Василий Голышкин - Красные следопыты (Повести и рассказы) Страница 44

Когда карта была разложена, Павка сказал:

— Будем прокладывать кратчайший путь от твоего дома до школы.

— А зачем его прокладывать? — пожал я плечами. — Вон она, школа. Отсюда видно.

Мое легкомыслие было тут же наказано. Смерив меня презрительным взглядом, Павка спросил, известно ли мне, сколько километров от моего дома до школы?

— Полтора, — твердо ответил я, — сам мерил. Шагами.

— Пол-то-ра! — неожиданно развеселился Павка. — Пол-то-ра...

— Ничего не вижу смешного...

— Не видишь? Сейчас увидишь. — Павка вынул из кармана циркуль и, поколдовав с ним над картой, торжественно объявил:

— Километр! Пятьсот метров чистой экономии. Понял? Это если в одну сторону. А если в две? Ого, целый километр! Да знаешь ли, сколько тут выиграть можно? Не знаешь? Тогда следи за моими расчетами.

Я весь обратился в слух.

— Сколько дней в году ты посещаешь школу? — продолжал Павка. — Ну, возьмем округленно — двести тридцать. За двести тридцать дней ты нахаживаешь двести тридцать лишних километров? Ясно? А за десять лет найдешь, тьфу, находишь, то есть пройдешь, две тысячи триста лишних километров. А за сто лет...

Тут, сообразив, видимо, что даже самого завзятого лентяя никто не станет держать по десять лет в каждом классе, Павка, махнув рукой — мол, и без того ясно, — предложил от слов перейти к делу.

Я не возражал, хотя даже смутно не представлял себе, о каком деле пойдет речь.

— Где тут у вас север? — спросил Павка, извлекая из кармана компас?

— Север? — Я посмотрел направо, кинул взор налево, обернулся, на всякий случай...

По всей вероятности, у меня был вид человека, ловящего ворон, поэтому Павка поспешил мне на помощь и задал наводящий вопрос:

— Где тут у вас солнце всходит?

Откуда я мог знать это, если солнце всегда опережало меня и я, встав с постели, уже обнаруживал его светящим в небе.

— Эх ты, хозяин, — протянул Павка, — не знает, где у него юг, где север?

— А ты бы узнал? — наскочил я на Павку, но мой друг даже не удостоил меня взглядом. Он воззрился в противоположный угол комнаты и голосом первооткрывателя воскликнул:

— Фикус!

— Фикус, — согласился я, — ну и что?

— А то, что листья на дереве гуще там, где больше света. А больше света там, где юг. Вот фикус и покажет эту сторону света.

— Да, но может ли комнатное растение...

— Может, — предупредил мои сомнения Павка, — будем считать листья.

Сосчитав листья, мы установили истину, то есть юг. Найти север было легче. Он ведь всегда напротив. Разложив карту, мы установили, что наша школа находится строго на северо-западе. Карте полагалось верить.

— Вот этого направления и будем придерживаться, — сказал Павка и скомандовал: — Выходи из дому и ложись на курс.

— Ложись... на что?

— Ладно, хватит толковать! — рассердился Павка. — Делай, как я, и все станет ясно.

Мы вышли из дому, и я с любопытством уставился на Павку: «Интересно, как и на что он будет ложиться?» Но Павка никуда не лег, а бодро зашагал курсом на запад, то и дело сверяясь с компасом. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за своим другом.

В том, что хождение по компасу не безопасное занятие, я убедился с первых шагов. Нам надо было пересечь птичий двор, обнесенный высоким забором. Первым преодолел препятствие Павка. Я подпрыгнул, уцепился руками за доски и вдруг с ужасом почувствовал, что вылезаю из штанов. Сила, более могучая, чем мои руки, тянула меня обратно. «Земное притяжение», — пронеслось в голове. Я грохнулся вниз и сразу убедился, что земное притяжение ни при чем. Надо мной стоял лохматый пес и добродушно скалил зубы. По всей вероятности, он был сыт, а я недостаточно аппетитен. Поэтому мы расстались довольно дружелюбно. Я, прихрамывая, поплелся в обход птичьего двора, а пес, сладко позевывая, побрел в свою конуру.

— Славка! — услышал я знакомый голос и увидел Павку, мчащегося во главе большого стада гусей. Сперва я подумал, что Павка решил поиграть с ними в догонялки, и, на всякий случай, улыбнулся. Но, присмотревшись, тут же изменил свое мнение. Вредные птицы шипели, как сковородки с яичницей, и наперебой норовили куснуть моего друга за что-нибудь помягче. Но не это поразило меня.

Мчась впереди разъяренного стада, Павка, однако, не обращал на своих преследователей ни малейшего внимания. Он был весь поглощен созерцанием стрелки компаса. Я понял, никакая опасность не способна сбить моего друга с курса, и побежал рядом с ним.

Впереди блеснула сабля реки. Гуси, утомившись, приотстали, и мы остановились перед непреодолимым препятствием. Правда, слева лежал мост, по которому можно было попасть в школу, но это не входило в наши расчеты. Ведь мы шли по азимуту!

Нас выручил плот, пришпиленный к березе. Мы развязали петлю, схватили какую-то жердь и, отпихнувшись от одного берега, поплыли к другому.

Я пихал, а Павка, как капитан, стоял на шатких подмостках и сверялся с компасом.

Вдруг случилось нечто странное. Наш плот рвануло в сторону и понесло прямо на мост, где стайка мальчишек удила рыбу. Плот несло прямо на них, а они, не обращая на нас никакого внимания, пристально высматривали что-то в воде.

— Р-раз! — плот приткнулся к мосту, и ребята уставились на нас с таким видом, словно мы были жителями подводного мира.

Некоторое время на мосту царило оцепенение, а потом грянул хохот, да такой, что коровы, пившие воду, задрали хвосты и рысаками помчались на луга.

— Ничего не вижу смешного, — начал было я, макая ноги в набежавшую волну, и вдруг увидел парня со спиннингом. Парень, чертыхаясь, старался отцепить его от нашего плота.

— Дурак... С курса сбил! — ругнулся Павка, но на всякий случай в сторону, чтобы не услышал здоровенный парень, и мы побежали на мост.

...В коридоре школы было пусто.

— Ура! — крикнул Павка. — Первыми пришли. Вот что значит ходить по а-а-а...

Тут он распахнул дверь класса, и остальная часть слова «азимут» застряла у него где-то в желудке. Павка растерянно протянул:

— А-а... вы уже здесь?

Классная комната глядела на нас тридцатью парами удивленных глаз. А учительница Мария Спиридоновна снисходительно объяснила:

— Второй час уже здесь. А вы где блуждали?

Больше мы с Павкой по азимуту в школу не ходим. Пользуемся обычной дорогой. Оно хоть и дальше, зато вернее.

СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Как-то мы с Павкой были на горнолыжных соревнованиях. И они произвели на нас очень потрясающее впечатление. Особенно понравилось нам название этого вида спорта: слалом. Так как Павка был сведущ во всех областях человеческих знаний, он тут же расшифровал это слово, как «спорт со сломом».

— Со сломом чего? — спросил я.

— Лыж, — объяснил Павка. — Лыжи, понимаешь, сламываются.

— А нельзя, чтобы без этого... без слома?

— Тут все дело в способе управления, — проговорил Павка и прищурил один глаз. Другой он устремил куда-то вдаль и, должно быть, увидел там нечто такое, чего я и двумя не мог разглядеть. — Тут все дело в особом способе управления.

Слово «особый» он произнес таким тоном, что я сразу догадался: Павка совершил какое-то открытие.

Моя догадка подтвердилась, как только Павка выпустил на свет следующую фразу:

— Сейчас мы его проверим.

Павка никогда не откладывал на завтра то, что можно было сделать сегодня. Вот почему спустя минуту я, утопая по пояс в снегу, пробирался огородами домой с одной мыслью, как можно скорей выполнить Павкино поручение, вернуться обратно и посмотреть, какой такой особый способ спуска с горы без слома лыж придумал мой друг.

Вернулся я с лыжами, клубком бельевой веревки и будильником.

Ну, для чего нам понадобился будильник, догадаться нетрудно: настоящего секундомера ни у меня, ни у Павки не было. Для чего лыжи — тоже понятно. А вот для чего бельевая веревка, ручаюсь, никто ни за что не догадается. А в ней, в веревке этой, как раз и заключался особый способ управления.

Павку я застал в молчаливом созерцании трассы будущего спуска. Она вся была утыкана палочками, которые он успел настрогать. Они торчали двумя параллельными рядами. Павке предстояло объехать все колышки и спуститься к подножию горы.

— Та-ак, — многозначительно протянул Павка, принимая из моих рук лыжи, — сейчас мы их оборудуем.

И не успел я охнуть, как Павка проткнул в лыжных носах по дырке, воспользовавшись шилом перочинного ножа. Совершив эта, он продел в отверстия по куску бельевой веревки и коротко бросил:

— Готово!

Вы думаете, я что-нибудь понял? Впрочем, Павка не стал держать меня в неведении. Он сказал:

— Беру в руки по веревке и становлюсь на лыжи. Тяну веревки вправо и еду, как полагается, направо. Тяну налево...

— И едешь налево! — восхищенно воскликнул я, глядя на друга.