Валерий Гусев - Враг из прошлого Страница 24

Тетушка Тильда чихнула, сморкнулась, глянула в платочек и пригласила мужчин на кухню — отведать по чашечке изуми-и-и-тельного кофе.

Мы с Алешкой еще не мужчины, кофе пить не пошли.

— Иди на кухню, — строго сказал мне Алешка, — стань там в дверях и никого не выпускай, пока я не свистну.

— А как не выпускать?

— А как хочешь!

И не сказав больше ни слова, пошел на улицу. Зверята сорвались за ним. А я, как дурак, застрял в кухонных дверях.

Положение мое было незавидное. С улицы доносились веселый лай, звонкий Алешкин голос, а из кухни — аромат изуми-и-и-тельного кофе.

Правда, довольно скоро во дворе послышался разбойничий заливистый свист. Я покинул свой пост и тоже успел попрыгать по траве и полазать по деревьям.

Когда мы вернулись, Сеня Бернар уже целовал тетушке Тильде ручку и откланивался. Она благодарила его и приглашала навещать ее почаще. Сеня Бернар широко разводил руки с сожалением:

— Совершенно нет времени. Благодарные зрители не выпускают меня из своих объятий. Но в сентябре обязательно заскочу.

Он пожал руку Матвеичу обеими руками, поднял их над головой, как спортсмен-победитель, и, захватив трость, пошел к машине. Важно уселся, проверил пакет с ямайским ромом, длинно посигналил и отбыл в столицу нашей Родины.

— Скатертью дорога, — пожелал ему вслед Матвеич.

Алешка хихикнул.

— Ты чего? — спросил я.

— Дим, Татьяна Семенна говорила… (Татьяна Семенна преподает у нас в школе иностранные языки). — Она говорила, Дим, что «скатертью дорога» переводится на немецкий язык знаешь как? «Катись к чертовой матери!»

Это уж слишком.

Мы вернулись в дом еще на одну чашечку изуми-и-и!.. кофе. И мне показалось, что с отъездом Морковкина в доме что-то изменилось. Но что? Что-то неуловимое. Может, просто чище стало, еще уютнее. Не знаю, не понял.

А когда мы шли домой, Матвеич вдруг, не говоря ни слова, легонько дернул Алешку за ухо, а мне подмигнул. Я ему тоже подмигнул в ответ. Вот только зачем? И совершенно некстати мне вдруг стало ясно, что изменилось в доме тетушки Тильды. Мне показалось, что ее любимый подсвечник немного отодвинулся от черепа. Ну, это можно понять. А вот почему с подоконника исчез один пузырек? Я точно помню, что их было два — один повыше, а другой пониже. Тот, что пониже, остался на месте, а тот, что повыше, исчез.

Впрочем, этому тоже есть объяснение. Может, его забрал Сеня Бернар. Вдруг у него такой же запорчик, как у Атосика? Или поносик. Как у Гамлета…

А на следующий день все пошло кувырком. Причем с огромной скоростью.

Сначала из Москвы какой-то важный человек позвонил Матвеичу. Матвеич его выслушал, не перебивая, и ответил:

— Вас понял. Выезжаю.

Он отключил трубку и взглянул на нас. Как бы примериваясь: на что мы способны?

— Вот что, братцы-матросики, меня вызывают в город. Там задержали квартирного вора. По всем приметам — это Окаянный Ганс. Нужно его опознать. А кому, как не мне? Он, конечно, назвался другим именем. В насмешку: Ганс Ахметович Иванов. Мне надо ехать, ребята. И вернусь я только завтра. Обойдетесь без меня? Бояться не будете? Может, переночуете у Матильды Львовны?

— Мы этого не достойны, — сказал Алешка. — И мы ваш дом, не надейтесь, не оставим до весны.

— Это меня и пугает, — улыбнулся Матвеич.

— Мы вас достали? — спросил Алешка.

— Круто достали. Но с будущей весны мне будет очень вас не хватать.

— Тогда мы после весны приедем к вам на все лето. Заодно зимой на лыжах покатаемся, на карьере.

— Заметано, — согласился Матвеич и позвонил папе. — Сережа, такое дело. Мне надо выехать в Москву, вроде бы Ганса задержали. Ты сможешь сюда подъехать, пацанов попасти? Ну вот и ладно.

Такого предательства со стороны капитана корабля мы не ожидали. И надулись.

— Ребята, я всю жизнь защищал людей от преступников. Причем людей, мне не знакомых. Не родственников, не друзей, совершенно посторонних мне людей. Так почему же я о вас не могу позаботиться? Ведь вы мне не чужие.

— А чего? — спросил Алешка. — Мы, вятские, ребята хватские, не пропадем.

И тут добрый Матвеич превратился в строгого полковника:

— Отставить разговоры! Личному составу подготовить машину к рейсу! — и проворчал: — Хватские они… А то я не знаю.

«Москвич» у Матвеича был старенький и все время требовал заботы. Долить масло, подкачать шины, подзарядить аккумулятор.

Мы все это проделали, получили устную благодарность. Напоследок Матвеич, уже в машине, приспустил стекло на дверце и сказал:

— До приезда Сережи — никакой инициативы с вашей стороны…

— Ладно, — грустно согласился Алешка, — будем сидеть голодными. До приезда Сережи.

— …За исключением приготовления пищи. — И он уехал.

— Не грусти, Дим, — усмехнулся Алешка. — Один уехал, другой сейчас приедет.

Я думал, он имел в виду папу, но я ошибся. Приехал Сеня Бернар.

Он затормозил возле нашего дома, выскочил из машины. Его седая грива растрепалась, собачьи щеки тряслись. Кажется, от злости.

— Что, — спросил Алешка, — уже сентябрь, что ли, нагрянул?

— Нагрянул! — пролаял Сеня. — Мой катер готов?

Алешка и глазом не моргнул:

— Как всегда, сэр. Мы только возьмем с собой сухой паек.

Он живо заскочил в дом и выбежал из него с бумажным пакетом на веревочных ручках.

Я ничего не понимал. В лодке кое-что разъяснилось.

— Этот козел, — пыхтел от негодования Сеня Бернар, — вместо ямайского рома одарил меня прокисшей простоквашей. — И он потряс со злостью тот самый пакет, который бережно укладывал на сиденье. — Хорошо, что я еще в дороге решил попробовать глоточек.

Что-то тут не вяжется, подумалось мне. В дороге, за рулем, вряд ли даже актеру придет в голову попробовать глоток рома.

— Давай, давай, Димитрий, — поторапливал меня Морковкин, — увеличивай обороты.

Я и так греб, как раб на галерах. Легкая лодка летела стрелой. Похоже, ей тоже хотелось, чтобы вся эта непонятная суета поскорее закончилась.

Время от времени оборачиваясь, я заметил, что Лодочник уже стоит на причале. Да, будет сейчас горячая встреча старых друзей. Как бы и нам случайно не попало.

Лодочник привязал нашу лодку, протянул руку Морковкину. Тот ее в гневе оттолкнул, хотел рывком взлететь на причал, сорвался и чуть не плюхнулся в воду.

Лодочник отступил на шаг.

Глава XIV

Окрошка в коньяке

Мы с Алешкой остались в лодке. И, как благодарные зрители, наблюдали происходящее на сцене. То есть на причале. Сначала было взаимное махание руками, невнятные возгласы и поочередное заглядывание в пакет. А потом они вдруг разом оглянулись на нас и скрылись за кулисами. То есть ушли в дом. Подумаешь, конспираторы.

Окна на этот раз были закрыты, и слышимость была плохая. Но конспираторы так орали, что их диалог мы прослушали без проблем. И с пользой. А вообще, лучше бы мы этого не слышали. Точнее, лучше бы этого вовсе не было.

Вот такой был диалог. Некоторые слова и выражения я из него изъял. По понятным соображениям.

Сеня Бернар: — С тобой нельзя иметь дела! Ты не честный вор, ты — крысятник! Второй раз меня обуваешь, козел!

Лодочник: — Насчет козла полегче: можешь невольно пострадать. Плавать ведь не умеешь.

Сеня Бернар: — А как с тобой говорить? Если ты слово не держишь. Думаешь, мне неизвестно, что ты хороший кусок в норку запрятал?

Лодочник: — Ты что несешь? Ты что, не знаешь: менты все загребли. Сухарь этот поганый. Все со дна поднял.

Сеня Бернар: — Не гони! А то я тебя первый раз вижу. Ты, как крыса, по разным местам добычу тыришь. Чтоб после отсидки было на что погулять.

Лодочник: — Договор у нас был — все, что в той квартире возьму, все тебе сдаю. Нормально: ты на эту хату меня навел, ты мне за товар деньги обещал. Все правильно. Но в нашем деле без проколов не бывает. Взяли меня менты, и добычу всю взяли.

Сеня Бернар: — Брешешь ты все! Зачем подсвечник подменил? Тебе он нужен? На бутылку обменять? Ты знаешь, какая ему цена? Две иномарки.

Лодочник: — Ты, Сеня, с горы съехал. И головку зашиб. Сам подумай: как я его мог подменить? Мне на том берегу светиться нельзя. Сухарь враз меня заметет.

Сеня Бернар: — А кто же тогда? Старуха? Полкаш?

Лодочник: — А может, пацанва эта? Ментовская.

Тут, надо сказать, мы немного похолодели. Я уже был готов отчалить. Хотя на моторке нас догнать — как нечего делать. И утопить еще проще.

Сеня Бернар: — Да им-то к чему?

Лодочник: — Словом, Сеня, как знаешь. Я в твои дела больше не вхожу. Я сегодня в ночь свое дело делаю и линяю. В далекие края. Сегодня удобно — Сухарь в отъезде.

Сеня Бернар: — В доме же дети!

Лодочник: — Мне это по фигу! Если не дураки — выскочат.