Федор Кнорре - Оля Страница 6

Весенний ветер гнал грязные облака, налетая с реки, раздувал молодецки распахнутые полы зимних пальто мальчишек, толкал и покачивал ветки вербы, усеянной серыми барашками и воробьями, галдевшими, перебивая друг друга, над чёрными лужами, где первые воробьиные смельчаки уже купались, трепыхаясь и брызгаясь в холодной воде.

Зимний порядок кончился, а настоящей весны ещё не было.

Было похоже, что во всём городе с его рекой, бульваром, ребятами, облаками и воробьями только-только началась предпраздничная уборка, когда всё уже сдвинуто с места, перепутано, разбросано, залито водой, но ещё не скоро будет вымыто и приведено в порядок.

Ребята шли вразброд, с остановками, и разговор шёл тоже вразброд, так что скоро его, наверное, и вспомнить не могли бы, но одно-то запомнилось, да ещё как!

Между прочим обсудили вопрос о том, как вёл бы себя доисторический человек, ну, скажем, из каменного века, если бы вдруг попал в кино? Сперва решили, что он просто ничего не понял бы, но Володя сказал:

— Смотря какую картину!

— Каменного века? Детектив ему надо показать, такой бывает, с заграничными погонями, с засадами, драками, всё бы он понял!..

— А если в автомобиле гонятся?

— Автомобиля не поймёт, а самое действие прекрасно будет наблюдать! С удовольствием!

— Только в зрительный зал его без топора надо пускать! Факт. А то воодушевится и сам за кем-нибудь погонится! — предостерёг Федя Скоробогатов.

— И получится пищальный фахт! — всунулась Зинка.

Никто на её слова не обратил внимания, не улыбнулся.

Федя целый год носил кличку "пищальный фахт", но принимал её так добродушно, что дразнить его таким способом теперь считалось просто чем-то пошлым. Только какая-нибудь Зинка ещё была способна на это.

— Разобрался бы, конечно: чего там трудного — один убегает, прячется, другой подкрадывается, а тот хитрит, а этот перехитривает, а тот переперехитривает и ему по башке! А тот его бряк — об пол!.. Чего тут не понять?..

Потом Володя высказал свою мечту — хорошо бы, если бы войскам Дмитрия Донского можно было придать хоть один танк — вот бы здорово получилось… Это тоже обсудили. Трудно вспомнить, как разговор перекинулся на мамонтов и их печальную судьбу, но вполне понятно, почему после этого заговорили о слонах, а потом о слоновьих глазах.

Вот тут-то Оля и дала маху. Споткнулась на слонах. Завралась. Перехватила или завралась.

Она всё ждала момента, её так и подмывало встрять в разговор с исключительно интересным, интригующим замечанием, и вот она вдруг возьми да и брякни!

Да хоть бы действительно просто брякнула — это бы легко сошло: прихвастнула, соврала, посмеялись бы и забыли, не доходя до следующей лужи, через которую надо прыгать.

Так ведь нет, она вполне серьёзно, с какой-то рассеянной небрежностью, подчёркивая, что это для неё самое эдакое будничное, обыкновенное дело, лениво протянула:

— Да! Это все почему-то любят повторять: "Глазки у слонов смышлёные, маленькие", и всё такое, но, по-моему, это очень поверхностно, если хорошенько вглядеться, вблизи, конечно.

Все примолкли даже.

— Как это, например, вблизи? — подозрительно прищурясь, спросила Зина.

Она была дочкой одной из дочерей Ираиды Ивановны и как-то "на всякий случай" не любила Олю: та «жиличкина», а она "хозяйская".

— Так что каждому человеку кажется, если вдруг… вблизи? — примирительно спросил Коля.

— Я не говорю: каждому. Не знаю, как другим, но мне лично, когда он вот так близко смотрит, всегда кажется, что он думает: "Я-то знаю, что ты человек, и понимаю, что ты за штука. А вот ты думаешь, что я слон, а вовсе и не знаешь, кто я такой". Ну, может, я не умею хорошо сказать, но мне почему-то всегда так кажется.

— Ну, а как это вблизи? — долбила своё Зина. — Как?

Оля снисходительно усмехнулась:

— Не знаю, право! На сколько сантиметров тебе хочется знать?.. Не мерила, не скажу… Ну, вот так… — И она показала рукой такое расстояние, как до Зины. Выходило что-то очень уж близко — это все поняли.

— А ты так вот и смотришь? — змеиным голосом пропела Зина.

— А я так и смотрю, — сладенько протянула в ответ Оля.

— Ты, видно, всех тут за дурачков считаешь, раз ты приезжая! Или сама, может быть, из глупых мест придурочка! А? — поджимая губы, с усмешкой, точно чем-то ржавым сверлила Зинка. — Завралась, так уж сознайся лучше, чем перед людьми позориться и так себя выставлять! — Она у своей мамы выучилась просто до тонкости так поджимать губы и язвить вполголоса, но пронзительно. — "Ах, когда я со слоном переглядываюсь, у меня впечатление…" Посмешище.

— Правда, — серьёзно сказал Федя, — ведь слон всё-таки высокий, и глаза у него вон где.

— У них слон живёт в комнате, что тут особенного! Прямо над нашим потолком! — восхищалась своим остроумием Зинка.

Голос её Оля даже сквозь пол узнавала и ненавидела.

— А у меня в ванной, может, крокодил живёт!

— Это что! У нас во дворе бегемото-ов! Проходу не дают!

— Нет, нет, нет! — кухонным голосом пронзительно сверлила Зинка. — Вы ей не мешайте, не шутите, пускай ответит! Пусть признается, что нахально врёт, всё равно все видят. Скажи: "Я нахально соврала!"

— А может, она лестницу приставит, залезет и глядит, верно?

— Глупее не выдумал? Лестницу! — Оля уже покраснела, её подхватило и понесло. — Просто можно подойти и попросить слона, и он тебя, вот так, подхватит хоботом и поднимет к себе на спину, тогда вот и в глазки заглянешь.

— Вот так прелесть! Значит, ты в Африке, как слона увидишь, так…

— При чём тут Африка? Разве я про чужого слона? А который хорошо знает тебя, знакомого…

— А много у тебя знакомых слонов? Сто?

Какое-то неловкое молчание наступило. Все даже остановились.

— Нет, всего два-три…

Ближайшая шайка воробьев разом оборвала чириканье и дружно взлетела, такой странный рёв — "у-а-ауа!.." — издала вся компания.

Зинка сияла, убедившись, что одержала полную победу.

Никто больше не спрашивал, не слушал, не смотрел на Олю с её слонами. Она шла с красными пятнами на щеках и улыбалась. Отдельно от всех.

Уже свернув в свой переулок, она заметила, что идёт не одна. На полшага сзади шагал Володя, дошагал до самых дверей её дома.

— Ну, пока… Я им сказал, что мне очень понравилось, очень интересно ты про слона рассказывала. Я всё себе так и представил… Дураки, шуток не понимают, верно?..

Оля повернулась к нему со стиснутыми губами, со свистом втянула носом воздух. Выдохнула:

— Верно. И сам дурак!

Глава шестая

Дом был такой, как строили когда-то в старину, может быть, лет сто тому назад, во всяком случае когда-то давным-давно. И лестница деревянная, тёмная, а уж скрипучая до того, что никакого звонка не требуется: не успеешь подняться, тебя уже спрашивают через дверь:

— Кто там пришёл?

— Да это я опять! — ответил Володя.

— Вот до чего ты настырный! — Оля презрительно фыркнула за дверью. Открывать она и не подумала. — Чего ты ходишь?.. Может, ты воображаешь, что я обратно беру свои слова? Не надейся!

— Да какие там слова?

— Я же тебя дураком назвала, ты что, забыл, что ли?

— Ну и ладно.

— У тебя, значит, ни малейшего нет самолюбия? Нет?

— Я даже внимания не обращаю.

— Ах вот как? Ты на мои слова внимания не обращаешь? Зачем же я буду тогда с тобой разговаривать? Вот и уходи. Слыхал? Уходи… А то ходит и ходит, как… банный лист!

— Листья не ходят.

— Вот видишь! Значит, они умней тебя. Ну, уходи… Ты что там, кажется, ещё хихикаешь? Мне через дверь всё слышно, имей в виду! Это что ещё за новости? Его выгоняют, а он стоит под дверью и хихикает на лестнице. Иди на свою лестницу, там и хихикай.

Минуту они постояли по обе стороны запертой двери, молча, прислушиваясь.

— Ну, ты ушёл наконец? — спросила Оля.

— Да ты открой! Ну, пожалуйста!

— Хорошо, я тебе скажу: у меня очень заразное инфекционное заболевание, даже многие врачи не умеют лечить. Даже через дверь можно заразиться. Даже… Понял?

— Не разыгрывай ты меня. По-человечески просят: открой, мне поговорить нужно.

Она приоткрыла дверь и, не выпуская ручки, загородив проход, встала на пороге:

— Смотри, я тебя предупреждала, теперь я за твою жизнь не отвечаю.

Володя вдруг охнул и даже слегка попятился:

— О-о!.. Правда. Что это у тебя?.. Отчего… это?

Оля минуту с удивлением смотрела на него:

— Что у меня?.. Где?..

Он робко, издали показал пальцем. Оля недоуменно посмотрела на палец, машинально схватилась за щёку, на которую он указывал, и вдруг замерла. Потом пальцы её осторожно поползли по щеке, по лицу, осторожно всё ощупывая. Коснувшись лба, она страдальчески сморщилась, вздрогнула и с видимым трудом проговорила, всё время постанывая: