Серафима Власова - Клады Хрусталь-горы Страница 30

То ковер, что зеленое поле, то темное, как дремучий лес в непогоду, то как весенняя трава на лугах. Хороши ковры! Дух захватывает у купцов при виде такого богатства. Но лучше всех один ковер — на поглядочку. По черному полю, ночному небу, жар-птица летит. Тысяча перышек на весь ковер, и каждое перышко золотой шерстинкой отливает.

Не могут отвести глаза купцы от ковра. Заворожила их жар-птица. Словно живая она на солнышке сверкает, радугой переливается. Но куплен ковер. Ушел караван. Только пустые чаны мертвыми глазами в небо глядят. Тоскливо в кибитках и кошах. Грустно девушкам и старым ковровщицам. Увезли их ковры, которые ткали они день и ночь при свете тусклых каганцев.

Тоскливее же других полонянке Ольге, или Лабе, как все зовут ее в кочевье за золото волос. Много привели в тот год в степь полонян. Не один набег сделал хан с визирями за Камень. В тяжелых кованых цепях полонян приводили. Пришла со всеми и Ольга-Лаба. Тяжел и страшен был ее путь, а еще страшнее жизнь в кошах мурзы Ишбирдея. И если бы не старая Амина, жена пастуха Гафура, не любоваться бы купцам ковром с жар-птицей. Не бежала бы молва о ковре до самой Бухары.

Старый Гафур гордился своей женой Аминой. Лучшие ковры она ткала. Но время шло. Ох, и коварное это время! Многих обмануло оно. Никого и ничто не щадит. Ни человеческой жизни, ни красоты, ни зверя, ни лесов. Придет пора — цветок увянет, могучий кедр превратится в пыль, а с человека время снимет красоту и силу. Старость уступит место молодому.

Потускнели со временем глаза и у Амины. Загрубели руки. Пропала живость в стане. Не могла она ткать ковры, как прежде. Потому, когда привели полонян в кочевье, посадил надсмотрщик девушек к Амине. Ткать ковры для самого хана.

Легко сказать — жить в неволе, в чужом краю. Трудиться, когда на сердце дума, скрытая от всех. Дума о любимом и о матери родной. Не ослепла ли она от горя по дочери ненаглядной? Сидит она теперь на пороге хаты и все смотрит, ждет свою дочь, глядит вдаль на горы, куда увели ее лучники мурзы.

Плачет Ольга-Лаба. Старая Амина вздыхает, жалко ей полонянку. Когда же Ольга совсем с кошмы не встала, по-матерински заныло сердце у Амины. Разметалась в жару Лаба. Тихо в юрте, тепло в ней, только доносится шум метели. Гуляет по степи непогода, мечется, рвет, хватает засохшую траву под самый корень, а то умчится, умчится куда-то вдаль.

Стонет полонянка. Глядит на нее Амина и думает: за что ей, Амине, полюбилася Ольга? За что она, Амина, стала звать Ольгу Лабой? Как родную дочь. Разве мало их, полонянок, под ее рукой, а вот эта к сердцу прикипела…

И вдруг, глядя на Ольгу, вспомнила Амина другую золотоволосую красавицу Райхану. Аж вздрогнула Амина. Шепчет, Аллаха поминает. Вот на кого похожа полонянка Ольга — на Райхану, подругу старой Амины. Она, Райхана, в памяти у Амины, как живая встала. Как она была хороша! Как была легка в танце, и как проворно работали ее руки! А какие она ткать ковры умела! Настоящие, с жар-птицей! Недаром большие деньги взял визирь, продав ее хану.

Не потухла еще память у Амины. Помнит она и не забыла, как было дальше с Райханой. «Встанет от хвори полонянка, — думает Амина, — расскажу ей про Райхану».

Помнит Амина свою жизнь с Райханой у хана. Помнит она, как в один из осенних дней, откуда ни возьмись, всадник прискакал. От соседнего хана послом он был. Богатые одежды сверкали на нем. В самоцветах сабля. Кто говорил, что это вовсе не посол, а разбойник Кудояр.

И вот поглядел гость богатый на кочевье, на кибитки, рассыпанные, как маковки-головки, по сопкам и горам. Костры кругом горели, а вокруг них люди стояли. Подошел гость к одному костру и остановился. Двух красавиц он увидал. Одна была с черными волосами, другая будто золото на голове несла. По их одежде догадался Кудояр, что это не ханские жены были, а рабыни. Не было на них дорогих монист, колец и браслетов. Домотканые рубахи до земли, старые бешметы на девушках одеты. Но красота, что самоцвет, всегда сияет. Заговорил Кудояр с девушками, только золотоволосая отошла тут же. Сразу она поняла, посмотрев в глаза его, коварный человек он. Верно ведь говорится, что человек силен сердцем, а сердце видит раньше глаз.

Зато Фтуха, так черноволосую звали, щебетала, красотой сияла перед гостем. Хитрая она была. Давно ее сердце зависть ржавчиной ела. И за то, что золотоволосая была Райхана и ткет ковры с жар-птицей. Шептала, шептала Фтуха гостю и нашептала-таки. Не говорится дальше в сказке, то ли от шепотков Фтухи, то ли сам надумал Кудояр украсть Райхану и продать ее в Бухару… Известно лишь одно — исчезла веселая и добрая Райхана, ковровщица отменная, лихая наездница на степных скакунах. Только сказка одна осталась да золотая шерстинка, которую она так чудесно умела прясть.

Когда же вы́ходила Амина Ольгу — свою ненаглядную Лабу, то о Райхане ей рассказала, а потом из кожаного мешка с самым для нее дорогим скарбом вынула клубок с золотой шерстинкой, когда-то подаренной ей Райханой, и подала его Ольге.

Только родную мать так обнимают, как обняла Ольга Амину и тихонько ей сказала:

— Дорогая моя Амина, ведь и я умею такую прясть шерсть, которая золотом отливает!

Удивилась Амина и спросила Ольгу, кто научил ее ремеслу этому.

— Древняя моя страна Русь, — ответила Ольга. — Из века в век, от матери к дочерям это умение передается. Будем вместе ткать ковер. Ты научишь меня выткать жар-птицу, а я буду прясть золотую шерсть.

Вместе они сели за работу, ткать ковер с жар-птицей. Говорят, что человек силен сердцем, как дерево корнями. И верно. Всем сердцем старалась Ольга выткать такой ковер, чтобы порадовать Амину. И добилась своего. Даже все морщины на лице старухи распрямились, так радовалась она, глядя на ковер. Когда же загоревала Ольга о проданном ковре, Амина ей сказала:

— Не тоскуй, моя Лаба! Мы с тобой еще такой ковер выткем, что он будет лучше прежнего. И никому его не продадим!

Вновь принялись они за работу. Опять повеселела Ольга. Хорошо ей было у Амины. Надсмотрщик не тревожил, и в юрте было тепло, когда на степь ложился снег. А еще веселей, когда старый пастух Гафур был дома. Шутил он над Аминой, про свою любовь к ней говорил. Как она ловко в седле сидела и быстрее ветра скакала по степи. Хорошо Ольге! Совсем хорошо!

Но не долга была их радость и счастливая пора. Молву о ковре с жар-птицей быстро по свету купцы разнесли. И снова Бухара не потерпела. Там было решено завладеть мастерицей. Судьбу Ольги решил визирь.

И в ночь, ясную и теплую, когда отдыхала от зноя степь, а с дальних гор пришла прохлада, вдруг за кошем Амины раздался шорох. За ним шепот. Говорил один из лучников мурзы — начальника охраны самого визиря.

Тот лучник говорил, который больше и дольше других глядел на Ольгу:

— Беги, Лаба! Беги, родная! Визирь продал тебя. Большие деньги взял за тебя и за твои золотые руки. Мешком серебро брал, я сам видал. Торопись!

Услыхала Ольга шепот лучника, живо кинулась за юрту, а за ней и Амина. Джигит, предупредивший Ольгу, уж наготове держал коня за уздечку. Прижалась Ольга к Амине, все ее морщины обцеловала и в чем была, в том и на коня вскочила. Быстрее падающей звезды понеслась она туда, куда показывал попутный ветер…

Успела скрыться от погони Ольга. Как говорят, звезду не заарканить.

Старая же Амина, как осталась одна, вошла в юрту, так и упала. Упала и больше не встала. С горя и тоски по ставшей ей родной Ольге — ласковой, приветливой и доброй Лабе.

К тому же, как узнал визирь о побеге Ольги, от злости приказал наказать Амину, ведь большие богатства он потерял. Наказать старуху за то, что не уберегла полонянку. Всему кочевью велено было сняться с места, Амину одну оставить. Гафура к ней так и не подпустили. Лежала Амина на кошме до тех пор, пока ее не засыпал снег вместе с кошем…

Замели степные ветры следы караванных дорог и кочевьев, где когда-то Амина трудилась, а сказка о золотой шерстинке и ковре с жар-птицей все живет и живет. И знает ее в Канашах каждый, выросший на месте древнего кочевья.

Там и теперь волшебные ткут ковры и новые сказки говорят про них. И самая большая из них о том, что Золотую медаль в Брюсселе на Международной выставке ковров чудесницы из Канашей получили. И еще одна сказка, ставшая былью, — девушки из Канашей выткали ковер волшебный: на нем «Спутник во Вселенной».

Хороша летняя ночь над степью в Зауралье. Чудесная она и в Канашах. Вдали белеют бревенчатые дома колхоза Мальцево, где живет и трудится чародей степной земли Терентий Мальцев. Это у него светится огонек в окошке. Кое-где мигают огоньки и в Канашах.

Не погас он и в доме одной из ковровщиц Нины Титовой. Легкий ветерок шевелит занавеску на открытом окне.

— Погоди, ветерок! Не мешай! Видишь, за столом сидит Нина и занимается. А, может, пишет, думает, как скорее выполнить свою думку: выткать ковер, чтобы на нем сверкала бы жар-птица в небе, а под ним — поля, покрытые созревшей пшеницей. И чтобы каждый колосок пшеницы на ковре золотой шерстинкой отливал…