Слав Караславов - С папой на рыбалку Страница 7

— Тебя-то я никак не ожидал видеть.

— Почему?

— Мне бы в голову не пришло, что ты так рано встанешь.

— Я могу встать ещё раньше! — прихвастнула я.

Теперь, когда я стала заправской рыбачкой, для меня такое невинное хвастовство, по сравнению с тем, что говорят другие, вполне простительно. Рыбаки вообще любят пыль в глаза пускать. У них карп с поросёнка, кефаль обычно величиной в руку, а судак в Бата́кском водохранилище толстенный, как китайский термос. Но об этом рыбаки обычно рассказывают очень цветисто, их сравнения бывают на редкость удачны.

Дядя Рангел достаёт из рюкзака промасленный свёрток, разворачивает его и суёт мне в руку большой кусок слоёного пирога.

— На́, подкрепляйся, и посмотрим, кто съест больше.

— М-м! Не хочу! — говорю я в ответ, и мой рот наполняется слюной: при этом я посматриваю на папу. Он улыбается и кивает головой: бери, дескать.

Я беру тёплую баницу и запускаю в неё зубы.

Даже не подозревала, что в такую рань можно с таким аппетитом есть. С этой баницей в четыре часа утра не может сравниться никакая другая еда, хотя мама по части готовки большая мастерица. Что бы она ни сделала, всё ужасно вкусно.

Из-за поворота показался большой красный автобус. Мы поглядели в ту сторону и с удивлением увидели, что почти все садовые скамейки заняты рыбаками. Никто и не заметил, когда их столько нашло. А может, только я одна не заметила.

— А где же Афанасий? — заволновался дядя Рангел. — Ещё не хватало, чтобы он опоздал.

В это время мимо нас проходил усатый кондуктор в форменной фуражке.

— Куда идёт этот автобус? — спросил папа.

— В Горни Ло́зен.

— А следующий когда будет? — вмешался дядя Рангел, торопливо проглотив последний кусок баницы.

— В пять, — ответил усатый и удалился.

Папа и дядя Рангел переглянулись и тут же одновременно посмотрели на часы.

— Сколько сейчас, папа?

— Без пяти четыре.

— Точно четыре! — сказал дядя Рангел.

— У тебя солонка, а не часы! — заметил папа.

— Это у тебя солонка. Я только что проверял их по радио.

— А ты вообразил, что тебе скажут точное время в три часа? — бросил папа с весёлой улыбкой.

Трудно сказать, сколько продолжался бы этот спор, если бы не раздался предупредительный рык автобуса. Мы втроём растерянно переглянулись.

— Будем садиться, что ли? — спросил папа. — Но мы даже не знаем, куда ехать.

Тем временем автобус мягко тронулся с места. К нему уже подбежал какой-то долговязый человек. В свете уличного фонаря блеснули толстые очки, и мы услышали голос Афанасия:

— Эй! Пошевеливайтесь, а то опоздаем!

— Сам опаздывает, а мы… — недовольно буркнул дядя Рангел и ринулся к автобусу.

Мы с папой тоже не растерялись и бросились за ним следом.

Папа, конечно, догнал машину первым и, поймав меня за руку, втащил на подножку. Дядя Рангел схватил меня под мышки, и вскоре мы, запыхавшиеся, молча тряслись на задних местах автобуса.

— Терпеть не могу копуш! — начал Афанасий. — Видишь, что автобус трогается, что тут медлить!

— Это я медлю? — возмутился дядя Рангел. — Мы его ждём битых полчаса, а он…

— Меня ждать нечего! Я человек точный!

— Хватит! Не выводи меня из терпения!

— И ты меня тоже! — Афанасий примирительно улыбнулся. — Четыре билета до Вра́ни, — сказал он кондуктору и обернулся к папе. — Давай мелочь, а то у меня пятёрка!

Так началось это воскресенье.

Глава шестая, в которой рассказывается, как мы весь день ловили карасей и как упустили огромного карпа из-за того, что не послушались Афанасия. В этой главе я поймала большущего карася, после чего меня пришлось сушить на солнце

Когда мы высадились из автобуса близ дворца Враня, было уже светло. Не теряя времени, мы зашагали к Казичене.

— И тут успели заасфальтировать! — удивился папа.

— Окружная дорога! — пояснил дядя Рангел. Он водит машину и считает себя специалистом по части дорог. — Через год будет полностью закончена.

— Уж больно узкая! — заметил Афанасий.

— Нормальная дорога, — возразил дядя Рангел. — Нам автострады ни к чему!

— А жаль! — вмешался папа.

— Автострады нам понадобятся лет через пятнадцать.

— Верно! Так зачем же перестраивать её через пятнадцать лет, если можно построить сразу. Какой смысл дважды вкладывать деньги?

— Вот и со стадионом так получилось. Сделали бы сразу на сто тысяч мест, и точка. А теперь раскошеливайся на реконструкцию! — добавил Афанасий.

Интересно, что все они говорили так, будто сами вкладывали деньги, сами строили дорогу и эта дорога принадлежала им.

— Папа, а зачем они нам, эти дороги?

— Как зачем? По ним ездят машины.

— Почему же вы их строите? Пускай бы государство этим занималось.

Все засмеялись, а Афанасий зашагал рядом со мной.

— Так мы и есть государство.

— Погляди вон на этот камень, — дядя Рангел указал на километровый столб у обочины. — Откуда знать, что он установлен не на папины деньги, или на мои, или, скажем, на деньги тёти Марии? Все мы работаем на государство.

— Выходит, что всё это наше?

— Так оно и есть, — ответил папа. — И заводы, и поезда, и озёра, и реки… Только принадлежит всё это не мне, не тебе, а всем нам, всем болгарам… Поняла?

— Тогда почему же мы платим за то, что едем в поезде?

Все снова засмеялись, а дядя Рангел сказал:

— Потому что мы ещё малость не доросли!..

Это меня очень удивило: и папа, и дядя Рангел, и Афанасий — взрослые люди, а у Афанасия рост почти два метра.

— А сколько нам ещё расти?

— Много! — с усмешкой заметил папа. — Подрастёшь ещё немножко, тогда поймёшь…

— И Афанасий ещё должен расти?

Все засмеялись.

— Ну конечно! — сказал дядя Рангел. — Ему больше других надо расти.

— Почему?

— Потому, что он бывший футболист! — сказал папа.

— На бульдо или на пробку будем навешивать поводки? — спросил Афанасий.

— На бульдо, на пробку — всё равно.

Я потянула папу за руку:

— Что ещё за бульдог, папа?

— Не бульдог, а бульдо! Это такой шарик, чуть больше пробки, потом увидишь.

Скоро мы пришли на место. Я всего третий раз на рыбалке, но и у меня уже есть рыбачьи навыки. Я присматриваю за вещами, если папа и дядя Рангел уходят слишком далеко. Мне строго запрещено кричать или звать их и не в меру суетиться. Дядя Рангел говорит, что рыба не любит шума и болтовни.

Всякий раз, когда приходишь на новое место, оно тебе кажется голым и неприветливым. Такое чувство было у меня и теперь. Песок, мокро, сыро. Стоячая вода едва заметно морщинилась от лёгкого ветерка. И судя по всему, тут совсем неглубоко. Может, по колено или чуть глубже.

Мы сбросили на берег рюкзаки и тут же стали налаживать удочки.

Афанасий вынул несколько катушек с очень тонкой леской, прикрепил к лескам увесистые грузила, осмотрел бульдо. Теперь и я увидела, что это такое. Обыкновенный пустотелый пластмассовый шарик с крышечкой. Если в него налить немного воды, он слегка погружается в воду. А без воды — плавает на поверхности.

Афанасий отщипнул комочек мамалыги, которую мы с папой приготовили.

— Вот это вещь! Ты сама её сделала, Ани?

— С папой вдвоём, — ответила я и присела возле него на корточки.

Афанасий насаживал на каждый крючок мамалыгу и приминал её пальцами.

— Порядок! — бодро сказал он, покончив с этим делом. Выпрямившись, он раскрутил привязанное к леске грузило и послал его далеко от берега. Свинец плюхнулся в воду, а на поверхности осталась лишь светлая точка — бульдо.

Таким же способом Афанасий забросил ещё две удочки. Потом вытер о штаны жирные руки и поманил меня пальцем.

— Ани! Садись вот тут и следи за теми шариками. Если какой из них начнёт прыгать, зови меня. Поняла?

Я кивнула и села на папин рюкзак.

Папа и дядя Рангел тоже успели забросить удочки. Афанасий присоединился к ним.

Кто из них вытащил первого карася, мне сказать трудно, потому что я не отрывала глаз от белых шариков. Я только слышала, как дядя Рангел произнёс: «Хоп!»

Когда я обернулась, папа опускал в садок трепыхающуюся рыбку. Я вскочила на ноги и кинулась к нему. Мне не терпелось посмотреть, что папа поймал. Так вот он какой, карась! Небольшая золотистая рыбёшка, плоская, голова тупая, а рот разинут — дальше некуда.

Я полюбовалась рыбкой, потом мне стало её жалко, и я вернулась к рюкзакам.

— А карась очень вкусный? — обратилась я к стоящему рядом Афанасию.

— Нет, не очень, — ответил он.

Хотя Афанасий такой же взрослый, как папа, я его называю по имени, и он не обижается. У него очень доброе лицо, особенно когда на него смотришь с близкого расстояния, и такие же добрые, чуть прищуренные глаза, хотя за толстыми очками они кажутся немного выпученными.