Наталья Евдокимова - Кимка & компания Страница 12

– Это вы ещё сегодня про поезд узнали, а я месяц назад узнал, и он мне снился каждый день, как я на него опаздываю.

– Ничего мы не узнали, – говорит Астя. – И вообще мы спокойные, а чего вы так бегаете, непонятно.

И я тоже почувствовал, что мне спокойно стало. Тогда мы с Астей за руки взялись и сходили мороженого купили. А пока все толкались и загружались, мы стояли на жаре с мороженым, и все на нас смотрели. Уже поезд уходить начал, а мы всё стоим и стоим – так нам спокойно. Потом на подножку последнего вагона запрыгнули, а Астя ещё спрыгнула и пробежалась, пока поезд ехал медленно.

– Так, конечно, можно, – говорят нам люди в вагоне. – Но нельзя. Проходите, занимайте свободные места, тут их очень много, потому что не сезон.

Мы выбрали боковое место, чтобы вдвоём у окна сидеть, и говорим:

– Сколько на свете живём, а в поезде первый раз едем. Вечно мы порталами или по морю.

– А я по морю не могу, – говорит тот самый мужчина, который к нам из другого вагона перебрался. – В море я болею, а в поезде жить можно, особенно когда мимо моря едешь. И чай тут дают, и бельё постельное.

– Эх, – говорю я, – люди! Вас бы на необитаемый остров закинуть, чтобы вы такие разговоры не говорили, а заодно нам забор подправили, а то вдруг он покосился или исчез.

И тут же рядом с нами очередь выстроилась, такая длинная, что, наверное, весь поезд собрался. И все на необитаемый остров хотят.

– Запишите нас, – говорят, – а то мы теперь без необитаемого острова пропадём, и нам теперь так про необитаемый остров интересно, что здесь неинтересно уже быть.

И проводники говорят:

– Да, и даже чай не заказывают, а ведь мы уже лимона нарезали на семьсот пятьдесят человек, а то и больше.

И даже тот мужчина, который волновался больше всех и который в море болеет, из поезда выскочил, рядом с нашим окном бежит, подпрыгивает и кричит, чтобы мы его записали.

Астя бумажку с ручкой достала, все люди шеи вытянули, чтобы посмотреть, кого она запишет. А Астя на меня посмотрела и портрет мой нарисовала, хороший такой, в рамке, а вокруг рамки – цветочки всякие, чтобы мне романтичности добавить.

– А нас? – обиженно говорят люди. – Мы в очереди. Мы уже давно тут стоим. А тот, который у окна прыгает, с нами в очереди не стоял, он самовольничает.

– А вас не могу, – говорит Астя, – потому что нельзя на художников давить – они могут лишнюю руку пририсовать или голову.

– Всё-всё, мы больше не будем, – говорят люди. – Мы молча постоим.

– А уже поздно, – говорит Астя. – Вот если бы я первым не Кимку, а себя нарисовала, тогда бы я ещё подумала, – и мой портрет на стену приклеивает.

– Мы, – объясняю я людям, – на необитаемый остров не записываем, он только по собственному желанию.

И как раз мы через какой-то водоём проезжаем.

– Прямо и налево, – говорю я. – Надо построить лодки и плыть, и к островам вас внутреннее чутьё приведёт, только живите там дружно.

Поезд притормозил, и люди стали из поезда спрыгивать и лодки строить. Так они спешили, что даже спасибо не говорили, но было понятно, что они очень радуются. А мужчина, который у окна прыгал, кричал, что он больше не болеет, когда море, и его даже через окно было слышно.

Наш вагон стал совсем пустой, даже проводников не было. Мы с Астей становились в разных частях вагона и кричали, чтобы эхо получалось, но всё стук колёс заглушал. Тогда мы пошли в другие вагоны, и они тоже были такими пустыми, что Астя от этой пустоты вверх подпрыгивала, а я на третьи полки залезал. Следующий вагон мы весь пролезли по третьим полкам, за ним был вагон, в котором мы по вторым полкам пробирались, затем понизу, потом я по третьим, Астя по первым…

– Бесконечный какой-то поезд, – говорит Астя. – Мы, наверное, уже два раза землю оббежали, пока по этим полкам лазаем. Сейчас на третий круг пойдём.

Но на третий круг мы не пошли, потому что дальше локомотив оказался.

– У тебя, Кимка, – говорит машинист, как только нас увидел, – на штанине паук висит.

– Спасибо, – говорю я. – Я Машинист. А вам разве про необитаемый остров неинтересно? А то все ушли, а вы остались.

– Очень интересно, – говорит машинист. – Только мне поезд вести надо от станции до станции, работа у меня такая.

– Это потому, – говорит Астя, – что у вас сила воли развита.

А сама удержаться не может и всякие рычажки дёргает.

– Ты дёргай, дёргай, – говорит машинист. – Всё равно они у меня не рабочие, а для таких, как ты, придуманы. Потом поезд состарится, его в музей отдадут, и все будут продолжать за рычажки дёргать, как будто так и надо.

Астя сразу руки за спину убрала и спрашивает вкрадчиво:

– А скоро остановка?

– Раз все разбежались, – говорит машинист, – то остановка на станции или по требованию. Ты требуешь?

– Нет, я так спросила, – говорит Астя. – Из любопытства.

– Ну ты, Астя, даёшь, – говорит машинист. – Меня из любопытства последний раз лет десять назад спрашивали, а может, и не спрашивали никогда. Хотя, может, завтра спросят или послезавтра, всякое бывает ведь.

– Я случайно, – говорит Астя. – Я больше так не буду.

– Ты мне сначала умной девочкой показалась, – недовольно говорит машинист, – а теперь лучше пойдите пуговицы пособирайте, а то до своего вагона не доберётесь. Вот вам мешочки холщовые, – и стопку мешочков нам даёт, – вы пуговицы по цвету, или по форме, или как вам больше понравится, сортируйте.

Мы из локомотива в вагон перебрались, смотрим – а он и правда весь в пуговицах. И так много их, что пуговичные сугробы эти нам до колен достают, и по пуговичной реке волны ходят взад и вперёд.

– Как же, – говорю, – мы их по мешочкам рассортируем, если мешочков меньше, чем пуговиц?

– Ты, Кимка, мешки про запас оставь, а пуговицами карманы набивай, – советует Астя. – Карманов у тебя больше, чем мешков.

Мы сыплем пуговицы в карманы, и карманов становится всё меньше, а пуговиц всё больше, и они мне уже до пупка достают, а Астя на третью полку забралась и оттуда смотрит, как пуговиц прибывает.

– Здорово шелестят, – говорит Астя.

– Здорово, – говорю я и начинаю пуговицы разглядывать.

А там такие попадаются, на которых целые картины нарисованы, а иногда наши с Астей портреты, лица Демида и Захара. Такие пуговицы я в нагрудный карман складывал. Тут как раз поезд остановился, и мы с Астей через запасный выход на улицу выбрались, а там на соседних рельсах как раз другой поезд стоит.

– Кимка и Астя! – кричат нам оттуда. – Давайте к нам. У нас и пуговиц нет, и разбегаться мы никуда не будем, и ехать подольше придётся. А если вы хотите посмотреть, куда это вы приехали, то наш поезд через три часа отправляется, и смотрите себе на здоровье.

– А вы? – спрашиваю я.

– А мы уже насмотрелись, нет там ничего интересного, кроме того поворота через два километра.

Мы с Астей сразу к повороту побежали. Возле него таблички стоят с надписями: «Да, это тот самый поворот», и мы смотрим на него и ничего особенного не видим, но очень интересно на это неособенное смотреть.

– Надо везде, – говорит Астя, – таких интересных поворотов наделать, чтобы ничего особенного не было, а всем интересно.

Раз Асте так хочется, пришлось образцов грунта набрать с этого поворота, и как раз для них маленькие холщовые мешки понадобились. Астя меня верёвкой обмотала и к этой верёвке мешки привязала. Теперь у меня и карманы от пуговиц раздулись, и мешки ещё с грунтом на мне болтаются. Когда мы обратно к поезду пришли и стали на подножку запрыгивать, то Астя легко запрыгнула, а я даже ногу поднять не могу. Поезд уже едет, Астя мне на всякий случай рукой машет и кричит:

– Сбрасывай балласт, Кимка! Я его на тебя для того и нацепила, чтобы ты его сбросил, когда надо будет!

Я стал мешки отрывать и на землю бросать. И когда последний оторвал, то таким лёгким стал, что взлетать начал. Я Асте тогда конец верёвки сбросил, которой она меня обмотала, чтобы держать меня, как воздушного змея. У меня ещё рубашка была такая – красная, подходящая. И когда я уже взлетел порядочно, то из карманов пуговицы посыпались.

– Ой! – кричат снизу люди. – Дождь из пуговиц! У нас свои как раз поотрывались, – и давай пришивать их друг другу.

А у одного мальчика снизу почему-то ботинка не оказалось, так я ему ботинок кинул, чтобы он не расстраивался. И вот мчусь я поверху вместе с поездом, а Астя всё меня держит, а потом все в поезде по очереди. Разгоняю птиц, в облака ныряю, а потом выныриваю из них. Уже солнце садится, я весь в красно-розовый цвет окрашиваюсь и замерзаю порядочно.

– Всё! – кричу я Асте. – Вниз хочу.

– Да, да! – не слышит снизу Астя. – Как птица! Совсем похож!

И, пока она это говорила, люди стали на крышу поезда залезать, к себе маленькие мешки привязывать, а потом скидывать их, как балласт, и один за другим в небо взлетать стали, а я их ловил, чтобы они дальше не улетели. Люди стали друг за друга держаться, и у меня, воздушного змея, стал появляться длинный хвост.