщив красное личико.

— Посмотри, какая красавица, прямо пташечка! — говорит Айша и восторженно чмокает: — Гу-гу-гу! Мца, моя маленькая!..

Зауреш отворачивается. Только в насмешку это розовое существо с расплывчатыми глазками и лысой головкой можно назвать красавицей. Айша ведет Зауреш в другую палату. И там у окна она видит мать. Тихая, причесанная, в полосатой пижаме, похожая на мальчишку, она лежит на высоких подушках. Зауреш уткнулась матери в бок и плачет. И мать тоже не выдерживает и тоже плачет. И так они плачут вместе, две женщины — большая и маленькая, — оттого что не сумели порадовать отца и родить ему мальчика, плачут от жалости к себе и горя, пока над ними стоит строгая и недовольная Айша. Потом Зауреш торопливо рассказывает о сестренках, о доме и о тете Марусе. Только ни слова об отце. Ни о чем не спрашивает, и мать тоже о нем не вспоминает.

Вечером заходит Кочубай-ага:

— Еще не приехал? Дикий человек! Обещали метель, а он мне вот так здесь нужен…

И опять баскарма сам не свой — не шутит, не смеется, оглядывается по сторонам, машет рукой и уходит.

Ночью поднимается метель. Снова ветер гудит за стеной, дом скрипит и стонет, и всю ночь не спит Зауреш, прислушиваясь к завыванью. За дверью скулит Джулька, но Зауреш не пускает ее, потому что в сарае овцы, корова и конь и надо, чтобы кто-то стерег их в эту страшную ночь.

Наутро метель затихает. Зауреш уводит сестренок к тете Марусе, выводит коня из сарая и едет в степь. За поселком ее нагоняет «газик». Водитель тормозит машину.

— Куда путь держишь? — спрашивает он.

Это Кочубай-ага. Зауреш узнает его и гонит коня вперед. Баскарма пускает «газик» на полную скорость, догоняет Зауреш, выскакивает из кабины, грузный, краснолицый, не на шутку рассердившись.

— Чтобы духу твоего не было! — кричит он и грозит кулаком. — Сейчас же домой!

Кочубай-ага страшен. Зауреш повертывает коня к поселку. Но, когда «газик» исчезает из виду, ныряет за степной увал, она снова едет в степь — ничего сделать с собой не может.

Степь лежит оцепенелая вся и тихая, отдыхая после метели. Снег лепится у кочек, на стогах с растрепанными вершинами, у выбоин, усеянных клочьями соломы. Конь цокает по затвердевшей дороге, изъезженной сотнями машин, еще недавно возивших зерно со станов, а сейчас широкой и пустынной, как река подо льдом.

Девочка оглядывается, чтобы не сбиться с пути. Она прикрывает глаза и дремлет, отдаваясь на волю коня. И тогда перед ней возникают то хмурый отец, то мать в полосатой пижаме, то плачущие сестры… Зауреш опускает поводья, конь останавливается, степь перестает качаться и уплывает вниз… Девочка просыпается, дергает поводья, конь набирает скорость, цокот копыт долго и неутомимо гремит по обледенелой степи. Но снова бессильно опускаются поводья, сами собой закрываются глаза, и опять среди кочек возникает отец с тихим, отрешенным и равнодушным лицом.

Впереди шевелится горизонт. Степь сдвигается с места и плывет, колыхаясь, навстречу. Может быть, снова начинается метель? Горизонт растекается широким облаком, из облака появляется всадник, потом второй и еще двое. А потом бредут овцы, много овец, огромный гурт, а сзади и по бокам едут чабаны. Они кричат, свистят, щелкают бичами, коней поворачивают боком и, сгребая, гонят овец вперед, не давая им разбегаться по степи.

Зауреш останавливается за обочиной. Один из всадников задерживается.

— Аман ба! Откуда едешь и куда?

Зауреш отмахивает косичку назад. Чабан смеется:

— Девочка?

Это совсем молодой еще парень, небритый и веселый. Он нравится Зауреш, и она не скрывает, куда и зачем она едет.

— Сапар Аргенбаев? — кричит чабан. — Отец? Езжай прямо, увидишь вышку, свернешь направо к зимним кошарам. Кочубай-ага знаешь? Он туда поехал. Жив-здоров твой отец, сидит на базе, бешбармак ест, спит, а Иван чинит машину. Ну езжай, езжай, отец обрадуется…

Зауреш трогает коня. Она совсем не уверена, что отец обрадуется. А что еще скажет баскарма, увидев ее? Она долго плутает по степи, останавливается, снова дергает поводья, и, как ни старается медленней ехать, все же в конце концов появляются зимние кошары, «газик», полуторка с поднятым капотом и костер, возле которого сидят люди. У костра долго не замечают всадника, потому что думают; конь пасется сам по себе. Всадник припадает к шее коня, конь клонится к былинкам, торчащим из снега, переходит с места на место, спускаясь в низинку. Но когда он поднимается на холм, у костра замечают всадника, машут руками и кричат, и тогда всадник разворачивает коня и уходит. Люди садятся в «газик», треск мотора долго мчится за топотом копыт. Конь идет сперва рысью, потом галопом, но вскоре снова переходит на рысь и совсем замедляет бег, потому что всадник начинает сползать со спины и, наверно, упал бы, повиснув на стременах, если бы не подоспел человек и не подхватил его на руки. Это Сапар Аргенбаев.

…И опять крутит метель, летят снежные шлейфы, плывут стога, несутся клочья соломы и мелькают лица: ушастый Темирчик, Кочубай-ага, плачущие сестренки, мать в полосатой пижаме и усатое лицо отца.

Зауреш открывает глаза. На щеке ее тает чье-то мокрое, горячее, тяжелое дыхание, пропитанное табаком, морозом, бензином и чем-то еще, знакомым и волнующим, — да, пахнет овцами, домом, отцом. Она видит обмороженные сизые щеки, воспаленный мигающий глаз и висячий ус со снежной капелькой на тоненьком конце…

Они едут в «газике». Сзади, не отставая, скачет конь. За рулем сидит баскарма, держит руль за бока, как барана за рога, отец сидит рядом, и Зауреш у него на коленях. И оба дымят, и от табака так приятно щекочет в носу, так хорошо, что Зауреш снова закрывает глаза и робко прижимается к отцу, чтобы слышать его дыхание.

— Ты знаешь, сколько она отмахала на коне? Больше ста километров. Девчонки пошли, я тебе скажу, хоть в кавалерию назначай…

Кочубай-ага курит, кашляет, хрипит и ни на минуту не умолкает. Сапар сдержанно и достойно слушает его.

— Это бандит, а не девочка. Хуже мальчишки. Накажи меня аллах, если это не так. Ты послушай, как она меня обманула! — кричит баскарма, возбуждаясь. — Я нагоняю ее, говорю: езжай, деточка, домой, без тебя есть кому позаботиться о твоем сумасшедшем папаше. Тихо так, вежливо, понимаешь, говорю, она может подтвердить. — Баскарма осторожно скашивает глаза на Зауреш. — Ну, ребенок есть ребенок — послушала и повернула домой. А не тут-то было…

Эту историю он рассказывает в третий раз, и она ему, видно, не надоедает. Не надоедает она, кажется, и Сапару, хотя лицо отца остается невозмутимым.

— Послушай, у тебя все такие девочки, как эта? — шепотом спрашивает баскарма и совсем уже тихо добавляет: — Может, мы ее сосватаем за Мирзаханчика, а?

Сапар, до этого молчавший, щурит один глаз и, сплюнув из кабины в степь, спрашивает:

— Кто такой Мирзаханчик?

— Это мой сын.

— Твой сын? — переспрашивает Сапар и снова молчит.

— Ну так как — договоримся?

Сапар прокашливается, опять плюет в степь и не отвечает.

— Ну, если тебе жаль старшую, может, сосватаем одну из младших за моего Чотурчика, а?

— Ха! — презрительно отзывается Сапар.

— Можно подумать, у тебя одного только девочки, — обижается баскарма. — Не так уж много стоят они, поверь мне… На, возьми у меня из пачки папиросу, прикури и сунь мне ее в рот!

Взрослые курят, баскарма все кашляет, хрипит и ни на минуту не умолкает. Это умный и хитрый аксакал. Своих четырех мальчишек он расхваливает, как цыган лошадей, не забывает мимоходом похвалить и жену. Слава аллаху, он не обижается на судьбу, а есть вот некоторые — пха! — так они очень даже могут прогадать…