Василий Юксерн - Атаманыч Страница 16

— Хорошая легенда… — задумчиво сказал Миша.

В это время в палату вошла сестра и сказала, что Ковальчука вызывает врач.

Миша вскочил, пошел к двери, с порога обернулся:

— Владимир Григорьевич, дождитесь меня, ладно?

Кандалин молча кивнул.

Миша вернулся по-прежнему с костылем, но сияющий, взволнованный.

— Ура! — закричал он с порога. — Гипс сняли! Доктор говорит, еще два-три дня, а там — прощай, госпиталь! Выпишут!

Глава восемнадцатая. Победа

Наконец наступил день выписки.

Утром врач осмотрел Мишину ногу, заставил его пройтись по кабинету и удовлетворенно похлопал мальчика по плечу:

— Все в порядке, Атаманыч. Теперь тебя хоть в ансамбль пляски.

В обед приехал Кандалин.

Он усадил Мишу в сани, устланные сеном, и велел закутаться в тулуп.

Миша просил дать ему вожжи, но сержант добродушно прикрикнул:

— Сиди и не прыгай! Твоей ноге покой нужен, а лошадь норовистая, понесет еще.

Поравнявшись со школой, сержант придержал коня.

— Зайдем? — повернулся он к мальчику и, не ожидая ответа, соскочил с саней.

Миша с Кандалиным поднялись на крыльцо и вошли в школьный коридор.

В школе было тихо. Шли уроки. Из-за закрытых классных дверей доносились отдельные слова.

— Глаголом называется такая часть речи… — слышалось из одного класса.

— Амеба… — слышалось из другого.

— Геометрическая фигура… — говорили в третьем.

Миша увидел на двери табличку «VIII класс». «Мой класс», — с волнением подумал он и, остановившись у двери, прислушался: кто-то читал наизусть стихи. «Урок литературы, — понял Миша. — Эх, заглянуть бы, посмотреть, кто где сидит». Он уже совсем было собрался на самую чуточку приоткрыть дверь и заглянуть в класс, но в это время услышал сзади шаги. Миша обернулся и увидел, что по коридору идет директор школы.

Сержант, приветствуя старого учителя, отдал честь, а Миша шагнул ему навстречу:

— Здравствуйте, Николай Александрович!

— Здравствуй, солдат, — тепло улыбнулся директор. Он пожал руку Кандалину, потом взял мальчика за плечи и повернул его, как бы осматривая. — Как поживаешь, Ковальчук? А ты все такой же. Вот только вытянулся немного, подрос да бледноват как будто… Но это вполне понятно: ведь столько времени пролежал в госпитале. Ну ничего, на свежем воздухе быстро поправишься.

Прозвенел звонок, распахнулись двери классов, и, словно вода, прорвавшая плотину, в коридор хлынули ребята.

— Атаманыч! Ребята, Атаманыч приехал! — раздалось сразу несколько голосов, и ребята окружили Мишу, Кандалина и Николая Александровича.

— Атаманыч, расскажи, как ты убил медведя!

— Миша, тебя уже выписали из госпиталя?

— Ты еще поживешь в Оноре или поедешь в свою часть?

— Атаманыч, а правду говорят, что у тебя одна нога теперь деревянная?

Миша не успевал отвечать на вопросы.

Сержант с директором переглянулись и незаметно вышли из круга.

— Нет, ребята, нога у меня своя осталась, — засмеялся Миша, и для большей убедительности он несколько раз притопнул сначала одной, потом другой ногой.

Еще долго школьный коридор звенел ребячьими голосами. Но вот один за другим ребята потянулись домой, осталось трое Мишиных одноклассников: Валя Крутиков, Валерка и Нина.

— Ты уже видел чучело твоего медведя? — спросила Нина.

— Ой, правда! — спохватился Миша. — Я и забыл, что оно тут. Пойдем посмотрим, я ведь тогда не успел разглядеть его как следует. Где оно?

— В зале, — отозвался Ваня Крутиков. — Айда, ребята, покажем Атаманычу его медведя.

Ребята пошли в зал.

Медведь, подняв одну лапу и широко оскалив зубастую пасть, стоял у стены возле двери.

Некоторое время ребята молча разглядывали огромного зверя.

— Да-а! — протянул Миша.

Все поняли его без слов, а Нина зябко поежилась.

В зал заглянул Кандалин.

— Рядовой Ковальчук, — улыбаясь, сказал он, — пора ехать.

Миша попрощался с ребятами, с Николаем Александровичем и вслед за Кандалиным вышел на крыльцо.

Нина вышла вместе с ним.

— Миша, ты очень торопишься? — спросила она.

Миша вопросительно посмотрел на сержанта, расправлявшего вожжи.

— Торопимся, — отозвался сержант. — Но, если дело какое, можем и задержаться.

— Да нет, дела у меня никакого нет, — слегка краснея, ответила Нина. — Просто я хотела, чтобы вы к нам домой заехали, пусть мама на Мишу посмотрит…

— A-а, это можно, — пряча улыбку, сказал Кандалин.

Приближались майские праздники. Настроение у всех было приподнятое — наши войска вели бои под Берлином, все чаще можно было услышать заветное слово: «Победа!»

Накануне праздника в полку проводились проверочные стрельбы.

Вслед за штабным взводом на стрельбище вышел взвод разведчиков. Кандалин очень беспокоился за Мишу: мальчик долго пролежал в госпитале, в то время как остальные бойцы тренировались в стрельбе. Как-то он теперь будет стрелять?

Видимо, лейтенант Остапов думал о том же самом.

— Как бы Атаманыч нас не подвел, — сказал он сержанту. — У него автомат в порядке?

— Автомат-то в порядке. Я сам проверял, пристрелку сделал… Вот только тренировки у парня маловато…

— То-то и оно… Пойду погляжу…

Миша стрелял в последней пятерке.

Стараясь не волноваться, он пристально вглядывался вперед: там, в траншее, сейчас должна на короткое мгновение показаться мишень.

Вот она появилась, Миша взял ее на мушку, но она уже скрылась в траншее. Он, понимая, что опоздал, все же нажал спусковой крючок.

— Эх! — вырвалось у него.

Но тут мишень показалась снова. Миша, не теряя ни секунды, дал очередь из автомата и замер в ожидании. Мишень появилась в третий раз — и снова короткая очередь.

«Плохо!» — подумал Миша вставая.

Как слепень, зажужжал зуммер полевого телефона. Все с нетерпением смотрели на Остапова.

Остапов взял трубку и стал диктовать старшине:

— Первый. Поражены три мишени!

— Второй. Поражены три мишени!

— Третий…

«Это я!» — Миша весь напрягся.

— Поражены две мишени!

— Четвертый. Поражены три!

— Пятый. Поражены две мишени!

К Мише подошел улыбающийся Кандалин:

— Ну что, Мишук? Видишь, и ты попал в зачет.

— По первой мишени промазал, — хмуро, не поднимая глаз, ответил Миша.

— Ничего, дружок, — сержант потрепал его по затылку, — говорят, и Москва не сразу строилась!..

В ночь с восьмого на девятое мая Миша был дневальным в казарме. Он сменился в шесть часов утра, сразу же лег и заснул.

Сладко спится после бессонной ночи!

Мише снился какой-то праздник, веселый и шумный. Многие голоса слились в один радостный гул, и ничего нельзя было понять. Но вот кто-то голосом сержанта Дегтярева явственно проговорил: «Победа!» — и Миша узнал еще несколько голосов — ефрейтора Удалова, старшины Еремеева, и все они на разные лады повторяли одно и то же слово: «Победа!»

«Какой хороший сон мне снится!» — подумал Миша, но тут он почувствовал, что кто-то трясет его за плечо.

— Да я только лег! — не раскрывая глаз, чтобы не спугнуть сон, ответил Миша, натягивая одеяло на голову.

— Проснись, Мишук! — услышал он над самым ухом возбужденный голос Кандалина. — Победа!

Миша открыл глаза и рывком сел на койке:

— Что?!

— Победа, Мишук, победа! Только сейчас по телефону сообщили: гитлеровская Германия разбита!

Сержант обнял Мишу и крепко-крепко поцеловал.

А казарма ликовала. Все разом говорили, кричали, смеялись и обнимались. Кто кидал к потолку подушки, кто выстукивал по крышке тумбочки победный марш, а ефрейтор Терентьев уже достал гармошку и растянул меха.

— А ну, Алеша, давай! — крикнул ему сержант Дегтярев и пустился в пляс.

Миша быстро оделся, выбежал на середину казармы и пошел вприсядку вокруг Дегтярева.

— Победа! Победа! — выкрикивал он в такт музыке. — Ура! Ура!

Глава девятнадцатая. На командном пункте

Быстро пролетели весенние дни. Наступило лето.

Лейтенант Остапов приметил, что за последнее время Атаманыч очень изменился. Он стал серьезнее, более вдумчиво вникал во все, читал книги по мастерству разведчика, изучал рацию, подолгу стоял перед рельефным макетом государственной границы.

«Растет парень», — думал лейтенант, наблюдая за ним.

Разведчики часто уходили на задания и не возвращались по неделе. Мишу на такие задания не брали.

— Пусть нога как следует заживет, — говорил Остапов.

— Да она давно зажила! Честное слово! — клялся Миша. — Я и бегать могу, и прыгать — даже не помню, в каком месте болела!

— Рядовой Ковальчук! — строго говорил Остапов.

— Приказываю вам остаться в казарме. И никаких разговоров!