Виталий Губарев - Павлик Морозов Страница 4

Кулуканов наклоняется к Даниле:

- Я тебе давал... И ещё дам... Выследить его надо... и конец!

... Днём комиссия из сельсовета во главе с Потупчиком сделала обыск во дворе деда. Хлеб нашли. Нашли в сарае и кулукановский ходок.

7

На болоте созрела клюква. Стайками и в одиночку на болото бегали герасимовские ребятишки, возвращались с полными кошёлками и оскоминой на зубах.

Среди дня Павел и Федя собрались по ягоды.

По-осеннему сквозил лес. В воздухе вилась шёлковая паутина.

...Запыхавшийся Данила прибежал в избу к деду:

- Ушёл на болото... За клюквой...

Дед торопливо заходил по комнате, бормоча что-то. Потом остановился, словно устал.

- Данила, - сказал он тихо, - дай его...

- Кого? - так же тихо спросил Данила.

- Нож.

Данила стучал зубами.

- Он... не один пошёл...

- С кем?

- С Федькой. Выдаст...

Дед вздрогнул.

- Обоих! Ну, ступай же! Чего встал, собачий сын?! Стой! Я с тобой пойду...

Бабка Ксения смотрела вслед и крестилась.

... Усталые мальчики возвращались домой. Федя всю дорогу тараторил о всякой всячине. Павел шёл, задумавшись, отвечал рассеянно.

- Паш, а кто быстрей, волк или заяц?

- Волк, наверное.

В берёзовых зарослях, где разветвляется тропинка, увидели вдруг деда Серёгу и Данилу. Павел задержал шаг.

- Паш... Данила драться не полезет? - тревожно спросил Федя.

- Побоится при деде. - Павел всматривался вперёд. - А ты иди сзади, отстань шагов на десять.

Он медленно приближался к старику.

- Набрали ягод, внучек? - голос у деда сиплый, ласковый.

- Ага.

- Ну-ка, покажь... Хватит на деда дуться-то...

Павел обрадованно заулыбался, снял с плеча мешок.

- Да я не дуюсь, дедуня... Смотри, какая клюква. Крупная!

Он открыл мешок, поднял на деда глаза и отшатнулся: серое лицо старика было искажено ненавистью.

- Дедуня, пусти руку... Больно!

Тут мальчик увидел в другой руке деда нож, рванулся, закричал:

- Федя, братко, беги! Беги, братко!..

Данила тремя прыжками догнал Федю...

...На третий день искать братьев в лес пошла вся деревня. Шли цепью, шумя кустами и ветками, тревожно перекликались.

Тихо и пусто в жёлтом, осеннем лесу.

Мотя бежит мимо осыпающихся осин и берёз, мимо колючих елей, ноги утопают в шуршащих листьях. Рядом скачет мохнатый Кусака.

- Ищи, Кусака, ищи...

Пёс виляет хвостом, смотрит на девочку добрыми глазами.

Она на секунду останавливается, озираясь, облизывает сухие губы и снова бежит, бежит... Сколько она уже бежит? Час? Два? Нет, с ними ничего не случилось. Они у тётки в Тонкой Гривке.

Но почему же мать говорит, что их там нет?

- Ищи, Кусака, ищи!

Но Кусаки нет. Где пёс?

И тут донёсся до неё гулкий собачий лай, от которого, кажется, сердце перестаёт биться и сразу делается холодно.

Задыхаясь, она летит на этот страшный вой, раздвигает кусты. Вот... Мешок, рассыпанные ягоды. И кровь на жёлтых листьях.

Павел лежал на них, разбросав руки.

В отдалении, зарывшись лицом в валежник, лежал маленький Федя. Мотя бросилась прочь от этого места. Из широко открытого рта вырвался длинный стонущий крик:

- А-а-а...

Всё остальное было как в дыму. Она не видела и не слышала, как вынесли из леса тела убитых, как вели в сельсовет упирающегося Данилу, как Данила, заикаясь, бормотал что-то о Кулуканове, о деде. Потом задыхающийся Василий Потупчик приволок в сельсовет бледного Кулуканова.

Одёргивая дрожащими руками поддёвку и презрительно глядя на Данилу и деда, Кулуканов проговорил в тишине:

- Не так сработали... Нужно было в болоте под колоду... тогда б и ворону костей не сыскать!

8

Шёл снег, заметая лес и деревню.

Ветер стучал калиткой, шипел в трубе. Татьяна не слышала его. Металась в постели, и губы шептали в бреду:

- Дети... Паша... Федя...

У постели по очереди дежурили соседки, ухаживали за Романом. В избе было тепло, пахло лекарствами.

Наконец Татьяна открыла глаза. Над ней кто-то заботливо склонился, укутывал одеялом. Она отстранила его, спросила:

- Какой месяц?

- Декабрь.

Татьяна приподняла голову:

- А что... сделали тем?

- Их больше нет...

Татьяна встала, прошла по избе. Роман спал, посапывая. Она подошла к окну, за которым голубел в сумерках снег. Наискось от окна стоит высокий дом с резными воротами. Там жил Кулуканов. Татьяна всматривалась затуманенными глазами в красную вывеску над воротами, разбирала по слогам: «Правление колхоза имени братьев Морозовых».

Глаза заволокло темнотой; не вскрикнув, она тяжело упала на пол.

Скоро ей стало лучше. И однажды в яркий морозный день к ней пришли школьники. Они входили в избу, окружённые холодом и паром, тихие и торжественные. Среди них стояла учительница, молоденькая, ласковая, взволнованная.

Яков и Мотя приблизились к матери. Глотнув воздух, Яков проговорил тихо:

- Тётя Таня... мы... мы... это самое...

Больше он ничего не сказал.

Потом заговорила Зоя Александровна. Торопясь и сбиваясь, учительница рассказывала о том, что дорогое имя пионера Павлика Морозова стало известно всей стране, что она, мать, не осталась забытой в своём горе и правительство назначило ей пожизненную персональную пенсию. И что ей предлагают поселиться в солнечном Крыму, у Чёрного моря, чтобы поправить своё здоровье.

Мать не слышала её слов. Она смотрела в озабоченные и родные лица всех этих молчавших ребят, и ей вдруг жгуче захотелось прижать их всех к своему сердцу.

Учительница, волнуясь, говорила о гордости за Татьяну, за всю Герасимовку, в которой вырос такой отважный мальчик, о том, что миллионы советских ребят будут всегда стремиться быть такими же честными и преданными сынами Родины.

Мать машинально повторила это слово:

- Сынами...

Она вдруг горячо задышала, подошла к ним, протягивая дрожащие руки:

- Ребятушки... родные мои... сыны мои...