Казис Сая - Гадание на яблочных семечках Страница 6

— Где ты его отыскал? — удивлялись братья.

— Угадайте!

— Мусорщик дал?

— Только чур не врать! Ведь договорились — должны найти сами.

— А может, кто-то из твоих предков был одноглазым?

— Вот и не угадали. Я из бассейна выгреб.

— Надо было поспрашивать, вдруг кто потерял.

— Спрашивал… Целый месяц висело объявление: «Кто потерял глаз, звоните по телефону…»

— Не звонили?

— Звонили. Думали — глазок из кольца. Сказали, бриллиант.

— Ты же хорошо ныряешь. Вдруг нашел бы.

— Нырял… До сих пор из носа течет.

Звонок!..

Все пять уроков напролет в воображении Угнюса и Аудрюса вращались, мелькали, посверкивали спицы новых велосипедов. Нош под партой крутили невидимые педали, руки сжимали руль, а шея вытягивалась вперед, как будто следишь за каменистым спуском. От страшного напряжения по спине пробегала дрожь — ну и скорость! Такое чувство охватывало их зимой, когда спускались на лыжах с крутой горы.

На уроке русского языка учительница обратилась к ним:

— Ребята! Что вы там разглядываете?

— Светлое будущее… — ответил кто-то за братьев. — У них сегодня день рождения…

Дома опять не выдалось времени повозиться с велосипедами: приехали тетя Кастуте и дядина жена Виталия с сыном Рамунасом, двоюродным братом близнецов, который в этом году заканчивал восьмой класс. Гостям не терпелось расцеловать, одарить двойняшек — мама уже звала всех к столу. Дядина жена еще больше растолстела, Рамунас тоже выглядел крупнее своих лет, а Кастуте все такая же «птичка-невеличка», как говаривал отец. Никто бы не поверил, что ей за шестьдесят. Увидев близнецов, она почему-то растрогалась, долго протирала носовым платком свои очки, от волнения не видя толком ничего вокруг, потом вздохнула, вытерла слезу и, успокоившись, опять отгородилась от всех толстыми, весело поблескивающими стеклами.

Муж Кастуте Теофилис умер год тому назад от рака, теперь она вдовствовала, жила одна и выращивала цветы, с которыми, как сама признавалась, даже разговаривала, черпая у них силу и радость жизни.

Дядина жена, почувствовав, как бестактно, почти неприлично скрипит и шипит старое кожаное кресло, решила с него больше не вставать и велела сыну:

— Рамунас, подай мне сумочку.

Сумка была огромная, как вещевой мешок. Широко раскрыв ее, тетя Виталия прежде всего достала оттуда бутылку шампанского, потом засунула унизанную кольцами руку поглубже, вытащила другую сумочку, поменьше, отыскала в ней зеркальце, погляделась, подкрасила губы и выудила кошелек с изображением красавицы-артистки. Извлекла оттуда две купюры по двадцать пять рублей и протянула близнецам.

— Держите! Купите сами что-нибудь.

— Ой! Зачем так много?! — испугалась мама.

— А!.. У толстой тетушки сердце как воск.

— У меня для вас по удочке… — сообщил Рамунас и заговорщицки подмигнул двоюродным братьям. — Выйдем во двор, продемонстрирую…

— Садитесь, садитесь! Суп остынет, — приглашала мама, видя, как неуютно почувствовала теперь себя Кастуте. Она привезла только большой букет самых красивых своих тюльпанов, а мальчики, вернувшись из школы, его даже не заметили.

— Мне так хотелось подарить им бинокль и часы покойного Теофилиса… — опять принялась она жаловаться, чтобы слышали Аудрюс с Угнюсом. — Собиралась, собиралась и прособиралась… Раньше воры таскали у меня разве что цветы, а теперь даже по дому шныряют.

Мама сняла с комода вазу с тюльпанами и показала близнецам:

— Вот, что вам привезли! Красота какая, а запах!

— Запах у тюльпанов, может, и не ахти… — заметила Кастуте. — Зато в них много энергии. Вытяните руку, подержите над цветами… Ну, чувствуете?

— Хорошей селедочки и борща ничто не заменит! — громко произнесла дядина жена и тем самым обратила всеобщее внимание на то, что стояло на столе.

Обед и вправду удался на славу. Только поначалу речи взрослых казались скучными. Потом Аудрюс и Угнюс стали прислушиваться, о чем говорят между собой Кастуте с дядиной женой. Они обсуждали наболевший вопрос о летних каникулах.

— Одно плохо, Рамунас летом книгу в руки не берет, — жаловалась тетя Виталия. — Компания ему нужна… Пошел бы с двоюродными братьями на речку. Пусть себе купаются, отдыхают и читают, что требуется. А я за такой денек — каждому по рублю!

Рамунас опять подмигнул братьям: дескать, приезжайте, заживем как надо…

— Почему ваши такие образованные? — разглагольствовала дальше дядина жена. — Да все потому, что читать любят. Наш на людях двух слов не свяжет. А уж когда требуется что-нибудь написать — тихий ужас! Кстати, ведь это вам, кажется, он вместо «целуем, скучаем» написал «целуем с чаем»?

— А может, я нарочно отмочалил?.. — расхохотался Рамунас, демонстрируя, что поговорить он мастак.

— Сколько раз сказано — не ковыряй вилкой в зубах! — одернула мать, — Сиди прямо за столом!

Парень слегка смутился. Покраснел. Дядина жена сочла необходимым сгладить впечатление от головомойки сыну:

— Хлебом его не корми, только дай в руки какую железяку — сразу что-нибудь ковырять принимается… Вот было бы счастье, если б поступил в школу, где учат на механиков.

— Поступит… — бросились на подмогу двоюродному брату близнецы.

— Так ведь там, говорят, конкурс как в медицинский…

— Не поступлю, отец меня выучит не хуже, — не унывал Рамунас.

— Тоже мне — отец, отец!.. Лучше вон у двоюродных братьев поучись.

— Ты смотри, не перехвали мне их, — вмешалась мама. — Порассказывала бы вам, что они тут порой вытворяют, да не хочется праздник портить.

— Летом им следовало бы пожить врозь, — сказал наконец свое слово и папа. — Пусть один на каникулах поживет у Рамунаса, а другой…

Не закончив фразы, он взглянул на Кастуте, которая только того и дожидалась. Улыбнувшись близнецам, она тут же подхватила:

— А я как раз собиралась звать их обоих к себе. Домик утопает в зелени, полным-полно всяких ягод, цветы круглое лето…

Братья, опустив головы, молчали. Кастуте поняла, что одними ягодами да цветами их не заманишь. Глубоко вздохнула и решилась кое-что прибавить:

— Покойный Теофилис был страшно рассеянным. То башмак где потеряет, то шапку на суку забудет… А когда отыщется клумпе, глядишь, там уже пичужка гнездо себе свила или симпатичная жаба какая-нибудь устроилась с целым выводком. А шапку белка утащила… Так и оставлял им — пусть пользуются… Я вот что сказать хотела — даже теперь, хотя Теофилиса нет больше, эта его доброта на каждом шагу дает о себе знать… Кто ни приедет, все в один голос твердят — как здесь хорошо, как спокойно…

— Наш Рамунас тоже гостил недавно… — напомнила дядина жена. — Ну, как тебе там показалось? Понравилось, да?

— А что?.. Если б туда еще ватагу, был бы полный порядок…

Но когда двоюродные братья поднялись из-за стола и вышли во двор, Рамунас предупредил Угнюса и Аудрюса:

— Не будьте дураками. Там такая скука — околеть можно. Вот, поглядите, что я вам привез!..

Он развязал брезентовый продолговатый мешочек для удочек, а вытряхнул оттуда лишь палку потолще и несколько прутиков. Что это? Стрелы?!

— Это вместо удочек! Три тетрадки насквозь пробивают! Стрелы что надо!

Какой молодец! Из упругого удилища Рамунас соорудил вполне приличный лук. Тонкий конец пошел на стрелы с острыми медными наконечниками.

— Дома из этого лука я даже петуха уложил, — похвастался он двоюродным братьям. — Поэтому и прятал от матери, чтобы не узнала, какой подарок вам везу.

Подарок не терпелось тут же опробовать. Жаль, во дворе не было места пострелять по мишени. Стрелу приходилось пускать вверх отвесно, чтобы упала назад во двор. Рамунас посоветовал не натягивать слишком лук — жалко, если стрела залетит на крышу или упадет на голову какому-нибудь прохожему…

Однако предвечерье выдалось на редкость тихим, ни ветерка, и стрела возвращалась, вонзаясь тут же, в нескольких шагах. Когда наступила очередь Угнюса, он первым попробовал натянуть лук изо всех сил. Пустил стрелу, и, вскрикнув, бросил лук наземь.

— Что случилось? Что с тобой? — перепугались Рамунас с братом.

Угнюс показал правую руку. Тонкая нейлоновая тетива больно разрезала ему запястье. А куда же делась стрела?

И едва они запрокинули головы, как падающая с высоты стрела угодила Аудрюсу… господи! Неужели в глаз?!

Аудрюс зажал его ладонью и, повизгивая, вращался волчком. Сквозь его пальцы сочилась кровь. Заплакал и Угнюс — правая рука у него не разгибалась.

— Мужики, не выдавайте… — умолял Рамунас, засовывая лук в чехол. — Соврите что-нибудь…

— Аудрюс, покажи… Куда тебя?.. — хныкал Угнюс. — Правда в глаз? Ну, покажи…

Аудрюс отнял ладонь — рана вроде была пониже, но глаз выглядел жутко.