Кристине Нёстлингер - История одной семейки Страница 6

Ох ни фига ж себе!

Я задвинул оба тома обратно в шкаф. В голове была каша. Хорошо, сказал я себе, ну допустим, у сына либидозное влечение к собственной матери! Ну допустим, неосознанное влечение с ярко выраженным сексуальным характером! Если сам доктор Фрейд так утверждал, то мне, смиренному червяку, возникать нечего, ведь аргумент про то, что я это сексуальное влечение ну совершенно не ощущаю, не канает – речь-то идет о «подсознательном влечении».

Почему же тогда, вопрошал мой мозг, тонущий в психокаше, Дорис и Андреа опасаются, что я стану голубым? Если верить энциклопедии, я должен бессознательно хотеть только маму.

А если так, то это инцест, а никак не гейство, сказал я себе. Задумавшись обо всем этом, я вдруг услышал сзади какой-то булькающий сдавленный крик. Это кричала мама – она как раз шла через гостиную к себе в комнату.

Мама остановилась как вкопанная, уставясь на меня с открытым ртом, как до этого мои сестры. Я ласково ей улыбнулся.

– С-сын, ты что, с ума сошел? – заикаясь, произнесла мама и принялась тереть нос.

– А что такое? – спросил я. Полностью уйдя в свои мысли, я совершенно забыл про безумный розовый халат.

– Ольф! Карнавальная неделя уже несколько месяцев как прошла, – сказала мама. – Сними этот клоунский наряд и смой эту жуткую раскраску!

Я уселся на подлокотник кожаного кресла и сказал мягко и по-доброму:

– Перестань тереть нос, а то морщины появятся!

Так обычно говорит бабушка. Мама последовала моему совету и живо отдернула руку от носа.

– Объясни мне кое-что, мама, – продолжил я.

– Сначала умойся! – взвыла она. Ее рука снова дернулась к носу.

– Опять за старое? – предупредил я.

Мама уронила руку. Она подбежала ко мне, схватила за поросячье-розовое плечо и попыталась подтолкнуть в сторону ванной. Я не дался. Моя мама, надо сказать, обладает недюжинной силой, хоть и довольно тощая. Но и я не то чтобы слабенький припадочный мальчуган.

Последний раз мы с мамой мерялись силой лет этак шесть назад.

Я решил заночевать в саду, в палатке, а мама была против, потому что ночью обещали дождь. Бабушка тоже была против – якобы в этом возрасте я был склонен к ангинам и простудам. Так что мама строго-настрого запретила мне ночевать в саду. Но я все равно, втайне ото всех, поздно вечером отправился в палатку с подушками и одеялами. Мама, конечно, это заметила. Она пришла в палатку, ругалась и кричала, грозила всеми карами небесными, но я наотрез отказался уходить оттуда. Тогда мама просто схватила меня поперек, словно скатанный в рулон ковер, который несут в химчистку, и потащила в дом. Я орал и вырывался и, кажется, даже ее укусил. В ляжку, если мне не изменяет память. Но все напрасно. Она просто-напросто была сильнее меня! И сейчас было очень похоже, что нам снова придется померяться силами! Мама тянула и толкала, я упирался. Но за исход противоборства я не волновался – ведь за эти годы мое тело стало длиннее и тяжелее, и у нее уже не получилось бы обращаться со мной как со скатанным старым ковром. Пощечин она, конечно, могла бы мне надавать. Другие мамы, как я слышал от друзей, довольно часто прибегают к этому средству убеждения. Только вот телесные наказания у нас в доме строжайше запрещены!

– Ольф, – сопела мама, – сейчас же отправляйся в ванную!

Захват ее был болезненным, острые ногти впивались сквозь махровую ткань халата в плечо.

– Пусти, не то заору, – предупредил я тихо. На успех я не надеялся, но ошибся. Мама оставила мое плечо в покое.

– Ну чего ты в бутылку лезешь, – сказал я, – мне надо всего лишь спросить тебя кое о чем важном. А потом я смою с себя эту дрянь!

Я вытер рот. На вкус губная помада и вправду была гадкой. Как малиновый джем поверх бутерброда с салом.

– Тогда спрашивай уже, – засопела мама, снова натирая нос.

Я решил воздержаться от критики на этот счет и сказал:

– Речь об Эдиповом комплексе, потому что я никак не пойму, почему это влечение к матери, я имею в виду, если отца нет, в общем, с чем тут справляться! И каким боком тут эта гомосексуальность!

Я откинул челку со лба и начал объяснять все по новой, потому что запутался и увидел по маминому лицу, что она ни черта не поняла.

– Я про то, – сказал я, – каким образом, если нет отца, действует либидо сына к матери.

Мне казалось, что на этот раз я все объяснил предельно ясно. Но мама, как видно, так не думала.

– Что-что? – спросила она, широко раскрыв глаза.

Я повторил вопрос, стараясь говорить еще яснее. Мама повторила свое «что-что?» и еще больше вытаращилась.

– Так ты в эдиповом комплексе разбираешься или нет? – спросил я.

– Совершенно не разбираюсь, – сказала мама с сожалением и добавила, словно извиняясь: – Я же училась на юридическом!

Никакой-то от нее помощи в трудную минуту!

Я расстроенно покачал главой и покинул гостиную. Смыл боевой раскрас (это оказалось не так-то просто), облачился в спортивный костюм и выскользнул из дома через черный ход.

Темная-претемная, черная-пречерная ночь царила снаружи, только из Синей гостиной пробивался свет, падая светлым прямоугольником на клубничные грядки и указывая мне путь к дальнему забору. Я перелез через забор и двинулся вдоль него по мокрой от ночной росы траве к дому Акселя. На дворе стояла почти полночь, но Аксель часто бдит по ночам. Бывает, он читает до самого рассвета. Я уже сто раз вел с ним ночные разговоры, сидя у него на подоконнике, потому что его комната – на первом этаже. Только звонить ему по телефону ночью нельзя, чтобы не проснулись его родители.

В комнате Акселя горел свет. Я опять перелез через забор и прокрался к окну. Храпящий Аксель лежал в постели. Щека его покоилась на раскрытой книге. Я тихо свистнул, и Аксель перестал храпеть. Я еще раз свистнул, Аксель перевернулся на другой бок, щека его соскользнула с книги, книга плюхнулась на пол. Аксель подскочил на кровати и испуганно огляделся.

– Да это я, – сказал я и залез в комнату.

Аксель зевнул и злобно ответил:

– Если ты все-таки согласен с моим предложением, мог бы и завтра в школе сказать. Мне такой чумовой сон снился!

Он спустил ноги с кровати, потянулся, глянул на меня и объявил:

– Только теперь, братан во Христе, тебе это обойдется куда дороже. Свой шанс ты упустил. Я тут все обмозговал. Мои первоначальные требования – это только цветочки. Два билета в неделю – курам на смех, мне ж потом Солянку еще в кафе приглашать. Так что выкладывай четыре билетика. И гони одну из твоих пластинок Дженис Джоплин.

От такой наглости мне тут же захотелось вылезти через окно обратно, но я сдержался и притворно-дружелюбно сказал:

– Хорошо, я подумаю. Завтра скажу тебе, что решил.

Нельзя же было портить Акселю настроение!

– Я пришел к тебе совсем по другому делу, – продолжил я, – ты ж у нас в психологии царь и бог!

Аксель самодовольно кивнул.

– Я тут прочел кое-что интересненькое, – сказал я. – И не совсем догоняю. Речь об одном парне, который не может справиться со своим Эдипом, потому что у него не было отца. И поэтому он станет геем!

Аксель смотрел на меня, прищурив правый глаз. Он ведь и вправду профессор кислых психощей! Он сразу понял, откуда ветер дует, и ни на секунду не поверил в то, что мой интерес чисто научный. Он изрек:

– Милый мой, ты что, хочешь, чтобы я разбирался в твоих проблемах вот прямо сейчас, в полночь? Не чересчур?

Я уже приготовился к тому, что он потребует в качестве гонорара мою рубашку из чистого шелка, проигрыватель и сберкнижку впридачу, но Аксель нахмурил лоб и продолжил:

– А с научной точки зрения объяснить такие вещи неучу вроде тебя коротко не получится. Это все ужасно сложно!

Он кивнул в сторону книжных полок.

– Вот полное собрание сочинений Фрейда! Прочти – и тебе все станет ясно! Но на это уйдут годы! Я и сам-то дошел только до толкования сновидений!

– Для начала мне хватит и простенького объяснения, – сказал я.

Аксель вздохнул, снова улегся на кровать, натянул одеяло до подбородка и выдал:

– С Эдипом справляются, борясь с отцом за внимание матери, потому что по Фрейду отец – соперник и противник. И только когда мальчик вступает в борьбу со взрослым мужчиной и борется с ним, он обретает свою мужскую идентичность!

Потом Аксель выключил лампу на тумбочке и пробормотал:

– Спокойной ночи!

Я сказал «Бог в помощь!» и направился к окну. Я уже висел на подоконнике, ища ногами землю, и тут Аксель пробормотал:

– А некоторые психологи ни в грош не ставят этого Эдипа-козлотипа!

Вдоль забора я побрел обратно в сторону дома. В Синей гостиной еще горел свет. В маминой комнате тоже. Я тихо проскользнул в дом. Не хотелось, чтобы ко мне пристал кто-нибудь из домашних.

Я улегся в постель, бормоча под нос «Эдип-козлотип», и решил, что с завтрашнего дня я болею. Мне срочно нужны были время и тишина, чтобы все обмозговать. А лучше всего у меня получается обмозговывать при строжайшем постельном режиме. Обычный школьный день с Солянкой и контрольной по математике, сказал я себе, только отвлечет меня от важных размышлений.