Гайда Лагздынь - Две жизни в одной. Книга 2 Страница 61

Им вольные ветры свободу несут,

А птицы на ветках дрожат на весу.

Все помнится птицам железная клеть,

Откуда не всем удалось улететь.

Вольные птицы, не надо бояться!

Пусть ночью вам сны только в радугах снятся!

Ни пули, ни крик, ни продажная рать,

Ни главный орел, что послал умирать!

А птицы на ветках дрожат на весу,

Не веря тому, что их крылья спасут!

Что брошена в яму тюремная клеть,

Что можно им снова свободно лететь!

Вы вольные птицы, не бойтесь полета!

Пусть крылья подбиты, и нет уж кого-то!

В далеких мирах, в поднебесье восславьте

Безвинно убитых, в мучениях павших!

Скорбно дышит земля в безымянных могилах,

Клокочет порой с необузданной силой.

Солнце, в гневе сгорая, по небу плывёт,

Живых на Земле к покаянью зовет!

Вам крылья даны, небеса, для полета!

Вы духом сильны, что так важно для взлета!

Поддержат вас, знаем, родные птенцы,

России могучей другие певцы.

А птицы в полете дрожат на весу,

Не веря тому, что их крылья спасут,

Что брошена в яму железная сеть,

И можно им вновь с громкой песней лететь!

Летите же, птицы! Летите орлами!

Ведь души погибших и с вами, и с нами!

В далеких мирах, в поднебесье восславьте

Безвинно погибших, в мучениях павших.

Исповедь

Смертельные трюки под куполом с детства

Я совершала, не зная про нить,

Связавшую душу с великим наследством,

С генетикой рода, мне давшую жить.

Я кувыркалась на брусьях трескучих,

Страховку над бездной себе не беря!

Босою носилась по стерням колючим,

И груз весь житейский брала на себя.

Стояла открыто на жизненной точке,

Не ведая страха и меры порой.

Не потому ли у младшенькой дочки

С детства тревожный характер такой?

Не потому ли покоя мне нету?

И нет тишины ни на час, ни на миг.

И носит меня бесконечно по свету

Тот прежний, все помнящий раненый крик?

Люди одного века

С каждым годом — круг не тесен!

Застолья реже хоровод!

Печальней звук коротких песен.

И гость стареющий не тот.

Все беспараднее общенье,

Белее гостя голова,

И тост любви без вдохновенья!

Притихшей трапезы слова.

Замолкли радостные звуки.

Одно круженье, без вина.

Все ближе час земной разлуки,

А мыслей мудрых — вышина.

Надежда

Снесут, оставят на погосте,

И скажут добрые слова,

Вздохнут, помянут тебя гости,

В душе подумают: не я!

Пока не я. Еще годочек.

А может, больше проживу?

А может быть, еще пяточек?

А может, больше протяну?

Надежда. Снова ожиданье.

Мы все еще чего-то ждем.

Не сладок мир теперь свиданий!

В надежде все ж пока живем.

Дух отца

Дал мне папа имя латышское.

И фамилию папа мне дал.

Его отчество тоже не лишнее.

Если папа об этом бы знал!

Так, пройдя через боль и лишения,

Поднялась на вершину земли!

Твое имя, презрев все гонения,

Вознесу я в другие миры!

Воскресила безлюдно убитого,

Среди ярости дикой — отца!

Ты прости, что из детства побитого

Не припомню ни глаз, ни лица.

Мой отец. Он — латыш. Гены — вольные.

Без забрала иду по земле!

Не приемлю дела подневольные.

Дух отца-бунтаря — все во мне!

К покаянью не зовут

Замерзают воды холодные,

Тень загубленных бродит в ночи,

Стонут души людские, безродные

Убиенных в рассветном пути.

Называли врагами народными

Мать, отца, неповинных детей,

Умирали в бараках голодными,

От безумства «великих» людей.

Говорила спасибо я Сталину

За счастливое детство свое.

Но доселе судьба моя рваная

Не покинула сердце мое.

Уплывают с холодными льдинами,

Чуть оттаяв, до устья плывут

Судьбы тысяч ни в чем не повинные

К покаянью, устав, не зовут.

Судьбы

Двадцатый год и год тридцатый!

В шеренге строем аль вразброд.

Кто забежал? Отстал от даты?

Кто раньше? Позже упадет?

На пятки сзади наступают.

Прорваться бойкий норовит.

За горизонтом люди тают.

Костер закатный там горит.

В клубок наматывая нервы,

В инфаркте зажимая боль,

Идет толпа, толкая землю,

И выжимая в спинах соль.

Что впереди? То все — далеко!

Что позади? Короткий сон.

Реально чувствовать — жестоко.

Осознавать — печальный стон.

За горизонт уходят люди.

На край уж новые встают.

И каждый думает: что будет?

Но к горизонту все идут.

Любовь моя

По багровеющим полоскам

Закат разрезан вдоль земли,

Любовь моя, подобно блесткам,

Сверкает отблеском вдали.

Я растворилась вся в любви.

Она — всевышнего награда.

Она и явь. Она и сны,

И от беды моя ограда.

Стремится к солнцу колосок.

Его не раз дождем кидало.

Но он подрос и стал высок.

Его любовь к земле спасала.

Ты покидаешь мои сны.

Лучи закатные сгустились.

Любовь моя, мечты мои

В закате жарком растворились.

* * *

Какой туман окутал лес!

Похолодало, видно, ночью.

Роса, упавшая с небес,

Все окропила сочно-сочно.

Сквозь пелену встает рассвет,

Румяным бликом озаряя.

На семь цветов распался свет,

Искрит, на капельках играя.

Прекрасен миг рожденья муз —

Душа невольно в трепетаньи,

Слетает с сердца тяжкий груз

И ангел принял покаянье.

Прекрасен миг рожденья муз.

***

Пахнет глушь смолистыми кореньями,

Где-то тяжко ухает сова.

Лес наполнен мрачными виденьями,

Что ни куст — причуды, терема.

У корней прогорклого осинника,

Положив на землю облака,

Бродит ночь пахучими низинами,

Словно ищет клады тайника.

На лугу, в траве густой, некошеной,

Где стоит багульника дурман,

Где пасутся одиноко лошади,

Стелет ложе утренний туман.

1980 г.

***

Созвездья бледные погасли.

В тумане теплится рассвет.

Среди берез тропой неясной

Скользит по травам росный след.

В лесу лукавая кукушка

Еще не мерила года.

Над речкой к сказочной избушке

Плывут туманные стада.

Склонились ивы в сизой дымке

Над бледной гладью родника.

Заря в пылающей косынке

Вскрывает клады тайника.

Корона в небе золотая,

В червонцах алого венца

Плывет,

Край неба поджигая,

И нет красе земной конца.

1981 г.

***

Стоит камыш над речкой свечкой.

Он стережет утиный дом.

Дуб распластался над крылечком.

А в доме пахнет молоком!

А в доме хлебом пахнет вкусно,

На окнах — красная герань.

На сердце радостно и грустно.

Иду росой, вдыхаю рань.

Замашки города иные,

Иные ритмы, даже гром!

Слышны деревни позывные:

Баран заблеял за углом,

Петух прочистил горло лихо,

Гусь возле речки гоготнул —

И вновь кругом светло и тихо.

Камыш задумчиво вздохнул.

Шуршнет пожухлая солома.

Калитка скрипнет на ветру.

Журавль колодезный у дома

Слагает песню на юру.

1985 г.

***

В кузнях ближних, в кузнях дальних

Отзвенели наковальни.

В росах утренних прохладно.

Разнотравья запах острый.

Неторопкий, сильный, ладный

Взмах косцов по травам пестрым.

Ты послушай! Тонко-тонко

Сталь косы выводит звонко

Песню чудного завета,

Песню света, песню лета.

И солистке вторят хоры —

Трав нескошенных просторы.

1986 г.

Хлебное поле

Пляшет бойко за лесом зарница,

Хлебный запах повис над землей,

Нежно шепчется в поле пшеница

С тишиной, с тишиной, с тишиной.

В спелых росах задумались травы,

Над хлебами комбайны плывут,

Спать рассветы ребятам кудрявым

Не дают, не дают, не дают.

Даль без края в хлебах золотится,

Теплый ветер налит синевой,

Как тобой в этот час не гордиться,

Край родной, край родной, край тверской!

Солнце, в небе лучами играя,

По просторам идет не спеша.

До чего ты, Россия, большая,

До чего хороша, хороша.

1981 г.

***

Тропинка торопит,

По травам петляет,

Кого-то уводит,

Кого-то встречает.