Аркадий Минчковский - Старик прячется в тень Страница 8

— Сахаров, говоришь? Не путаешь?

— Да кто же его спутает! Я в молодых у дохтура жила. Он все к ним ездил.

— А где сейчас этот Сахаров?

— Где? На том свете. Все хотел большевиков перехитрить. Так не вышло. А хозяйка его и теперь, что осталось, продает.

— На какой же улице жил этот Сахаров? — Адриан проявлял явное нетерпение.

— Тебе-то зачем? Когда это было-то!.. Комсомолия потом все песни пела в ихнем доме. На Владимирской дом, против церкви.

— Владимирская… Это Карла Маркса теперь?

— Там и есть, против церкви. В аккурат вдова его и сейчас там во флигеле. Я, как в город пойду, частенько ее замечаю. Рыхлая женщина, а лицом белая… Куда же ты? Мать придет, обедать станем!..

Но Адриан ничего больше не слышал. Он вихрем пронесся через двор и через минуту уже влетел в Митрину баню с победным криком:

— Есть, выведал, узнал!.. Сахаров фамилия…

Решение было принято немедленно.

Валентин задумал посетить бывший дом Сахарова. С собой он брал одного — самого быстрого — Митрю. Вчетвером они могли бы вызвать ненужные подозрения.

Через десять минут студент и Митря уже покинули баньку. Под завистливые взгляды оставшихся дома конников они торопливо зашагали вверх по улице Профсоюзов.

Что было дальше

Поход к вдове Сахарова дал неожиданные результаты.

В старом дворовом флигеле, где, втиснутая между пузатыми комодами и кипарисовыми сундуками, жила вдова бывшего крутовского кожевеннозаводчика, никакого «Рембрандта» не оказалось. Но зато Валентин узнал, что за два дня до него тут побывал какой-то старичок с бантиком, который назвался работником местного музея и интересовался, нет ли среди оставшихся от хозяина картин портрета почтенного человека со свечой в руках.

Не было никаких сомнений. Представитель «музея» — не кто иной, как проворный старичок-официант из вокзального ресторана. Это было чрезвычайно важное обстоятельство. Выходило, что за картиной уже охотятся. Промедление в поисках могло кончится тем, что полотно попадет в руки авантюристов и навсегда исчезнет из Крутова.

Поразмыслив, Валентин решил — необходимо принимать серьезные меры.

С утра студент отправился в губисполком, отыскал там «Отдел борьбы с вредным элементом» и обратился к его начальнику — человеку в очках и потертой кожанке, который в единственном числе и составлял весь отдел. Оказалось, что товарищ Залесский — так звали начальника — знал о пропавшем полотне, знал и о том, что у вдовы Сахарова его нет. Но о вокзальном старичке начальнику было неизвестно. Он поблагодарил студента и вместе с ним отправился на станцию Крутов-1.

Петр Наумович Залесский велел Валентину ждать его в садике у вокзала, а сам отправился в ресторан. Вернулся он очень задумчивым и показал студенту письмо, которое ему отдал официант.

Оказалось, что старичок с бантиком, бывший лакей князя Мещерского, совсем недавно получил это письмо без подписи от неизвестного человека. Автор письма советовал старичку проехать в город Крутов, отыскать там дом бывшего богача с фамилией, которая начиналась на букву «С», и постараться приобрести картину, на которой изображался старик со свечой. Лакею было обещано, что если он вывезет картину из Крутова к себе на Волгу, к нему затем приедет и выкупит ее втридорога.

Хитрый старичок уже раскаивался в том, что ввязался в нечестное дело, тем более теперь, когда убедился, что никакой картины в городе нет и его попросту провели. Он отдал злополучное письмо исполкомовскому начальнику и собирался немедленно подобру-поздорову убраться восвояси.

И все же товарищ Залесский именно теперь предполагал, что картина находится в Крутове.

Глава четвертая

В Адриановом доме большие события. Приехал его отец. В первом часу дня он подкатил к дому на извозчике. В ногах чемодан и зеленый портплед. Отец было попытался, как раньше, поднять Адриана за локти, но, поглядев на него, сказал:

— Ну и вырос ты, брат… — и, обняв за плечи, прижал Адриана к себе.

Теперь Адриан сидел у окна и в десятый раз разглядывал то, что привез ему отец. А привез он ему оловянных солдатиков, барабанщиков и трубачей и еще книжку «Робинзон Крузо». Отец, наверно, и в самом деле забыл, сколько Адриану лет, потому что оловянные солдатики хоть и хорошая вещь, но, в общем, он в них уже отыгрался. Да и «Робинзона Крузо» прочитал еще в прошлом году. Правда, эта книжка была новенькая, с золотом на обложке и с картинками, а не трепаная, какую он приносил из школьной библиотеки. Солдатики тоже ничего, подходящие. У Адриана немедленно созрел план — выменять их на лучшие кадрики из Митриной коллекции.

Пользуясь тем, что мать служила в кинотеатре «Прогресс», Митря завел знакомство с киномехаником. Тому приходилось склеивать ленты, которые постоянно рвались, и Митря выпрашивал у него обрезки с кадриками.

Эти кадрики он потом менял на битки, на ножички от безопасной бритвы, на военные пуговицы. Правда, ни за что на свете он не променял бы редкостные, самые лучшие из них: знаменитого Вильяма Харта, мчащегося на коне по прериям, негра из «Красных дьяволят» с ножом в зубах или смешного Чарли Чаплина с малышом Джеки…

Но, может, все-таки за трубача и барабанщика Митря отдаст кадрик с Вильямом Хартом?

Адриан задумался. Нет, вряд ли уговоришь Митрю на такой обмен.

— Отец подошел к Адриану, подмигнул:

— Хочешь, прогуляемся в город? Согласен?

Еще бы не согласиться!.. Поход в город — так в Крутове называют центр — обещает что-нибудь приятное. Или возможность сфотографироваться вместе с отцом, проехаться на извозчике, а может быть, и покататься на карусели.

Отец надел свою белую полотняную фуражку, и они пошли в город.

— Пойдем к Каценеленбогену? — спросил отец.

— Пошли, — обрадовался Адриан.

О лучшем не приходилось и мечтать. «Каценеленбоген» — это магазин канцелярских и школьных принадлежностей на улице Революции. Магазин был частный. Когда Адриан был поменьше, он думал, что Каценеленбоген это значит — канцелярский бог и что магазин так называли нарочно.

По улице Коммуны шли неторопливо. Отец поглядывал по сторонам. Потом сказал:

— Да, не велик наш Крутов, а ведь скоро станет другим.

— Как другим? — удивился Адриан.

— Большим станет. Настоящим городом. Знаешь, тут будут строить огромный металлический завод. За городом, где теперь начинаются поля, задымят трубы и будут новые улицы и высокие дома. Крутова тогда, брат, не узнаешь.

— А когда это будет, пап?

— Думаю, скоро. Решение уже принято.

— А почему раньше не строили?

— Раньше у советской власти денег не хватало.

— А теперь хватает?

— Поднатужимся, будем строить.

— А скоро?

— Время, конечно, нужно. Ты не дождешься. Мы отсюда уедем.

— А куда, пап?

— Точно еще сказать не могу, но уедем. Может быть, в Ленинград. Там строятся новые заводы. Ты ведь знаешь, что я инженер.

— А почему ты не работал инженером?

— Нечего было инженерам делать. Война заводы разрушила. Строить новые было не на что. А вот теперь понадобились инженеры. Много их нужно. Вот и меня приглашают на большую работу. Ты мне скажи… — Отец вдруг сделался задумчивым. — У вас в классе есть дети безработных?

— Есть.

— А теперь не будет. Всем найдется работа. Придет время — еще рабочих рук будет не хватать. И инженеров и архитекторов тоже. Знаешь ли, сколько в нашей стране нужно всего построить?

— Чтобы как Америка, да?

— Америка!.. — отец смеется и треплет его волосы. — Что ж, мечтать можно и дальше. Но и у нас будет множество своих автомобилей. И самолеты тоже будут строить в России, и летать они станут по всему свету.

Никогда еще он не разговаривал так с Адрианом. Как будто Адриан тоже взрослый.

— Папа, — вдруг спросил Адриан, — а драгоценности, которые есть в республике, они идут на строительство.

— Какие драгоценности?

— Ну, золото и драгоценности всякие.

— Конечно. На драгоценности мы покупаем за границей машины.

— А на картины можно покупать машины?

— На какие картины?

— На самые знаменитые. На Рембрандта, например?

— Наверное… Картины Рембрандта стоят много золота.

— За одну можно купить машину?

— Может быть, и небольшой завод.

— Вот здорово, а!

— Правда, я что-то не видел, чтобы у нас музейные картины продавали. А ты это к чему?

— Так просто, — вздохнул Адриан. Даже отцу он не может выдать тайны.

Хотя магазин у Каценеленбогена был небольшой, но придешь, и глаза разбегаются. Тут и карандаши всех цветов, и бумага — и гладкая, и гофрированная. Попахивают лаком новенькие школьные счеты, букетиком торчат из бокала кисточки разной толщины. В этом магазинчике отец обыкновенно раскошеливался, и Адриан домой возвращался с рулоном бумаги или еще с чем-нибудь — рисуй, сколько хочешь…