Виктор Сидоров - Рассказы Страница 6

— А!.. Я думал — охранник… — И сел на солому, опершись спиной о стену. Мешок положил между ног.

Митька с любопытством уставился на незнакомца. К удивлению, тот оказался никаким не мужиком, а парнем, всего лишь года на два, от силы на три постарше Митьки. Митька порадовался: вот повезло! Вдвоем-то лучше.

— Куда едешь? — спросил Митька.

— До Узловой. А ты?

— Тоже. Тебя как звать-то?

— Сергей.

— А меня — Митька. Демин Митька.

Сергей повертел головой, принюхиваясь.

— Ну и воняет здесь!

— Зачем «воняет»! Коней перевозили. Хороший запашок, люблю…

Уже совсем развиднелось. По краю земли заалела нежная полоска — вот-вот выкатится солнце…

У Сергея маленькое лицо в крупных веснушках, губы тонкие, длинные, сжаты накрепко, глаза зеленоватые, какие-то беспокойные. Он хоть и постарше Митьки, а в плечах, пожалуй, поуже, и кисти рук тонкие, белые: видать, не знали грязной и тяжелой работы.

Сергей скосил на Митьку глаза, спросил подозрительно:

— Ты чего рассматриваешь меня, будто купить собираешься?

Митька смутился.

— Да я просто так… Для знакомства.

Сергей вздохнул тревожно, трудно:

— Не накрыли бы нас — днем опасно. Оперативники, как волки, рыскают по товарнякам, вынюхивают: не едет ли кто? Чуть что — в милицию… Эх, только бы до Узловой добраться! Потом — ищи-свищи. Там посвободней, говорят…

— Это куда посвободней?

— На Урал мне надо.

— Ого! — мотнул головой Митька. — Не близко. А зачем туда?

Сергей кинул на Митьку быстрый, настороженный взгляд, будто раздумывая: стоит ли говорить? Встретил синие Митькины глаза, спокойные, доверчивые, и снова вздохнул, теперь уже как-то по-старушечьи тоскливо и жалобно. И голос у него вдруг изменился, стал тоже тихим, печальным.

— Дай-ка закурить, Митя…

Митька прямо-таки огорчился, развел руками:

— Нету, Серьга… Не курю.

— Ну, ладно… Может, наскребу крошек…

Он скрутил папироску, чиркнул самодельной зажигалкой и затянулся дымом. И только потом поведал о себе горькую историю…

Он, Сергей, работает счетоводом на элеваторе, живет, прямо сказать, не сладко, да Митька и сам это видит по его одежке. Были у Сергея кой-какие деньги, да все ушли на похороны: месяца два назад умерла его мать. Отец? Он с первых дней на войне, и ни слуху ни духу от него. Остались они вдвоем — Сергей и сестренка. Ей всего одиннадцать лет. До этого жили плохо, а после смерти матери и того хуже. Сергей с утра дотемна на работе, а за девчонкой присмотр нужен, к школе готовить, есть-пить добывать, к зиме то-сё купить. Измучился, измотался, хоть плачь… Что делать дальше, как быть? Решил, наконец, отправить сестру к бабушке в деревню, на Урал. Отправил. А вчера письмо получил — заболела сестренка. Тяжело заболела, просит, умоляет Сергея приехать. Он даже не сказал на работе — сразу на вокзал, сел на первый попавшийся товарняк…

— Да-а, худо, брат… — сказал Митька дрогнувшим голосом. А потом участливо: — Может, поешь, а? — И, не дожидаясь ответа, схватился за котомку.

Сергей не отказался. Митька раскрыл котомку, пододвинул к нему. Сам взял кусочек хлеба и принялся есть, как на станции, медленно и бережно, чтобы ни крошки не упало. Сергей ел молча и жадно — крепко, видать, изголодался парень. Тяжело было смотреть, как он глотал почти не жеванное, натужливо вытягивая тонкую шею, как дергался на ней острый кадык, как расширялись глаза, когда кусок проходил особенно туго…

Наконец Сергей наглотался досыта, снова полез в карман за табаком, а Митька не спеша принялся увязывать полегчавшую котомку.

— Ну, а ты куда направился? — спросил Сергей, выпустив дымок.

— Я-то? На фронт.

У Сергея брови поднялись, протянул изумленно:

— На фро-онт?! Ты что, сдурел?

— Почему сдурел? — обиделся Митька.

— Как же ты доберешься туда?

— Доберусь. От Узловой прямая дорога. Где на поезде, где, авось, на попутных машинах. А нет — пешком пойду.

Митька медленно, с большим усилием заговорил про то, как они получили письмо от командира, как чуть не пропали с матерью от горя, как он решил бежать на фронт.

Сергей слушал Митьку и смотрел на него неподвижным взглядом, в котором перемешались и удивление, и робость, и еще что-то такое, чего враз не назовешь. Произнес малость погодя:

— Повидаюсь с сестренкой и тоже махну в армию…

И замолчали надолго, думая свои думы.

Поезд шел, казалось, как вздумается машинисту: то мчался — столбы не сосчитаешь, даже большие станции напроход проскакивал, то полз еле-еле, останавливался чуть ли не у каждого семафора, а то и просто у столба.

Митька стоял возле дверей, задумчиво глядел на пробегающие убранные поля, на желто-оранжевые перелески, на темные речушки и серенькие избы деревень, и тоска сжимала сердце: как там мама?..

Погода будто устанавливалась: ветер приугас, нет-нет, да и появится солнце, прорвавшись между черных лохматых туч. Однако было прохладно.

Сергей спал, подложив свой мешок под голову. Он съежился весь, натянул на голову пальто и все равно подрагивал — ни солома, ни эта дряхлая демисезонка не грели его. Митька долго раздумчиво глядел на Сергея, потом решительно скинул с плеч свою стеганку, накрыл ею Сергея. «Ладно, пусть часок поспит как следует, а я, небось, не окочурюсь». И снова встал у двери.

Стучат колеса, мотается теплушка, как пьяная, все дальше и дальше увозит Митьку от дома. А он волнуется, нетерпеливо смотрит вперед — скорей бы Узловая! Ему все кажется, что эта езда до Узловой какая-то бесполезная — уже вон сколько проехал, а к фронту ни на шаг не приблизился. Другое дело от Узловой — там каждый километр к цели.

Впереди, между кущами высоких и развесистых деревьев, закраснели кирпичом дома какого-то полустанка. Поезд не сбавил ход. За будкой стрелочника под небольшим откосом стояло трое мальчишек. Они, беззвучно смеясь и переговариваясь, били по вагонам гальками. Когда Митькина теплушка поравнялась с ними, один из мальчишек ловко угодил крупной галькой прямо в открытую дверь. Митька едва успел отшатнуться. Галька бухнула о противоположную стену.

Сергей вскочил на ноги, вскрикнул:

— Что это?!

Митька впервые за много дней засмеялся.

— Из пушки бьют!..

Сергей сел в своем углу, бросил зло:

— Чего зубы скалишь? Спросонья черт знает что может показаться.

— Да ты не обижайся, — сказал примирительно Митька. — Уж больно смешно получилось… Спи давай. Чуть что — разбужу.

Сергей долго сидел молча, потом сплюнул досадливо.

— Пить хочется, прямо горит внутри. Митька согласно кивнул:

— Хорошо бы холодненькой, а еще лучше кипяточку… Погоди, авось подвернется случай.

Сергей вздохнул тяжело, встал, подошел к Митьке.

— Ты бы, Митя, поменьше торчал у двери. Вдруг заметит тебя какая-нибудь дрянь на разъезде да сообщит по телефону на первую остановку. Не успеешь подъехать, как оперативники набегут. Поосторожней бы надо.

Поезд вдруг сильно сбавил ход. Не подъезжает ли к станции? Митька высунулся из теплушки. Дорога здесь делала крутой поворот и впереди, кроме пяти-шести вагонов да голой степи, ничего не было видно. Опять машинист вздумал возле какого-нибудь столба постоять.

— А, черт! — ругнулся Митька, когда поезд в самом деле остановился. — Так и за сутки до Узловой не доедешь… — Но тут же вдруг воскликнул обрадованно: — Серьга, гляди-ка — речка!

Теплушка не доехала всего каких-нибудь метров двадцать до небольшого мостика, под который убегала петлистая узенькая речушка.

— Вот тебе и случай! Айда напьемся?

Сергей замялся: и пить хочется, и вагон покидать боязно. Тронул Митьку за руку:

— Мить, слетай ты, а? Ты попроворней.

Митька удивленно развел руками.

— Да в чем я тебе воды принесу? Во рту?

Сергей засуетился:

— У меня есть. Сейчас… — И торопливо принялся развязывать свой мешок. Вынул оттуда котелок с крышкой. — Не в службу, а в дружбу…

Митька взял котелок, открыл и закрыл крышку, не мешкая выпрыгнул из теплушки и бегом спустился по крутой насыпи к речке.

Только напился, только снова зачерпнул воды — поезд дернулся.

Сергей замахал руками, как сумасшедший:

— Беги, беги! Быстрее! Давай котелок!

Но пока Митька взбирался на сыпучую насыпь, теплушка с Сергеем уже укатилась за мост. Митька растерянно забегал то в одну, то в другую сторону. Что делать? Оглянулся назад: нет ли тормозной площадки? Нет. А вагоны все быстрее бегут мимо и жадно сглатываются крутым поворотом.

Митька метнулся к концу поезда, увидел вдалеке ступени. Высоко, черт! Не промахнуться бы!.. Побежал, едва догнал площадку, ухватился за поручень. Напрягся, собрав все силы, влез на ступеньку, поставил котелок. Теперь — все! Теперь Митьку и клещами не сорвешь отсюда!