Сергей Григорьев - Сигналы великанов (сборник) Страница 8

— Моли бога, что у меня ревматизма в руке!

IV. Над Волгой

У Ильи Топчана были крепкие нервы; когда при испытании сердечного рефлекса над его ухом внезапно бахнули из ружья, — то он сказал спокойно: «Эге ж!» и кривая пульса на хронографе дрогнула чуть-чуть. За войну Топчан летал радио-телефонистом на дирижабле «Кондор», сгоревшем под Львовом, потом был пулеметчиком на истребителе и не один раз «ястребиным» ударом падал на противника, а в конце войны перешел на «колбасу».

«Сидишь в корзине — як на тяге — ждешь с карабином фррр! — вальшнеп. Бах! Бах! Бабах! Тра-та-та. Кувырк!»

В революцию, когда разошлись с поезда семнадцатой роты офицеры, — Топчан сделался ее командиром. «Колбаса» семнадцатой воздухроты была системы французского капитана Како — без хвоста, с тремя рулевыми мешками, — спокойно реяла «Како» в воздухе Даже в шквалистые штормовые ветра. О том, что англичане и американцы водили колбасу на буксире, как высокий перископ[9] эскадры, Топчан слышал и читал — а теперь ему самому приходилось впервые летать на привязи за пароходом. Флотилия шла вверх по Волге. Илья неохотно уступал в корзине место другим наблюдателям и нетерпеливо ждал того часа, когда флотилия войдет в соприкосновение с противником. Больше всего он желал того, чтобы в отряде противника были самолеты, которых Топчан звал «вальшнепами». Усаживаясь в корзину, он любовно каждый раз рассматривал автоматическое ружье на случай защиты «колбасы» от разрывных пуль с аэроплана. На плечи Топчан надевал нечто вроде офицерской портупеи, а к ней карабином зацеплялся за плечами плетеный строп от парашюта, подвешенного к корзине снаружи, сбоку.

— Ты мне эту собачку подвяжи веревочкой, — сказал товарищу Топчан, — неровен час спрыгнуть придется: так оно вернее. Подвязал?

— Есть — и товарищ прикрутил карабин парашюта веревочкой.

— Отпускай…

Со звоном развивается лебедкой трос, и корзина возносится под желтым пузом «Како» в поднебесье. Пароход идет вперед, увлекая за собой привязной аэростат. Ветерок обвевает лицо. Нет оглушающего на аэроплане рева мотора, ни резкого удара воздушных струй, ни колебаний от «порханий» аппарата, ни крена на виражах. Тихий реющий полет.

Топчан осматривает землю в большой цейссовский бинокль. Слева, в серую от мглы даль, уходит горная степь, то вздымаясь шапками бурых титанов, то разбегаясь заплатами распаханных увалов; изрезанная глубокими морщинами оврагов, она напоминает заскорузлую ладонь землекопа. Меж увалов вьются дороги. Синеют стеклышками ставцы, опушенные серым бордюром ветел. Около воды — стада. По дорогам козявками — мужичьи возы.

Волга будто разрезала землю стальным ножом: справа гривки, перемеженные воложками, ериками, озерами, а затем до края неба бурая ровная степь.

— Что там дымит на краю неба? — Топчан говорит по телефону на пароход:

— Вижу справа в степи за Волгой дым. Подыми выше. Не пойму что. Никак поезд.

Топчан взглядывает на альтиметр[10]: тысяча двести метров. Выше нельзя. Весь барабан вытравили. Вдруг корзина качнулась, и края земной чаши, дрогнув, словно завернулись: выбирают трос. По телефону:

— В чем дело?

— Держись, Илья! Тебя сзади накрывает самолет!.. С кругом!

Сердце Топчана дрогнуло. Сунул бинокль в кобур, прилаженный у борта корзины. Руки сами потянулись к ружью-пулемету. Поправил за плечами строп парашюта…

V. Бой

Самолет, блеснув справа стеклянным цветом крыльев, показал на них два трехцветных круга — сине-красно-белый. На крутом вираже авиатор вздернул свою птицу на дыбы. Топчан услышал вместе с фырканьем мотора тропоту пулемета и увидал вслед за самолетом четки пороховых дымков. Вскинул на борт ружье. Огонь! Но самолет уж скрылся вверху за тушей «Како». Снизу бухнуло орудие, и защелкал с парохода пулемет. Должно быть, летчик сделал петлю, и Топчан едва успел перекинуть ружье на левый борт, как слева снизу снова взревел мотор и пули!.. Топчан услышал над собою словно звучный вздох большого зверя, вскинул голову: тело колбасы опало, дымя змеился огонек; корзина ушла из-под ног — враг поджег аэростат. Топчан бросил ружье, шагнул через борт корзины и, оттолкнув ногами, ринулся вперед, поднявши кверху руки… Рубашку задрало ветром кверху. Топчан падал камнем, — мелькнула мысль: «не развернется, шлепнусь». Но тотчас вслед за тем Топчан услышал над собой как будто шум крыла огромной птицы, одернул с головы рубашку, взглянул вверх и увидел, что парашют расцвел над ним желтым шелковым цветком… Топчан от радости дрыгнул ногами — и почуял, что падение его замедлилось. Он увидел над собой в дыму и пламени скомканный клуб «Како». Топчану показалось, что в тот же миг его с парашютом словно кто дернул вверх, мимо горящих останков аэростата. И тот же миг он понял, что, падая, горящий шар обогнал его.

Снизу гремели орудия. Трещали пулеметы.

Парашют падал в Волгу, увлекаемый ветром.

Ноги Топчана окунулись в воду — и он не знал, что ему делать: радоваться ли спасению, или готовиться утонуть. Парашют, надутый ветром, влек Топчана вниз по реке, то окуная его по плечи в воду, то выдергивая из воды и поворачивая его из стороны в сторону. Флотилия шла прежним курсом. От одного парохода отплыла лодка, может быть, затем, чтобы спасти командира воздухроты.

Топчан видит, что подпаливший его самолет, то взвиваясь, то падая, пытается уйти от обстрела. Вмиг около аэроплана пыхнул бурый клуб дыма, и Топчан, борясь с водой и ветром, увидал, что от опрокинутого аппарата комочком отделился и канул летчик— и над ним раскрылся желтый зонт парашюта.

— Эге! Нашего полку прибыло!

Обломки сбитого аэроплана, дымя, упали отдельно — мотор и ухнул в воду — дальше крылья и смятый хвост. Повернутый к ветру лицом, Топчан увидел, что летчик, спускаясь на парашюте над самой водой, отцепил стропу, в брызгах окунулся, вынырнул и поплыл к уносимым ветром и водой обломкам своего аэроплана.

VI. Пленник

Топчан не пробовал отцепляться от своего паруса: карабин был прикручен к помочам веревочкой — нож в кармане, да не достать.

— Та и спасибо, бисовы дети, прикрутили!

Парашют то рвался вверх, надутый ветром, то касался краем волн и намокал. Мгновеньями Топчан готовился к тому, что, намокнув, парашют свернется, и тогда — тонуть. Темнело. За волнами лодки не видать. Где-то близко совсем мелькает над водой перо сбитого аэроплана. Работая руками и ногами, изнемогая, Топчан пытается приблизиться туда. Порывом ветра его выдергивает до ног из воды и слышен крик:

— Эй, не робей, товарищ, еще немного! Сюда!

Топчан увидел, что на крыле сидит, должно быть, летчик тот. Мотнуло, окунуло с головой в волну. Ударился плечом, схватился рукой за стойку. Тот помогает. Топчан взобрался на крыло и сказал:

— Стой! Я тебя взял в плен! Ладно?

— Очень приятно! — ответил пленник. — Только подождите, а то ваш парашют нас вместе сдернет в воду. У вас есть нож?

— В штанах.

Летчик достал из Топчанова кармана нож, раскрыл, разрезал стропу, и парашют, мелькнув, взлетел, потом упал, исчез в волнах. Топчану стало легче.

— Ффу! И намаялся я с ним. Покурить нету?

— Промокло все — и спички, и табак…

— Видишь ты, какое дело. Чего же наших не видать?

Стрельба из пулеметов и орудий стихла. Но на флотилии не зажигали огней. Небо накрыло серым пологом ненастья. Берега скрылись во тьме. С валов окатывало и Топчана и его пленника брызгами. Сначала вода казалась Топчану теплой, но скоро руки и ноги стали ныть и коченеть от холода. Погода разыгралась. Мелкий частый дождик стал сечь в лица пловцов. Они сидели на своем зыбком плоту из крыла разбитой неживой птицы плечом к плечу, ухватясь за стойки.

Топчан стал ругать весь свет, выкрикивая в темноту ненужные слова, и ему стало как будто теплее. Пленник сначала поощрял Топчана и как будто вздрагивал от смеха, потом замолк. Топчан охрип от крика, и вместо бранных слов оба стали звать на помощь одним звуком:

— О-о-о!

Пленник вторил ему высоким голосом. Тоскливо в шипеньи и лопоте волн неслось во мглу отчаянное пение сдвоенных голосов:

— То-ооо-нем! Помогите. Тоооварищи! Двооое! О-о-о!

Замолчали, прислушались. Ничего. Только шипучий шорох волн, да чистая барабанная дробь дождя по гулко натянутой материи крыла. И, опять слабея, в темноту понесся надрывный крик: о-о-о!

— Луч вверх! — крикнул пленник, толкая Топчана плечом! — Смотри назад.

Топчан оглянулся.

Расплываясь в серебристо — голубой столб до неба, вертикально вверх из черной тьмы поднялся, трепеща, и белым кругом оперся о полог туч. На морском языке «луч вверх» значит: бой кончен.

Лучом надежды сверкнул прожектор изнемогающим пловцам. Они теперь молчали и скоро в шорохе волн услышали стук весел и крик: