Ганна Ожоговская - Чудо-юдо, Агнешка и апельсин Страница 32

— В квартире никого нет. Сегодня магазины открыты, и все пошли за покупками.

— И старики тоже?

— Тоже. Одна я осталась квартиру сторожить.

Михала так и подмывает сказать: «Потому что у тебя денег нет», но что-то его удерживает.

— Ты хочешь спать? — спрашивает Агнешка.

— Нет, я уже выспался. А ты что делала?

— Занавески вешала. Новые. Я думаю, тетя не будет сердиться, как ты считаешь?

— Кто ее знает… больно она у тебя чудная… все ей не по нраву! Я бы не выдержал!..

— Нет, тетя хорошая. Только, знаешь, она очень долго была совсем одна…

— Одна! Тоже скажешь! Как это в такой квартире она могла быть одна?

— Я имею в виду другое: долгие годы с ней не было никого из близких. Всех отняла война. Ты же не знаешь, сколько ей пришлось пережить.

— Война давно кончилась, что теперь вспоминать?

— А тетя вспоминает, и с этим ничего не поделаешь.

— Зато теперь ты с ней.

— Тетя постепенно привыкает. Я вижу. Но иногда человеку надо побыть и одному.

— Ну да!.. С людьми веселей. Хоть работать, хоть гулять…

— Не всегда. Бывает, человеку хочется остаться наедине со своими мыслями. Чтобы никого не видеть…

Агнешка говорит будто сама с собой. Она смотрит в окно, за которым старая одинокая акация грустно машет нагими ветвями.

В первую минуту Михал хотел было рассмеяться: «Говорит, будто со сцены в театре или по книжке читает», но вдруг само собой всплыло воспоминание: когда мама выходила второй раз замуж и была свадьба, он убежал и спрятался именно затем, чтобы никого не видеть и никого не слышать. В доме было полно гостей, все ели, пили, играла скрипка и гармошка, а он залез в собачью конуру. Там его никто не искал. Старый Барбос приютился рядом; охранял и согревал его теплым боком — вечер был холодный.

Потом, после нескольких ссор с отчимом, когда взаимная неприязнь достигла предела, Михал стал прятаться на чердаке. Было там у него одно заветное местечко, где сам черт не сыскал бы его среди старой рухляди.

Может быть, Агнешка и права…

Вернулись из города Петровские. Витек первым делом заглядывает к приятелю:

— Михал, ну, как ты? Мама говорит, что тебя нужно веревкой к кровати привязать, пока ты совсем не поправишься.

— Мама купила нам носки, — хвалится Геня. — И тебе тоже…

— И трикотажные майки в полоску, как тельняшки у матросов, и нам и тебе. Тебе на два размера больше, чем мне, — добавляет Витек.

— Ваша мама — мне? — удивляется Михал.

— Ну да, твой дядя просил. А то он встретил какого-то приятеля, и они пошли пиво пить.

— Знаю я это пиво! — бурчит Михал. — Дело ясное.

— А попробуй угадай, что мне еще подарили, — таинственным шепотом продолжает Витек. — Угадай!

— Ботинки? Брюки? — пытается отгадать Михал.

— Нет, подешевле — сам знаешь: ждем квартиру, на мебель копим.

— Ну, говори, что? — Михала разбирает любопытство.

— Альбом настоящий, для этикеток, — с гордостью сообщает Витек.

— Альбом? Не врешь?

— Сам увидишь. Сейчас принесу. Это, наверно, папа уговорил маму, сама бы она вряд ли раскошелилась.

— Ого-го! — изумляется Михал, не без оснований считая про себя, что в этом деле есть и его заслуга. Жаль только, что Витек об этом уже не помнит.

— Голова у тебя не болит? — заботливо спрашивает Витек. — Когда тебя несли сюда, ты все стонал: «Голова, голова»… Ну и переполошил ты всех! Ужас! Агнешка больше всех испугалась! Она первой помчалась за медсестрой… Погоди, сейчас принесу подарки и все тебе расскажу.

Уже минуту спустя друзья рассматривают подарки, и наибольший интерес вызывает, конечно, альбом. Михал садится в кровати, и вместе с Витеком они начинают разбирать и раскладывать этикетки.

— Михал, а знаешь, Гражина все у меня выпытывала об Агнешке: а кто она, а что она, а откуда она тебя знает. Не верила, что Агнешка живет в нашей квартире, чуешь?

— А ей-то какое дело?

— Вот и я думаю. А видел, как она расфуфырилась?

— Кто? Агнешка? У нее и нарядов-то никаких нет.

— Не Агнешка, а Гражина.

— А… Видел: желтые кеды, серые штаны и зеленый свитер. Как петух африканский.

— Ха-ха-ха! Ты не вздумай только ей сказать, а то она взбесится.

— Ну и пусть бесится. Я же правду говорю. Скажи, — повернулся он к вошедшей в это время Агнешке, — правду надо говорить или не надо?

— Надо, — не задумываясь ответила Агнешка.

— Вот видишь! — обрадовался Михал.

— Чего ты радуешься? Агнешка просто не знает, о чем разговор. Агнешка, разве ты скажешь рыжему, что он рыжий, а горбатому — горбатый?

— Ни за что на свете!

— При чем тут горбатые, о них разговора не было! — запротестовал Михал.

— А при том! Для тебя правда только то, что тебе самому кажется. Если ты считаешь кого-нибудь дураком, то тут же и орешь: дурак!.. дурак!..

— Витек, иди ужинать, мама зовет, — заглядывает в дверь Геня.

Витек уходит.

— Помнишь, — обращается Михал к Агнешке, — мы с тобой говорили один раз о том, что в человеке самое главное. Ты сама тогда сказала: правда. А теперь…

— Я и теперь говорю: правда. Это значит, когда человек не притворяется, не лицемерит, не обманывает… ну, словом, когда человеку можно верить.

— Точно! А мне вот можно верить, потому что я рыжему всегда скажу, что он рыжий. А что же, по-твоему, надо врать?

— Врать не надо, но зачем это говорить? Ведь рыжему или горбатому это неприятно.

— Но это же правда…

— А ты забыл, — напомнила Агнешка, — как один раз нарисовали на тебя карикатуру — ты тогда разозлился, как оса!

— А зачем насмехались?

— Мне кажется, что говорить горбатому правду без всякой нужды — это тоже насмешка…

Михал задумался, размышляя, видимо, так ли все это, как говорит Агнешка.

— А ты знаешь поговорку: «Правда глаза колет»? Значит, все правильно. Нет, я всегда буду стоять за правду.

— Но за добрую, а не злую.

— Вот-вот, добро… зло… Это ты от пани Анели наслушалась. А ты знаешь, для кого она добрая? Только для своего Пимпуса!

— Вот и неправда. Если бы пани Анеля, твой дядя и моя тетя не были добрыми, здесь было бы совсем плохо, просто до невозможности!

— До невозможности, — повторил Михал, внимательно глядя на девочку. — Там, в Жешове, тоже было «до невозможности», да?

— Да, — коротко ответила Агнешка, отворачиваясь, чтобы не было видно ее лица. — Я туда больше никогда…

В этот день дядя вернулся домой раньше обычного. На кровать племяннику он положил большой пакет с апельсинами.

— Скажу тебе, Михал, откровенно: боюсь я ехать в это заграничное путешествие.

— Почему?

— А потому. Если ты при мне здесь такие номера постоянно откалываешь, что же будет после моего отъезда?

— Не бойтесь, — нахмурился Михал. — А еще лучше, если я в тот же день или на денек пораньше уеду домой.

— Ну нет! Я попросил Петровскую, чтобы она за тобой приглядывала. А как тебе понравились подарки?

— Подарки? Разве это не на мамины деньги? — удивился Михал.

— А если на мамины, так что? Ох, и чудак ты, Михал! Право слово, чудак! Ну, да ладно, у тебя есть оправдание.

— Какое еще оправдание? — Михал подозрительно взглянул на дядю.

— Сотрясение мозгов, вот какое! Тебя же стукнуло.

— Вы сегодня веселый, — не остался в долгу Михал.

— А что, нельзя? Вот тебе апельсины. Это уже от меня. Было целых два кило, да мы зашли в больницу к приятелю, и я оставил две штуки ему.

Михал вытаскивает апельсины из пакета. Их семь. Два, самых лучших, он откладывает в сторону.

— Это вам на дорогу.

— Зачем мне? — отнекивается дядя.

— Вам два и мне один или два, — категорическим тоном заявляет Михал, — а остальные я отвезу малышне и маме — пусть они тоже попробуют.

— Ну ладно, будь по-твоему, — говорит дядя и кладет свои два апельсина в рюкзак. — Пойду загляну-ка на минутку к Петровским.

Михал остается один. Он слышит, что вернулись и старики. В открытое окно доносится голос Агнешки, она разговаривает на балконе с паном Франтишеком о герани.

Михал быстро встает. На мгновение в глазах у него делается темно, в висках стучит. Но он мужественно берет себя в руки.

Еще раньше он выбрал из оставшихся апельсинов два самых крупных и спелых. Теперь он хватает их и неслышно открывает дверь. В коридоре никого. «Порядок! И дверь напротив раскрыта!..»

Сколько это заняло времени? Десять, самое большее пятнадцать секунд. Михал снова как ни в чем не бывало лежит в кровати. Пакет с апельсинами стоит рядом на табурете.

«Эх, вот бы иметь шапку-невидимку! Посмотреть бы, как удивится Агнешка, когда войдет в комнату и посмотрит на столик у кровати!»

После ужина улыбающаяся Агнешка заглядывает к нему в комнату.

Ну конечно же, она обо всем знает…

Глава XIV