Василий Голышкин - Красные следопыты (Повести и рассказы) Страница 40

На улице Павка наморщил лоб и сразу сделался похожим на древнего мыслителя Аристотеля, бюст которого стоял у нас в учительской. Но мысли у него были отнюдь не древние, а самые современные.

— Электрификация — раз, — пробормотал Павка. — Радиотехника — два. Строительное дело — три...

— Чего три? — удивился я.

— Три учебника, — пояснил Павка. — Айда в библиотеку!

Вы думаете, я что-нибудь понял? Ошибаетесь. Я и не пытался ничего понять. Я поступил благоразумней. Молча подчинился Павке и помог ему дотащить до дому три увесистых тома. Я знал, рано или поздно все разъяснится.

— Теперь оставь меня одного, — распорядился Павка. — Придешь в воскресенье утром. Будем работать!

Я пришел вовремя. Но моего друга дома не оказалось.

— Где же он? — спросил я у Павкиного дедушки.

— В сарае, — попыхивая трубочкой, ответил дедушка. — Мастерит что-то. Слышишь?

Не стоило и прислушиваться. В сарае то гремел молоток, то взвизгивала пила. Я распахнул дверь и увидел своего друга. Взъерошенный и вспотевший, он склонился над ящиком, в котором было множество ячеек, и приделывал к нему... динамик.

— Что это такое? — спросил я.

Павка загадочно посмотрел на меня и ответил:

— Птичье общежитие.

— Что? — опешил я.

— Новейшее птичье общежитие. Смотри сюда.

Павка подвел меня к стене, и я увидел огромный чертеж... Вы думаете, я так и уставился на него? Ошибаетесь. Пораженный, я не спускал глаз с Павки, сочинившего проект необыкновенного скворечника.

— Что, нравится? — самодовольно спросил мой друг.

Я не находил слов для ответа: «Птичье общежитие. С электричеством, радио, автоматическими поилками и кормушками. Ого! До этого не додумался пока ни один человек на земле. Вот только как это птицы разместятся в своем общежитии?»

Павка легко разрешил мои сомнения:

— По квартирам. Птице печнику из глины гнездо слепим, вьюрку — из перьев выложим, а славке-портному — из двух листиков сошьем. Представляешь, сколько у нас всякой птицы соберется?! Побольше, чем в зоопарке.

— А лампочки зачем?

— Темнота! — протянул Павка. — Да знаешь, сколько они нам птенцов выведут? Подумают, что день продолжается, вот и будут нестись. Так они только днем несутся.

— А радио? — не сдавался я, поражаясь все больше и больше. — Радио для чего?

Павка усмехнулся:

— Радио для приманки. Вроде охотничьего манка. Заведем пластинку с соловьем — тьма-тьмущая налетит.

Всю первую половину марта мы бились над сооружением птичьего общежития. А во второй половине с помощью пожарной лестницы водрузили его на здоровенное дерево.

— То-то налетят! — радовались мы с Павкой, выглядывая птичьи стаи.

Но птицы почему-то облетали свое общежитие стороной.

— Ничего, — утешал меня Павка. — Вот я сейчас соловья включу, валом повалят.

Павка включил проигрыватель, и в птичьем общежитии запел соловей.

Увы, и ему не удалось заманить сородичей.

— Понял, понял! — закричал я. — Они думают, что общежитие уже заселено...

— Нет, — поразмыслив, возразил Павка. — Тут дело в другом: привыкли эти птицы жить по старинке, в своих гнездах да в несовершенных дуплянках, вот и не летят к нам. Счастья своего не понимают. Отсталые все-таки существа.

И Павка, безнадежно махнув рукой, глубоко задумался. Над чем? Не знаю. Может быть, над искоренением древних инстинктов у пернатых.

Что касается меня, то я плюнул на Павкины затеи и пошел мастерить обыкновенный скворечник — без сюрпризов.

НЕОБЫЧНЫМ СПОСОБОМ

Всему виной закон притяжения, открытый ученым по фамилии Ньютон.

Благодаря ему, то есть закону, бумажный голубь, пущенный Павкиной рукой, не умчался в космическое пространство, а приземлился на моей парте. Я понял, что голубь прилетел неспроста. Тут же распотрошил его и прочел:

АКВАП АКИРВЭ ЫНЕСАПСЫМ. Буквы Э и Ы натолкнули меня на мысль, что это по-якутски. Но я в голову не мог взять, между какими двумя уличными драками Павка успел овладеть языком одного из северных народов нашей страны. «Наверно, по ночам учил», — решил я и тем же способом послал Павке ответную голубеграмму: «Переведи по-русски».

Перевод, доставленный той же почтой, несколько озадачил меня. Он заключал в себе только одно слово: «Балда».

Я углубился в размышление, стараясь докопаться до смысла, но тут прозвенел звонок, и ко мне подошел Павка.

— Ну как, понял? — спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

— А ты в каком направлении читал? — усмехнулся Павка. — Наверно, слева направо?

— Конечно, как все люди, — сказал я.

— Вот именно, как все! — передразнил меня Павка. — А ты попробуй не как все, а наоборот.

Я попробовал, и у меня вышло: «МЫ СПАСЕНЫ ЭВРИКА ПАВКА».

— Эврика, это что? — спросил я. — Твой новый псевдоним?

— Псевдобалда! — съязвил Павка. — Эврика — это открытие.

— Что же ты открыл?

— Ничего особенного, — самодовольно улыбнулся Павка, — всего только двадцать первую страницу журнала «Юный техник». Но эта страница знаешь чего стоит?

Я не знал.

— Целой энциклопедии, — сказал Павка. — У вас магнитофон в порядке?

Павка — как ветер. Никогда не знаешь, в какую сторону он подует. Все смешалось в моей голове: «Наше спасение... Павкино открытие... Магнитофон...»

— При чем тут... — начал было я, но Павка не дал мне договорить. Он, как фокусник, выхватил из-за пазухи журнал «Юный техник» и сказал:

— Читай!

Я прочитал и ахнул. «Можно ли учить уроки... во сне?» — спрашивал журнал и тут же отвечал: «Можно. С помощью магнитофона». Дальше рассказывалось о технике этого дела.

— Только тс! — предупредил меня Павка. — Никому ни слова. Представляешь, как мы их всех завтра огорошим? — Он кивнул на ребят и добавил: — Такой сюрпризик преподнесем...

После уроков мы пошли ко мне.

— Так... Что у нас по истории? — деловито осведомился Павка, когда мы сели за стол и разложили учебники.

— Славяне.

— По литературе?

— Стихотворение Никитина «Степь».

— Ну а по естествознанию я сам знаю, — самодовольно сказал Павка. — Три состояния воды.

Мы включили магнитофонную приставку, вооружились учебниками, и запись началась. Первым записывался я.

— В одиннадцатом веке, — бубнил я, — у славян уже были бояре... В одиннадцатом веке у славян уже были...

— Стихотворение Н. Никитина, — забасил Павка, когда я расправился с боярами. — Называется «Степь». «По всей степи ковыль... По краям туман... Далеко, далеко от кургана курган». «По всей степи ковыль... По краям туман... »

Когда Павка счел, видимо, что туману напущено достаточно, он кивнул мне, и я по учебнику рассказал о трех состояниях воды.

— Что дальше будем делать? — спросил я у Павки, когда запись была окончена.

— Дальше будем спать, — ответил Павка. — Хотя нет. Спать рано. А учить уроки нам незачем. Лучше махнем в кино.

И мы махнули в кино. Из кино — на стадион. Со стадиона еще куда-то... Домой мы вернулись часу в десятом.

— Где пропадал? — Голос мамы не предвещал ничего хорошего, и я, на всякий случай, загородился Павкой.

— Уроки учил. У него вот, — честно соврал я.

— Уроки? — Мама подозрительно покосилась на нас. — Хорошо, ложись спать. Завтра проверю.

«Завтра? — Я чуть было не подскочил от радости. — Ого, завтра! Да завтра мы с Павкой... »

Само собой разумеется, что Павка, с маминого разрешения, остался у меня ночевать.

— Первым, — сказал он, — будешь спать ты.

Я не возражал. Забрался в постель и... не помню уж, как заснул, но зато очень хорошо помню, как проснулся. А проснулся я от страшного крика, который издавал стоящий возле моей постели приемник с подключенной к нему магнитофонной приставкой.

— В одиннадцатом веке, — орал он, — у славян уже были бояре: землевладельцы и богачи, а также князья...

Я сразу возненавидел всех бояр, богачей и князей на свете.

А приемник продолжал надрываться:

— Князья и бояре торговали с греками хлебом и медом, а также продавали им рабов.

Я пожалел, что не могу сделать того же с Павкой. Включил свет и увидел своего друга спящим в кресле. «Хорошо же, — злорадно подумал я, — сейчас ты выучишь во сне стихотворение Н. Никитина, называется «Степь». Я подтащил приемник поближе к Павке и включил его на полную мощность.

— По всей степи ковыль, по краям туман, — рявкнул громкоговоритель, и Павку будто ветром сдуло с мягкого кресла.

— Где туман? Какой туман? — вопил он, носясь по комнате.

А громкоговоритель между тем продолжал внушать нам заданный урок.

— Облака в синеве белым стадом плывут. Журавли в облаках перекличку ведут.

Тут приемник, видимо, перекричал самого себя, потому что к нам ворвались насмерть перепуганные родители и соседи.