Валерий Гусев - Враг из прошлого Страница 25

Сеня Бернар: — Ты имей в виду — у Матвеича хата на хитрой сигнализации.

Лодочник: — А мне что? Я внутрь не полезу, мое дело снаружи: чирк, и готово!

Сеня Бернар: — А если полкаш не вовремя вернется? Зря ты все-таки от его пистолета отказался.

Лодочник: — Я не идиот. Мне только за незаконное да еще краденое оружие прибавки к сроку не хватает! Домушник на дело никогда с оружием не идет. Мне беречься надо. А за мою деревяшку срок никак не светит. Мне она как пугач нужна, на всякий случай. Ладно, Сеня. Не в добрый час нас судьба свела — разбегаемся.

Я этот разговор слушал — как детектив читал. А Лешка — разве что не позевывал. Ему, оказывается, все давно стало ясно. И с пистолетом Матвеича, и с деревянным пугачом в тисках, и все остальное.

Теперь-то и я все понял. Кроме этих подсвечников. Что за история? Почему их оказалось два? И что за подмена? Кто и что подменил? Зачем?

Лешка толкнул меня в бок и прошептал:

— Мы ничего не знаем, понял? А я в уборную пошел. По-быстрому.

Что значит — по-быстрому? Он что, слабительного собачьего наглотался?

Разговор между тем затих, слушать было больше нечего. Пора удирать, пока не поздно. И Алешка, кстати, вернулся из-под скворечника.

— Так я и знал, Дим! Канистры там больше не стоят.

— А где они стоят? — тупо спросил я.

— Где надо! Чирк — и готово!

Классный ответ. Не придерешься.

На причал вышел взбудораженный Морковкин.

— Поплыли, — мрачно сказал он.

— Ой! Щас! Совсем забыл! — Алешка выхватил из лодки свой загадочный пакет. — Щас! — И не дожидаясь вопросов, скрылся в доме Лодочника.

— Что за фокусы? — недовольно и с подозрением спросил его Морковкин, когда Алешка вернулся и деловито уселся на своем месте — на носовой палубе.

— Гостинчик, — небрежно объяснил Алешка. — Окрошка в мисочке.

Сеня Бернар тупо поморгал, не понимая. Алешка ему помог.

— Он с нами рыбкой поделился, а мы с ним окрошкой. Непонятно?

— Понятно, — кивнул Сеня. Разве такой умный может пацану признаться, что ему что-то непонятно. — Поплыли.

— Сегодня же уеду, — пробурчал себе под нос Морковкин, когда мы пристали к своему берегу. — И ноги моей больше здесь не будет.

Вот и хорошо, подумали мы с Алешкой. Давно бы так.

Алешка почему-то долго смотрел ему вслед. И придержал меня, когда я тоже сошел на берег.

— Подожди, Дим. Пусть подальше уйдет.

— Почему?

— У нас другие планы.

Вообще у меня давно созрел свой план — хорошенько пообедать. Но Лешка в мой план внес свои коррективы.

— Пойдем канистры искать.

— Какие еще канистры? — У меня глаза на лоб полезли. То ли от голода, то ли от злости.

— Дим, ты же был умный мальчик. Если канистры исчезли из уборной, значит, они где-то появились. Не так, что ли?

— А где они появились? В другой уборной?

— А ты ночью моторку слышал?

Ничего не понимаю.

— Садись на весла. Плывем дальше.

— Куда?

— Туда, где ты все поймешь. Правь вдоль берега. К тому ручью, который от карьера плывет.

Я покорно взялся за весла. А в душе нарастал холодок от страшной догадки.

— Не спеши, Дим, а то проскочим.

Через некоторое время:

— Сворачивай, видишь дырку в кустах?

Это был еще один ручей, не тот, что от карьера «плывет». Он оказался еще уже, я почти сразу стал грести одним веслом.

— Хватит, — сказал Алешка. — Вылезаем. Осмотрись, Дим, ничего не видишь?

Вижу. Кустарник кругом, камыши по берегу. Что-то рябит невдалеке. Это штакетник. Это задняя часть забора участка Матвеича. Тут мне стало совсем уж все ясно!

И мы начали яростно шарить под кустами. И нашли. Две канистры по двадцать литров стояли рядышком, укрытые сломленными ветками. Я сразу же открыл одну из них и стал сливать бензин на землю.

— Ты что! — завопил Алешка. — Это наш боевой трофей! Матвеичу в бак зальем!

А где у Матвеича бак? — хотелось мне спросить. Но я не успел.

— Берем канистры, Дим, и тащим их домой. Я тебе помогу.

Вы когда-нибудь несли в каждой руке по два ведра воды? Если нет — я вам завидую. Если да — я вам сочувствую. И вы мне тоже. Правда, мне Алешка здорово помогал. Он шел сзади и все время приговаривал:

— Молодец, Дим! Здорово тащишь! Я тобой горжусь! Отдохни немного. Ты этого достоин. Ну что ты расселся? Молодец, Дим!

Канистры мы притащили. А что дальше?

Алешка это знал. Когда мы спрятали канистры, в туалете, он сказал:

— Надо, Дим, проводить сенбернара. Чтобы он здесь больше не показывался. Ни одной ногой.

— Проводим. Ты мне только скажи, что это за мена-перемена подсвечниками?

— Элементарно, Ватсон. Этот сенбернар давно положил глаз на подсвечник Тильды. Ты думаешь, зачем он меня попросил его срисовать?

— Ну, он хотел, чтобы этот рисунок, раз уж у него нет оригинала, висел на стене у него в гримерной.

— Он хотел, чтобы Окаянный Ганс, по кличке Лодочник, сделал ему по моему рисунку копию подсвечника. Тетушка Тильда плохо видит, и она очень долго не заметила бы подмены.

— Во гад какой! А зачем же он его поменял?

— Это я поменял, Дим. Помнишь, я тебя поставил на пост возле кухни?

— Лех! Ты! Молодец!

— Я знаю. — Ложной скромностью Алешка не страдал. — Пошли провожать Сеню. Только домой зайдем на минуточку.

Мы зашли домой на минуточку.

— Лех, — скромно попросил я, — может, перекусим?

— Потом, Дим, глухой полночью.

— Почему полночью?

— А так спокойнее. Все будет уже позади. Пошли.

Мы пришли вовремя. Сеня Бернар уже стоял возле машины. Тетушка Тильда его провожала. И пихала ему в руки банку кофе. Он не мог ее взять. Потому что руки его были заняты. В одной руке трость, в другой все тот же пакетик.

Мы подошли к ним попрощаться. Он растянул губы в неохотной улыбке.

— Здравствуйте, — ни к селу ни к городу сказал Алешка. И достал откуда-то из своих джинсов, на которых все время расстегивалась молния, именной пистолет Матвеича.

— Ты что, дурак? — Сеня Бернар попятился и уперся спиной в машину. — Убери пушку!

— Лежать! — заорал Алешка. — Сидеть! К ноге! Сумку на землю!

Сеня Бернар послушно поставил сумку возле ноги.

— Дим, — Алешка держал нестреляющий пистолет двумя руками, — забери сумку и отдай тетушке Тильде.

Я так и сделал. В сумке был подсвечник. Не деревянный, раскрашенный под бронзу, — настоящий. Спер все-таки! Я отдал его тетушке. И она, как ни странно, все поняла. Взяла подсвечник и прижала его к груди. Потом высморкалась, заглянула в платочек — нет ли там чего лишнего, сложила зонтик в трость и ахнула им Сеню по башке.

— Это тебе от благодарных зрителей!

— Он этого достоин, — небрежно заметил Алешка.

Сеня, согнувшись вдвое, нырнул в машину и умчался.

— Зря мы его отпустили, — вздохнул я.

— Он далеко не уедет, — Алешка сунул пистолет за пояс. — Его встретят и обратно завернут.

— Я получила такое удово-о-о-льствие, — протянула тетушка Тильда. — А он еще и слабительное украл.

— Это я украл, — признался Алешка.

— У тебя тоже проблемы со стулом? — ахнула тетушка.

— Это не у меня. Это еще у одного врага человечества.

— А как же теперь Атосик?

Алешка немного смутился, а потом сказал:

— Матильда Львовна, вы их неправильно воспитываете. Им не лекарства нужны, а игры на свежем воздухе. Тогда у них не будет проблем ни со стулом, ни со столом. Вы поваляйтесь с ними на травке, попрыгайте через забор, полазайте по деревьям.

Тетушка Тильда посмотрела на него, подумала и сказала:

— Хорошо. Как-нибудь в другой раз. Попрыгаю через забор. Полазаю по крыше. Я этого достойна.

Мы вынесли во двор качалку, усадили тетушку и вволю набегались с Атосиком и Гамлетом. А тетушка очень нам завидовала в своей качалке под клетчатым пледом.

— Все! — сказал Алешка. — Пошли домой, окрошку варить.

Тут у меня даже закружилась голова от всех его заморочек.

— Подожди, — сказал я, — ты же какую-то окрошку подарил Лодочнику, в мисочке.

Алешка вздохнул:

— Это, Дим, была не окрошка в мисочке, а коньячок в бутылочке.

— Ты что! — Я прямо ахнул. — Матвеичев коньяк ему отдал? Этому окаянному негодяю?

Мне бы Алешкину выдержку. Он и глазом не моргнул.

— А что? Мне его так жалко стало. Морковкин на него ругается, вся жизнь у него прошла в тюрьме, а сейчас его опять посадят. Человек он одинокий. Должен же кто-то его пожалеть.

Это уже какие-то новые песни.

— Матвеич обидится.

— Спасибо скажет.

— И папа обидится.

— И папа спасибо скажет.

Вот и поговори с ним.

— А мама что скажет? — последний довод.

— Мама скажет: из двух сыновей один всегда самый умный, а другой… самый старший.