Елена Матвеева - Ведьмины круги (сборник) Страница 41

Вроде бы Нина Ивановна и говорила для меня, но потом я подумал, что скорее для себя или для Него. Я имею в виду Бога. Я даже не был уверен, ответит ли она на мой вопрос.

– А вы про эти деньги Кларе рассказывали?

– Зачем ей знать? Клара негордая, она бы взяла и спасибо сказала, – отозвалась она и попросила: – Скажи Кларе, я кушать хочу.

Она засмеялась. Смех был не очень естественный, какое-то слабое надрывное кудахтанье. Но это был смех. Я подскочил к Кларе, дремавшей на стуле, и тихонько потряс ее за плечо, указывая на Нину Ивановну. Клара подошла к сестре и тут же радостно и неуклюже засуетилась у плиты.

Нина Ивановна села в постели, с помощью Клары надела на рубашку шерстяную кофту, а ела сама, без всякой помощи. Вся эта деятельность, должно быть, утомила ее, и я ожидал, что она захочет отдохнуть. Она действительно легла. Клара принялась затапливать печку. На улице было уже совсем темно. Я посмотрел на жестяные ходики с нарисованной кошачьей мордой. При каждом движении маятника в прорезях кошачьих глаз ходили зрачки.

– Мне надо в город, метро в двенадцать закрывается.

– Куда тебе ехать, на ночь глядя? Ночуй в бане, там и дочка с зятем спят, – предложила Нина Ивановна.

После еды лицо ее порозовело, голос окреп. Все складывалось удачно. Ведь разговор наш еще не был закончен. Но это означало, что и завтра утром я не выеду в Шапки.

– Что вы знаете про Люсю? – задал я главный вопрос.

– Что я про нее знаю? Ничего. Подозреваю ли, что этот сатана куда-нибудь ее увез или что-нибудь с ней сделал? Так я уж говорила: я его во всем подозреваю.

Она замолчала. Кажется, на сытый желудок ей уже не хотелось предаваться тяжелым воспоминаниям, и обида, похоже, в ней притихла. И все-таки Нина Ивановна сказала:

– Она еще одна жертва и еще одна моя вина.

– Когда вы с ней встречались?

– Она еще девчонкой была. Как-то он привел ее; я одна была, надомно работала. На машинке, на пишущей. Дипломы перепечатывала людям, диссертации, статьи всякие. А до этого – в машинописном бюро. Видишь? – Она показала мне свои куриные лапки с кривыми от распухших суставов пальцами. – Болят. Ночью болят и к холоду. И от работы болят. Но я про Люсю. Я и знать ее тогда не знала. Смотрю – девчонка, растрепанная вся, глаза безумные. Прямо невменяемая. А он мне велит: «Чтобы глаз с нее не спускала, из дому ни шагу, и чтобы никто про нее не знал! Своим наври что хочешь. И приведи мне ее в порядок. Не сделаешь – пожалеешь!» И так он это сказал, что я вздрогнула. Выхода у меня не было. Я сразу подумала, что девчонку надо бы врачу показать: у нее было нервное потрясение, а может, и похуже что. Сижу, работаю, а она забьется куда-нибудь и воет – остановиться не может. Домашним наплела, будто она моя дальняя племянница и должна у нас пожить, пока ее мать комнату в общежитии не получит. Хлебнула я с ней! Ее нужно было по-настоящему стеречь, боялась в магазин выйти: вдруг что-нибудь над собой учудит. А девчонка рассказала – не сразу, она долгое время совсем молчала, – ну, в общем, что сатана с ней сделал. Знаешь что? Изнасиловал.

Нина Ивановна сказала это, снизив голос до шепота, и подождала, как будто надеялась, что я знаю Люсину историю. Поскольку я молчал, она продолжила снова шепотом, словно нас кто мог услышать:

– Это правда. Она маленькая была, глупенькая. Он жениться обещал, она верила. Может, запугал, или ей казалось, что нет другого выхода, кроме как с ним остаться. Я думаю, он ее любил. Трудно представить, но и звери любят своих подруг и детишек. Я видела, что любит, – он часто ее навещал, прямо через день. Мне говорит: «Головой за нее отвечаешь». Сначала она от него как мышка от кошки. Услышит, что идет, закроется в ванной на задвижку; уламывает он ее, уговаривает под дверью – ни звука. Но под конец перестала убегать, а захочет ее обнять, не отстраняется, а сожмется вся, скорчится и голову рукой закроет, как от удара. Он уж и не трогал ее. Я спрашивала, она сказала, что не бил ее никогда, и похоже на то: возился, как с ребенком. Так она и была ребенком. А ко мне он ее запрятал после одного случая. И случай этот… не знаю, как и рассказать… После этого у нее нервное расстройство и произошло.

Теперь было заметно, что Нина Ивановна устала. Она часто останавливалась, теряла мысль и спрашивала, на чем остановилась. Я начал опасаться, что она не закончит рассказ.

– Это было в Краснохолмске, там он жил у каких-то своих подельщиков. Пришла к нему Люся, ей говорят: он только что ушел. А весна началась, тепло, она впервые летнее платьице надела, и что-то хорошее у нее случилось… в школе что-то… Может, хорошую отметку получила, не помню. Только настроение радостное. Догонять его не собиралась, но увидела на улице – впереди идет с двумя мужиками. Она за ними, порхает, как бабочка, в своем платьице, не окликает, но из виду не теряет. Представляет, как удивится и обрадуется, когда она объявится. А сатана и мужики встали возле сберкассы, на часы смотрят. Потом все произошло очень быстро. Открылась дверь сберкассы, и тут же один из мужиков вырвал у выходившего человека сумку, – а этот человек был инкассатором. Но убежать они не успели. Тротуар там узкий, два шага, а напротив двери – инкассаторская машина с охранником. Он и выскочил на помощь. Тогда наш сатана и застрелил его из пистолета.

– Я слышал про эту историю, я еще маленький был. Но убийц так и не нашли?! Что же, свидетелей не было?

– Никто даже словесного портрета не смог дать: очень быстро все случилось. Шофер из машины не видел лиц, а когда услышал выстрел, вообще под сиденье залез. Даже не знали точно, двое было налетчиков или трое.

– А Люся-то, Люся?!

– Она видела и кто стрелял, и как тело упало на тротуар, как кровь лужей налилась. Она не соображала, что делает, закричала и помчалась куда глаза глядят. Он ее в охапку, а она брыкается и бьется в истерике. Он – через проходной двор на другую улицу и машину схватил. Она помнила, что шоферу сказал: «В больницу, у девочки желудочные колики!» Больница ведь у вас рядом с вокзалом? Вот и привез ее ко мне в летнем платьице. Чтоб не проболталась, привез, ну и чтобы в себя пришла. Потом уж она под его диктовку писала родственникам письмо, что жива и здорова. Она у меня чуть не все лето прожила да еще уезжать не хотела. Все плакала, говорила, что родные ее убьют. Я ее сама отвезла, но не к родным – к учительнице. А сатана скрылся через месяц, сказал, что должен уехать, а если с Люсей что случится, я кровью умоюсь. И если болтать будем – то же самое. Я знала: терять ему нечего, у него все равно статья расстрельная или вроде того. Мне кажется, что он тянул с отъездом, потому что хотел взять с собой Люсю, но она была не готова. Он ее предупредил: «Я вернусь, а ты меня жди. Год жди, два, три, десять. Все равно вернусь. Если что – найду, из-под земли добуду. Будешь ждать сколько понадобится». И мы не сомневались, что добудет и кровью умоемся, если что… Вот я и думаю, что он вернулся и исполнил обещание. А может, он мне и деньги выслал за то, что стерегла ее… за работу…

Печка потрескивала, в комнате стало жарко, но меня бил озноб, как при простуде. На прощание Нина Ивановна сказала:

– У меня плохая интуиция, но, когда ты сказал, что Люся пропала, я даже и не подумала, что он ее убил. Подумала, что увез. Искалечил он ей жизнь. Вот и посчитай, сколько всех нас. Теперь очередь Клары. Она без меня пропадет.

– А куда он мог увезти Люсю?

– Мир большой. Но вот что странно… Если бы он ее увез, она бы нашла способ подать весточку. Конечно, если бы хотела…

– Значит, ее нет?

– Наверное, бывают такие обстоятельства и места, откуда не напишешь.

– Вы хотите сказать, из сумасшедшего дома?

Про такую вероятность я даже не думал. Но через две недели, когда появится майор Лопарев, все вероятности будут учтены. На сей раз Рахматуллину не удастся скрыться. Он должен ответить. Я решил, что за две недели изложу все на бумаге, как Люсина учительница, чтобы не барахтаться в фактах, которые превратились в моей бедной голове в кашу. Напишу все по порядку, не упустив ничего важного. Вот чем я буду заниматься в Шапках.

Баня, куда привела меня Клара, была небольшим бревенчатым домиком с каменкой и широким полком, на котором лежали матрас и подушка, набитые сеном. В ногах – стопка сложенных пикейных одеял.

Устал я, будто целый день булыжники ворочал, а заснуть не мог. Я составлял слова в предложения для своего заявления в милицию. Ближе к утру я подумал, что даже не сомневаюсь в том, что Нина Ивановна не умрет. Это меня очень ободрило. Я ненавижу смерть, и мне неприятно, когда мои знакомые болеют. Но кроме человеколюбия, по правде сказать, была в моем отношении к Козьей матери и корысть: нужен был живой свидетель. А она была главным свидетелем. Главнее некуда.

Глава 30

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ

Проснулся я от тихого шелестящего звука и понял: идет дождь. Неторопливыми осторожными пальцами он перебирал листву осин и постукивал по крыше. Мне пора было ехать в город.