Виктор Калашников - Загадка империи инков Страница 9

Древнее сооружение инков-астрономов

Художник Миллей изобразил драматический момент, когда Писарро в Кахамарке хватает Атавальпу

И все же многие индейцы думали, что Атавальпа, хоть и жестокий, но законный правитель. И поэтому, когда он потребовал, чтобы за его освобождение был внесен выкуп золотом, индейцы подчинились.

Выкуп этот был огромен! Испанцы велели заполнить золотом тюремную камеру, в которой сидел Атавальпа. Подданные несли золотые вазы, пластины со стен главного храма, модели растений и животных, даже фонтан с навечно застывшей струей. Никогда за всю историю человечества никто и никому не платил столько золота. Всего набралось шесть тонн золота и двенадцать тонн серебра. Испанцы разбивали все изделия на куски, чтобы больше поместилось в тюремную камеру…

— И его… отпустили? — с надеждой спросила Мария.

— Нет, лишь посмеялись над его наивностью! — ответил Гарсиласо. — Его обвинили в заговоре против испанцев и решили сжечь на костре. Атавальпа был жестоким и коварным человеком, но в трусости его никто не смог бы обвинить. Он дрогнул лишь тогда, когда узнал, что его тело предадут огню. Нет, он испугался не физических мук. Надо знать обычаи индейцев, чтобы понять — для них уничтожение тела означало невозможность воскресения в будущем. А это было страшнее всего. Поэтому-то Атавальпа, взмолившись, обратился к своим палачам: «Чем я сам или дети мои заслужили подобную жестокость?»

Сосуд со стремявидным горлышком из Перу

Монах предложил Инке принять христианство — религию, от которой он вначале отвернулся с презрением. За это ему обещали заменить казнь: вместо сожжения на костре — удушение. Атавальпа согласился, но и тут его обманули. Душили специальным приспособлением для пыток — гаротой, медленно и мучительно, а потом решили все же сжечь. Тут воспротивился Писарро, на которого произвело впечатление мужество Атавальпы. Франсиско приказал крещеного индейца похоронить как и подобает — в земле. Многие офицеры ворчали тогда: «Язычника хоронят с такой пышностью, словно это не презренный индеец, а самый достопочтенный испанец!»

Когда Писарро в критический момент призывал испанцев ожесточить сердца, он еще сам не понимал, какого демона выпускает на свободу. Теперь они охотились на индейцев, как на диких зверей, затравливая их собаками, сжигая десятками, а то и сотнями, на общих кострах. Затем они начали истреблять друг друга. Высокомерный Эрнандо Писарро, брат Франсиско, казнил престарелого Диего де Альмагро — верного товарища их командира. Сын Альмагро отомстил, убив сначала Мартина Писарро, а затем и самого Франсиско. После чего погиб от рук конкистадоров… — Все же было что-то общее в судьбах Атавальпы, продержавшегося на троне всего один год, и Франсиско Писарро, который в последние годы носил титул маркиза де Атавилос. Титул почти полностью, только на испанский лад, повторял имя последнего самозваного Инки. Печальны судьбы этих двух людей, и, возможно, они встретятся в ином мире, но вряд ли это будет Рай…

Убийство Инки Атавальпы

Кортес в Америке

Сквозь труднопроходимые горы инки выстроили разветвленную сеть дорог

Земледельцам, трудившимся на каменистых горных полях, нужна была прочная обувь

КОНЕЦ И… НАЧАЛО

Вот уже который день Гарсиласо Инка де ла Вега рассказывал деревенским ребятишкам о древней и совсем недавней истории. Дети, когда возвращались домой, рассказывали родителям об услышанном и, конечно, многое привирали. По селению поползли слухи… Однажды сеньора Исабель, мать Марии, устроившись под самым окном Гарсиласо, принялась жаловаться подруге: — Даже не знаю, но, послушать его, так эти дикари-индейцы чуть ли не святые, а испанцы — настоящие изверги. Ну, вы можете себе это представить?!

— Кошмар, просто кошмар! — несколько деланно возмущалась подруга. — И куда только смотрит святая инквизиция?

Утром он, по уже выработавшейся в последнее время привычке, встал пораньше, умылся, позавтракал. И стал гадать, когда в дверь начнут протискиваться один за другим: Педро, Санчо, Мария и остальные. Но, вспомнив разговор женщин, понял, что уже никто к нему не придет — ребят просто не пустят родители. Он опустил голову на руки и тяжело задумался, но тут что-то случилось — вроде солнечный зайчик пробежал по его лицу. Гарсиласо поднял глаза.

В косом луче солнца, падавшем из полуприкрытого окна, проступила фигура Манко Капака — сначала полупрозрачная, а затем вполне зримая. Предок нежно улыбался капитану, как может улыбаться только отец своему маленькому и неразумному сыну.

Гарсиласо протянул к нему руки и воскликнул:

— Инка! Все — зря! Я рассказывал детям о Тауантинсуйу, но сумел так мало! Мой рассказ все равно что самая малая из песчинок в пустыне невежества! Сегодня они пытаются подражать Вира-коче, а через неделю-другую станут «тореадорами», «конкистадорами» и еще бог знает кем…

Манко Капак, продолжая улыбаться, ответил на его сомнения:

— Ни одно доброе дело не пропадает зря. Зерно маиса, опущенное в землю, обязательно взойдет и в положенный срок даст жизнь новым зернам. Так пустыня становится плодородным полем.

И, видя, что капитан собирается сказать что-то еще, остановил его движением руки:

— Ты рассказывал и многое вспомнил. Я немного помогал тебе. В тебе говорила кровь инков — кровь твоей матери. Звучал и голос отца, чье имя ты принял… Сын сыновей моих! Мне открыто как прошедшее, так и будущее, и потому мне ведомо, что в твоем испанском роду были не только воины, но и поэты. Их талант, их опыт поможет тебе: отныне ты должен описать историю Тауантинсуйу — от начала и до сегодняшнего дня…

Вид современного города Куско

— Инка, но по силам ли мне такой труд? То, что я поведал детям, не идет ни в какое сравнение с тем, что ты приказываешь мне сделать сейчас! — почти испугался Гарсиласо.

— Да, труд твой потребует немало сил и времени. Но именно он заполнит ту пустоту, которую я вижу в твоей душе. Скажу тебе также, что книга, написанная тобой, будет издана лишь после твоей кончины, когда ты, оставив землю, придешь ко мне в обитель Отца нашего Солнца. Если ты впадешь в отчаяние, то все деяния наших славных королей, изобретения ученых, мастерство строителей — все развеется, как дым. Подумай об этом и ужаснись, сын сыновей моих!

— Да, я понимаю, — кивнул капитан. — Но, Инка, это так трудно!

— Я помогу тебе, я всегда буду рядом, даже если ты больше не сможешь увидеть меня и поговорить… При этих словах силуэт Манко Капака стал прозрачным, а затем исчез. Но еще долго слышался голос первого Инки, который пел старую как мир колыбельную:

Не забывай нас, мальчик, не забывай.Белый холм, возврати его,Горный ключ, родник среди пампы,Напои его!Быстрый ястреб,Взлета с ним ввысь и верни его.Неоглядный снег, отец снегов,На дороге не рань его!..

И совсем уж издалека едва слышно — долетели последние слова:

Ах, мой сынок,Возвращайся к нам,Скорее к нам возвращайся!..

Гарсиласо еще долго сидел, устремив взгляд вдаль. Затем взял лист пергамента и, расправив его ладонями, обмакнув перо в чернила, вывел большими буквами: «Первая часть подлинных комментариев, рассказывающих о происхождении Инков, которые были королями…» Отложив первый лист, он взял следующий и писал, не разгибаясь, до самого вечера. И на следующий день — с раннего утра до ночи. И так каждый из последующих дней своей жизни. Первую часть, состоящую из девяти книг, он посвятил подробному рассказу об истории и культуре Тауантинсуйу, империи Инков. Вторая часть «Комментариев» поведала миру о завоевании Перу испанцами. Как и предсказал Манко Капак, полностью труд Инки Гарсиласо де ла Вега был издан лишь после смерти автора — в 1617 году, в Лиссабоне.

Святилище инков

Маска Вира-кочи