Тереза - Эркман-Шатриан Страница 35

— Кто же сообщил вам обо всем, госпожа Тереза?

— Вчера, когда мы остались одни, Лизбета рассказала мне о том, как я вам обязана.

— Лизбета проболталась! — воскликнул с огорчением дядя. — А ведь я запретил ей…

— Не надо упрекать ее, господин доктор, я сама навела ее на это… Она так любит рассказывать…

Госпожа Тереза улыбалась дяде, и он, сейчас же успокоившись, сказал:

— Да, я должен был это предвидеть. Не будем больше вспоминать старое. Но послушайте, госпожа Тереза, нужно гнать от себя все эти мысли. Напротив, надо все видеть в хорошем свете, это просто необходимо для вашего выздоровления. Теперь все идет на лад, но поможем природе приятными мыслями, согласно глубокомысленному изречению отца медицины, мудрого Гиппократа: «Могучий дух поддерживает ослабевшую плоть! Силу душе придают приятные, а не мрачные мысли». Хотелось бы мне перенести водоем на другой конец селения. Но, раз он здесь и мы не можем его перенести, давайте-ка сядем у очага, чтобы не видеть его. Так будет гораздо лучше.

— Хорошо, — сказала госпожа Тереза, вставая.

Она оперлась на руку дяди, а он, казалось, был счастлив, что поддерживает ее. Я поставил кресло в его любимый угол, и мы все заняли свои места близ очага, в котором весело потрескивал огонь.

Иногда вдали раздавался лай собаки. Он гулко отдавался в улицах, совсем притихших, как всегда бывает в сильные морозы. Сципион просыпался и бежал к двери, рыча, со взъерошенными усами, затем он возвращался и растягивался около моего стула, вероятно думая про себя, что лучше погреться у очага.

Госпожа Тереза, бледная, с длинными иссиня-черными волосами, рассыпанными по плечам, казалось, была счастлива и спокойна. Мы тихо болтали. Дядя не спеша, с довольным видом покуривал фарфоровую трубку.

— А скажите-ка, госпожа Тереза, ведь я, помнится, разрезал вашу куртку? — спросил он.

— Мы с Лизбетой вчера ее зашили, господин Якоб, — ответила она.

— Вот оно что… Значит, вы и шить умеете? Никак не думал! А я-то представлял себе, как вы вступаете на мост или как идете по берегу реки в пороховом дыму.

Госпожа Тереза усмехнулась:

— Я дочь бедного школьного учителя. А когда ты беден, то должен стать мастером на все руки, иначе не проживешь. Отец это понимал, и все его дети знали какое-нибудь ремесло. Только год тому назад мы, да и все молодые люди из окрестных городов и селений, с ружьями, топорами, вилами и косами пошли отражать натиск пруссаков. Угрозы герцога Брауншвейгского подняли все пограничные области; в походе проходили военную выучку. Отца, человека образованного, сначала сделали капитаном, по решению народа. После нескольких стычек он стал командиром батальона. До похода я помогала ему в школе, обучала девочек всему, что должны знать молодые хозяйки… Ах, господин Якоб, в те дни я бы не поверила, если б кто-нибудь сказал мне, что я буду маршировать с солдатами, что темной ночью поведу лошадь под уздцы, буду со своей тележкой проходить среди трупов, а порой целыми часами во мраке буду плутать по дорогам, лишь изредка освещенным вспышками ружейного огня. Ведь я любила только нехитрые домашние дела. Я была очень застенчива. Даже чей-нибудь взгляд, бывало, вгонял меня в краску. Но чего не сделаешь, когда по зову долга выходишь из четырех стен! Когда отечество в опасности и призывает своих детей, тогда обретаешь смелость, становишься другим человеком и идешь, забывая страх. И лишь потом удивляешься такой перемене в себе, собственным своим поступкам, еще недавно, казалось, совершенно для тебя невозможным!

— Да, — заметил дядя, наклонив голову, — теперь я понял вас, вижу все ясно… Вот так и поднялся народ… вот так люди толпами и шли на борьбу. Посмотрите, что может сделать идея!

Беседовали мы до полудня. Но вот вошла Лизбета. Она начала накрывать на стол к обеду. Мы с удовольствием смотрели, как она снует по комнате, стелет скатерть и расставляет приборы. Наконец она принесла миску с дымящимся супом.

— Ну, госпожа Тереза, — весело воскликнул дядя, вставая и помогая ей идти, — пожалуйте к столу! Теперь вы, как наша добрая бабушка Ленель, — хранительница домашнего очага, как изъяснялся мой старый гейдельбергский профессор Эберхардт.

Она тоже весело улыбалась, и, когда мы с дядей сели друг против друга, нам показалось, что все стало уютней, что наконец-то заполнилась какая-то пустота и только теперь мы по-настоящему счастливы. Даже Лизбета, принося суп, овощи, жаркое, задерживалась всякий раз и с глубокой радостью смотрела на нас, а Сципион то сидел около хозяйки, то около меня, не желая, видно, кого-нибудь из нас обидеть.

Дядя помогал госпоже Терезе: ведь она была еще так слаба. Он сам разрезал на ее тарелке мясо и говорил:

— Съешьте еще кусочек. Вам нужно набраться сил. Съешьте еще и это… Ну, а теперь довольно: все должно поступать в организм по порядку и в меру.

К концу обеда он вышел из комнаты, и, пока я раздумывал, куда он пошел, он уже вернулся, неся старую бутылку, покрытую пылью, с большой красной печатью.

— Вот, госпожа Тереза, — провозгласил он, ставя бутылку на стол, — один из ваших соотечественников хочет пожелать вам доброго здоровья, и мы не можем отказать ему в этом удовольствии, так как он к нам приехал из Бургундии и означает — «жизнерадостная влага».

— А, так-то вы лечите своих больных, господин Якоб? — спросила госпожа Тереза растроганным голосом.

— Да, так. Я всем прописываю то, что может доставить удовольствие.

— Значит, вы самый искусный целитель: сердце вам подсказывает, как надо лечить людей.

Дядя собирался налить вино, но вдруг остановился и, серьезно посмотрев на больную, выразительно сказал:

— Я вижу, мы все больше и больше сходимся во взглядах и вы в конце концов обратитесь в провозвестницу мира.

Затем он налил несколько капель вина в мой стакан, наполнил стаканы себе и госпоже Терезе и провозгласил:

— За ваше здоровье, госпожа Тереза!

— За ваше и за здоровье Фрицеля! — ответила она.

И мы выпили вкусное светлое вино.

Мы развеселились. На щеках госпожи Терезы заиграл нежный румянец. Она с улыбкой сказала:

— Вино меня взбодрило.

И тут она завела