Юрий Хазанов - Рассказы Страница 3

Но мама попросила переменить считалку, а Слава опять потянул всех в речку.

«Сейчас буду лупить по воде изо всех сил, — думал Вова, — и Кольку обязательно обгоню. А может, и Капа!»

Слава скомандовал:

— На старт!.. Внимание!.. Марш!

И ребята бросились в воду. Опять Слава был впереди. Но вдруг мама и Кира-Кирюша увидели что-то странное. Вова до пояса высунулся из воды, как будто собрался плыть сажёнками или батерфляем, потом замотал головой, и лицо у него сделалось такое, словно он кричал «ура». Только самого «ура» не слышно было. И вдруг… вдруг Вова стремительно вырвался вперёд, обогнал сначала Кольку, затем Славу, первым выскочил на тот берег, но даже там не остановился, а продолжал бежать, высоко вскидывая ноги.

Теперь уже стало слышно, как он кричал. И это было совсем не «ура», а наоборот «ой-ой-ой».

— Ой! — кричал Вова и дрыгал ногами. — Да снимите же их кто-нибудь!

И тут мама и Кира-Кирюша увидели у Вовы на ноге какие-то тёмные пятна. Как будто комочки грязи. Но это были огромные пиявки. Они присосались к Вовиной ноге, и ему было очень больно.

К Вове уже подбежали ребята. Слава оторвал две пиявки, Колька третью, забросили их в кусты, и все помчались обратно на свой берег через мост.

— Молодец, — сказала мама Вове. — Поднатужился и пришёл первым. А теперь попробуй без пиявок.

— Мастер спорта, — сказал Колька. — Великий пловец!

А Слава ещё долго дразнил Вову «пиявочным чемпионом».

Зато Кап ни капли не завидовал Вове. Потому что не участвовал в последнем заплыве, а сидел на песке рядом с Кирой-Кирюшей.

Ля-Тётя

На дворе июнь, а ёлка в их саду, совсем как под Новый год: вся в белых хлопьях. Только это не снег, и даже не вата, и никто ёлку зубным порошком для смеха не обсыпал… Просто недалеко от ёлки растёт осина, и ветви у неё пухом покрыты. Как у тополя. Или как у одуванчика головка. Осина высокая, а ёлка ещё низкая, молодая — на неё пух и слетает, и за иголки цепляется, словно облако за вершину высоченной скалы.

Но Вова на ёлку и не глядит. Что он, первый день на даче? Сколько лет они уже сюда ездят! Вова здесь, наверно, не то что всех ребят, а все деревья наизусть знает: какое где стоит, куда ветки тянет и сколько на каждой ветке листьев…

А сколько, правда? Наверно, ни один учёный не ответит.

Вова подошёл к берёзе, выбрал ветку пониже, задрал голову и стал считать.

— Опусти голову! Хочешь растянуть шейные позвонки? Тогда уж мы, конечно, не пойдём купаться.

Это сказала тётя Ляля, или Ля-Тётя, как её все называли. Она каждое лето жила с ними на даче.

Вове всё время хотелось искупаться. Но одного его не пускали. И с ребятами тоже. Насчёт Киры-Кирюши и говорить нечего. Так что приходилось дожидаться Ля-Тётю, если мама и папа были на работе.

— Вот сейчас помою посуду, приберу в комнате и… Не качай её так сильно. Она упадёт, и мы определённо не сможем пойти купаться.

Вова остановил качели, Кира-Кирюша слезла, взяла свой мячик и кинула в кусты, а Кап вильнул хвостом, нырнул в кусты и принёс мячик. Кира-Кирюша взяла мячик и опять кинула в кусты, а Кап опять вильнул хвостом, бросился в кусты и опять принёс мячик. Кира-Кирюша снова кинула, а Кап снова вильнул хвостом и… сами понимаете, что сделал. Потому что он — охотничья собака и привык всё приносить и класть у ног хозяина.

— Твой мячик прямо бумеранг — такое оружие у австралийцев, — сказал Вова. — Только бумеранг обратно сам прилетает… Кинешь, а он прилетит. Ни за что не потеряешь. Даже, если очень захочешь.

— Боюсь, кончится тем, что мячик исчезнет, и мы будем полдня искать, вместо того чтобы идти купаться.

Это сказала Ля-Тётя, а Вова тут представил, как он подходит к берегу, пробует ногой воду, говорит, что, честное слово, совсем горячая, и бросается в речку. Сначала идёт по илистому дну, и ноги вязнут, как будто он обулся в мягкие и тёплые, но страшно тяжёлые валенки, а потом начинает плыть по-собачьи, загребая прямо перед собой сперва одной, а потом другой рукою. И тут раздаётся плеск — это в воду бросается Кап. Он плывёт тоже по-собачьи, но намного быстрей, чем Вова, и Ля-Тётя не кричит ему всё время, что он уже совсем посинел и пора вылезать и чтобы он держался ближе к берегу, иначе больше никогда не пойдёт купаться…

— Ну, скоро? — спросил Вова, а Ля-Тётя сказала, что если ребёнок не умеет ждать и всё ему вынь да положи, то этому ребёнку придётся в жизни очень туго и его надо с детства приучать к терпению, а для этого порой отказывать в том, чего ему очень хочется.

И тогда Вова отошёл подальше от террасы, где мыла посуду Ля-Тётя, и сел на брёвна у забора. Брёвна были серые, как телеграфные столбы, потому что лежали очень давно. Вова сидел и смотрел вокруг: на Капа, который пытался ловить мух и щёлкал зубами, как дверной замок; на стволы яблонь, покрашенные белым, точно тумбы вдоль шоссе… У некоторых старых яблонь были большие дупла, замазанные глиной, словно сюда приходил зубной врач и поставил им пломбы.

— Не ёрзай на брёвнах. Всадишь себе занозу — будем полдня вытаскивать, вместо того чтобы идти купаться!

Это крикнула Ля-Тётя, она как раз спустилась с террасы и подошла к рукомойнику.

Вова соскочил с брёвен, поднял какую-то палку, взмахнул ею и продирижировал в воздухе. Ему пришло в голову стать поэтом или композитором. И в этот момент он вдруг понял, что телефонные номера тоже можно читать или петь, как стихи. И он пропел:

2–3–3–5–3–0–2В далёкие края…

Это был телефон Димы.

А потом он вспомнил телефон папиной работы и запел на мотив «Чижика-пыжика»:

2–7–2–6–0–3–5Вышел зайчик погулять…

Но тут Вове показалось, что забор, к которому он приблизился, вовсе не забор, а клавиши рояля, и по ним нужно провести костяшками пальцев, как они делают в школе: тррр…

И Вова провёл палкой по доскам забора: тррр… И ещё раз — в другую сторону: тррр…

— Если будешь шуметь и безобразничать, мы, безусловно, не пойдём ни на какое купание!

Это закричала Ля-Тётя из окна дачи.

А Вова подумал, что на реке сейчас не так жарко, как здесь, и если пойти по берегу вправо — там есть залив, и в нём уйма лягушек. Они лежат на воде совсем неподвижно, немного согнув задние лапы, словно уже вышли на старт, приготовились, услышали: «Внимание!» и теперь только ожидают команду: «Марш!» А глаза у них торчат из воды, как бинокли. И ещё интересно: когда лягушки орут, на шее у них надуваются два бледно-фиолетовых шарика. С обеих сторон. Чем громче кричат, тем больше эти шарики. Вроде мыльных пузырей или игрушек-пищалок «уйди-уйди»… Интересно, почему говорят, что лягушки квакают? Совсем они не квакают, а просто крякают или «ой-ой-ойкают».

И Вова попытался погромче изобразить все три способа: кваканье, кряканье и ой-ой-ойканье…

— Если будешь кричать, как безумный, мы совсем не пойдём купаться!

Это сказала Ля-Тётя с террасы. Она подметала там пол.

И тогда Вова ушёл в малинник. Он сорвал несколько ягод и положил на ладонь. Они были совсем незрелые, и каждая ягода похожа на маленькую горку, сложенную из белых камней — такие часто лежат по краям шоссе, чтобы засыпать всякие ухабы и выбоины. Даже пробовать не хотелось эти ягоды. И Вова стал думать, как у него будет машина, и он помчится по шоссе. Сначала он повернёт ключ от зажигания, потом выжмет сцепление одной ногой, а другой будет давить на газ. Ему показывал шофёр пикапа у них во дворе. Нет, сперва надо включить первую скорость — на себя и вверх. И поехал! Рррр… Вова переключил на заднюю, выехал из малинника, потом развернулся и на четвёртой скорости помчался по дорожке к дому. Лишь на террасе он нажал на тормоза и остановился.

— Если будешь врываться с таким грохотом… — сказала Ля-Тётя. — Не тяни Капа за хвост, он тебя укусит!

Это она уже Кире-Кирюше закричала.

— Не укусит, — ответила Кира-Кирюша. — У него рот с другой стороны.

И в это время Вова съехал вниз по перилам веранды.

— Мальчик положительно лезет на стенку от безделья, — сказала Ля-Тётя. — Моя чаша терпения переполнилась. — И она взяла полотенце для купания. — Если так будет продолжаться…

А Вова почему-то — сам не знает почему — подумал про большую синюю чашку с золотым ободком, и как в ней сидит Ля-Тётя, и её сначала совсем не видно.

А потом туда из чайника начинают наливать терпение. Оно такое же, как плохо заваренный чай, из-за которого папа часто ругается с мамой. Его льют, льют, и вот Ля-Тётя уже показалась над золотым ободком чашки, а потом чашка совсем переполнилась и выплеснула Ля-Тётю. Прямо на террасу…