Николай Федоров - Напиши мне ответ Страница 5

— Выключай скорей! — шипел Генка.

Но я так растерялся, что забыл, как выключать. Кассета крутилась, я лаял, пел, Генка чихал, а в классе стоял такой хохот, что я думал, стены обвалятся. Даже Анна Михайловна так смеялась, что не поставила Генке двойку.

После этого мы решили учить уроки по-старому. Но все-таки мы не в обиде. Магнитофон — вещь хорошая.

До свидания, лошадь!

Я вышел во двор и сразу ее увидел. Масть ее была коричневая, а длинная, спадавшая на глаза челка — светлая, почти белая…

«Лошадь! — подумал я. — Вот здорово! Настоящая лошадь!»

И мне почему-то захотелось это слово вслух произнести: лошадь!

Я остановился и даже забыл, что мама меня за дыней послала. А лошадь как ни в чем не бывало стояла и асфальт нюхала. Рядом с ней, облокотясь о телегу, стоял возчик в длинном брезентовом фартуке. Возчик посмотрел на меня и заговорил, будто мы с ним давно знакомы:

— Ну что, студент, видал агрегат в одну лошадиную силу? Техника, так сказать, на грани фантастики. И капремонта не требует. А ты говоришь.

— Я ничего такого и не говорю, — сказал я. — Наоборот, лошадь — это здорово. Только почему я вас раньше никогда не видел? К нам всегда машины приезжали.

— Машина, брат, штука капризная: одна не тормозит, другую с места не сдвинуть. Тогда все к Михалычу: давай, мол, заводи свой перпетуум-мобиле.

— Хорошая у вас лошадь. Просто замечательная. А конфету ей дать можно?

— А чего ж нельзя. Дай.

Я достал из кармана конфету и протянул лошади. Я совершенно не боялся. Лошадь наклонила голову и коснулась своими большими теплыми губами моей ладони. Было приятно и немного щекотно. Я даже засмеялся от удовольствия.

— А как вашу лошадь зовут? — спросил я.

— Зорькой и зовут. Как же ее еще звать.

— А она молодая?

— Да уж какая там молодая. Пожилая, можно сказать, лошадь.

— Так, значит, она могла и на войне побывать?!

И я сразу представил: рвутся снаряды, свистят пули, земля кругом горит. А у наших на передовой патроны на исходе. Ни одной машине к ним прорваться не удалось — какую разбомбили, какую на капитальный ремонт поставили. Но вот из леса выскакивает Зорька, еще молодая, быстрая как метеор! А на телеге Михалыч с боеприпасами, а в руке у него шашка. «Давай, — кричит, — Перпета! Давай!»

— Вот насчет войны ничего, брат, не скажу, — прервал мои мысли Михалыч. — Врать не берусь. Мы ведь с ней вместе только пять лет работаем. А что с ней до этого было, не знаю. Только конец скоро нашей с ней работенке. Лошадей-то в городе — раз, два и обчелся. Машинам и тем не разъехаться, тесно. Куда уж там лошадь. Одна морока. Так что я на пенсию, а Зорьку…

Но Михалыч не договорил. Его позвали из магазина.

— А Зорьку? — крикнул я.

— На колбасу. Куда ж еще, — ответил Михалыч.

— Да что вы такое говорите! — закричал я.

Но Михалыча уже не было. Я погладил Зорьку по спутанной гриве, и в носу у меня защипало. Я повернулся и, не оглядываясь, побежал к Генке.

Мне открыла Генкина мама и сказала, что Гена как раз сел за уроки. Я вошел к нему в комнату. Генка стоял на голове, прислонившись к стене, а изо рта у него торчал кусок булки.

— Хочу проверить: попадает булка в живот, если вверх ногами есть? — прохрипел он.

— Ты тут дурака валяешь, — набросился я на него, — а заслуженную лошадь хотят на колбасу пустить.

И я ему все рассказал.

— Не допустим, — сказал он. — Надо действовать. Надо Зорьку украсть. Ускачем на ней в лес, а потом… потом посмотрим. Может, и сами там останемся.

— Ты что, рехнулся? Видно, булка тебе в голову попала. Тут дело серьезное. Ведь лошадь гибнет. Я вот что думаю. Пойдем сейчас к директору этого гастронома и скажем: так, мол, и так, безобразие.

— Верно!

Директор магазина был толстый мужчина с огромной сверкающей лысиной. Когда мы вошли к нему в кабинет, он разговаривал по телефону.

— Я же вас, кажется, просил, умолял, — кричал он в трубку, — не присылайте мне свиных голов! Нет, они привозят головы. А потом где сорок килограммов телячьей колбасы?! Что? Мозги? При чем тут мозги? Я вас про колбасу спрашиваю. У меня план горит!

«У колбасник, — со злостью подумал я. — Такой кого хочешь на фарш пустит».

Директор бросил трубку и недовольно посмотрел на нас.

— Что вам, ребята?

— Мы насчет лошади, — сказал Генка.

— Какое вы имеете право ее на колбасу пускать, — сказал я.

— Нет у вас такого права, — сказал Генка.

— Она заслуженная лошадь. На войне была, — сказал я.

— И вообще, нельзя лошадей уничтожать. Они всегда людям помогали, — сказал Генка.

— Какая лошадь? Какая колбаса? — замахал руками директор. — Что вы мне голову морочите?

— Зорька ее зовут, — сказал я. — На ней к вам сегодня бочки привозили. Вот ее шофер нам и сказал: я, говорит, на пенсию, а лошадь — на колбасу.

Директор на секунду замер, будто чихнуть хотел, а потом так захохотал, что на столе бумажки задвигались.

— Ну, уморили вы меня. Это надо ж придумать: лошадь — на колбасу! Вы, честное слово, как дети. Пошутил старик, неужели не ясно. Кто же сейчас из лошадей колбасу делает. Так что никто вашу лошадь не тронет. Спите спокойно.

— А что же с ней будет? — спросил я. — Она ведь старая?

— Спишут.

— Как это спишут? Разве можно живую лошадь списать? Лошадь ведь не грузовик?

— Не знаю я, как там ее спишут. И вообще, ребята, вы не по адресу обратились. Ваша лошадь приписана к четвертому автопарку. Там и выясняйте, что с ней будет. Всего хорошего.

И директор уткнулся в бумаги.

— Эх, плохо теперь лошадям приходится, — сказал я, когда мы вышли из магазина. — Вот раньше они и воевали и землю пахали. А теперь…

— Это верно, — вздохнул Генка. — Был бы я самым главным, издал бы такой приказ: собрать всех лошадей мира и пустить на волю. В леса там, на поля. И чтоб никто их никогда не трогал и не обижал. А мы бы к ним приезжали и привозили им всякие вкусные вещи. И совсем немножко бы на них катались…

Мы помолчали.

— Что теперь делать будем? — спросил я.

— В автопарк пойдем, что ж еще, — сказал Генка.

— Это-то понятно. Только что потом? Не будешь же ты лошадь у себя на балконе держать.

— К нам в школу возьмем. Представляешь, у нас будет своя лошадь!

— А где она будет жить?

— Как где? А гараж?

— Но ведь нам шефы собирались машину подарить?

— Зачем нам машина, если у нас лошадь будет. Лошадь-то лучше. Она живая.

В четвертом автопарке все куда-то спешили и на нас только руками махали. Но до начальника мы все-таки добрались, и он нам сразу же заявил, что машин нет и не будет и что подшефными занимается Балабанов.

— Да мы насчет лошади, — сказал я.

— И лошадей нет, — сказал начальник. — Все занято.

— Дело не в этом, — сказал Генка. — У вас есть одна заслуженная лошадь. Зорька ее зовут. Она старая, и вы хотите ее за это списать. Но это невозможно.

— Почему невозможно?

— Так ведь лошадь, а не самосвал какой-нибудь.

Мне показалось, что начальник тихонько зарычал.

— Дети, не морочьте мне голову. Что же я, по-вашему, на пенсию ее должен отправить? Путевку в санаторий дать?

— Зачем? Отдайте ее нам.

— Вам?!

— Ну да. К нам в школу.

— Да что вы? Кто же это лошадей в школе держит. Все, все, разговор окончен. Идите гулять. Я занят.

И начальник выскочил в соседнюю комнату. Нам пришлось уйти.

Но отступать мы не думали.

На следующий день после уроков Генка задержал наш класс, вышел к доске и сказал:

— Готовится великая несправедливость. Заслуженную боевую лошадь хотят списать. Все равно как какую-нибудь швабру. Мы этого не должны допустить!

Ребята зашумели, и мы с Генкой рассказали о том, какая это замечательная лошадь, как она честно работает и что, возможно, была на войне.

— Мы с Серегой предлагаем взять эту лошадь к нам в школу вместо грузовика, который нам обещали шефы.

— Как это вместо грузовика?! — закричал Женька Капустин. — В наш век научно-технической революции брать какую-то клячу вместо машины просто глупо!

— Конечно глупо! — поддержал его Санька Сапырин. — На этой карете прошлого далеко не уедешь! Даешь машину!

— А лошадь зато живая, настоящая, — сказала Аня Суркова. — И все ваши машины, вместе взятые, с ней не сравнятся. И еще лошадь добрая, а машина никакая.

Тут поднялась целая буря. Все кричали, спорили, что Лучше: машина или лошадь. А Женька влез на парту и орал: «Прогресс не остановить! Да здравствует автомобиль!»

И все же большинство ребят на нашей стороне было.

Когда стало немного потише, Генка сказал:

— Хочу предупредить: вырвать лошадь из автопарка будет трудно. Мы туда с Серегой уже ходили, но нас и слушать не стали. И даже если мы всем классом пойдем, все равно ничего не выйдет. Поэтому есть идея: напишем во все школы нашего города письма и соберем подписи в защиту лошади. Пускай каждый напишет по двадцать писем.