Марк Твен - Принц и нищий [Издание 1941 г.] Страница 18

— Ты видишь, моя память исправляется. Успокойся: твоей спины уж не коснется плеть. Я позабочусь об этом.

— О, благодарю вас, мой добрый король! — воскликнул мальчик, снова преклоняя колено. — Может быть, я слишком смел, но все же…

Видя, что Гэмфри колеблется, Том поощрил его, объявив, что сегодня он «хочет делать добро».

— В таком случае я выскажу все, что издавна лежит у меня на душе. Так как вы уже не принц Уэльский, а король, вы можете приказать, что вам вздумается, и никто не посмеет ответить вам «нет»! Вы, конечно, не станете дольше мучить себя уроками, бросите в печку книги и займетесь чем-нибудь менее скучным. Тогда я погиб, и со мной мои сиротки-сестры.

— Погиб? Почему?

— Моя спина — хлеб мой, о милостивый мой повелитель! Если она не получит ударов, я умру с голода. А если вы бросите учение, моя должность упразднится, потому что вам уже будет ненадобен «паж для побоев». Смилуйтесь, не прогоняйте меня.

Том был тронут этим искренним горем. С царским великодушием он вымолвил:

— Не огорчайся, мой друг! Я закреплю твою должность за тобою и за всем твоим родом.

Он слегка ударил мальчика по плечу шпагой плашмя и воскликнул:

— Встань, Гэмфри Марло! Отныне твоя должность становится наследственной во веки веков. Отгони скорбь! Я опять примусь за мои книги и буду учиться так скверно, что твое жалованье, по всей справедливости, придется утроить, — настолько увеличится твой труд.

— Благодарю вас, благородный повелитель! — воскликнул Гэмфри в порыве горячей признательности. — Эта дарственная щедрость превосходит все мои мечты. Теперь я буду счастлив до конца моих дней, и все мои потомки будут счастливы.

Том сообразил, что этот мальчик может быть ему очень полезен. Он заставил Гэмфри разговориться и не пожалел об этом. Мальчик был в восторге, что может способствовать «исцелению» Тома; каждый раз после его рассказа о разных происшествиях в классной и во дворце стоило только напомнить «больному уму» короля о подробностях, как тот сам ясно припоминал их. Этот разговор дал Тому множество весьма ценных сведений о дворцовых нравах и обычаях, и он решил черпать ежедневно из того же источника и потому приказал допускать к нему Гэмфри каждый раз, как тот к нему придет, если только его величество не будет беседовать в это время с другими. Не успел Гэмфри уйти, как явился Гертфорд, принеся Тому новые заботы и горести.

Он сообщил, что лорды совета, опасаясь, как бы преувеличенные рассказы о расстроенном здоровье короля не распространились в народе и за границей, сочли за благо, чтобы его величество через день-другой соизволил обедать публично. Его здоровый цвет лица, бодрая поступь, спокойствие, непринужденность и милостивая обходительность лучше всего рассеют сомнения и успокоят всех — в случае, если нежелательные слухи уже проникли в широкие слои населения.

Граф начал деликатнейшим образом наставлять Тома, как следует ему держаться во время этих парадных обедов. Под видом довольно прозрачных «напоминаний» о том, что Тому, будто бы, было отлично известно, он сообщил ему весьма ценные сведения. К великому удовольствию графа, оказалось, что Тому нужна в этом отношении весьма небольшая помощь. Догадливый мальчик успел получить все необходимые инструкции от Гэмфри Марло, потому что быстрокрылая молва об этих публичных обедах давно уже носилась по дворцу, и Гэмфри сообщил о ней Тому несколько минут назад. Том, конечно, предпочел умолчать о своем разговоре с Гэмфри.

Видя, что память короля значительно окрепла, граф решил подвергнуть ее, будто случайно, еще нескольким испытаниям, чтобы судить, насколько подвинулось выздоровление. Результаты получались отрадные — не всегда, а в отдельных случаях: там, где оставались следы от разговоров с Гэмфри. Милорд остался чрезвычайно доволен и сказал голосом, полным надежды:

— Теперь я убежден, что, если ваше величество напряжете свою память еще немного, вы разрешите нам тайну большой государственной печати. Еще вчера эта большая печать имела важное значение, сегодня уже утраченное, так как ее служба закончилась с жизнью нашего почившего монарха. Угодно вашему величеству сделать усилие?

— Если ваше величество напряжете свою память…

Том растерялся. Большая печать — это было нечто совершенно ему неизвестное. После минутного колебания он взглянул невинными глазами на Гертфорда и простодушно спросил:

— А какова она с виду?

Граф чуть заметно вздрогнул и пробормотал про себя:

— Увы! ум у него опять помутился. Неразумно было заставлять его напрягать свою память…

Он ловко перевел разговор на другое, чтобы Том и думать забыл о злополучной печати. Достигнуть этого ему было очень нетрудно.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Том — король.

На другой день явились иностранные послы в сопровождении блестящей свиты, и Том принимал их, восседая на троне, с великолепной и даже грозной торжественностью. Вначале пышность этой сцены пленяла его взор и воспламеняла фантазию, но прием был долог и скучен, речи тоже были долги и скучны, так что удовольствие под конец превратилось в тягостную и тоскливую повинность. Время от времени Том произносил слова, подсказанные ему Гертфордом, и добросовестно старался выполнить всю церемонию; но это дело было для него еще внове, и он справлялся с ним не слишком удачно. Вид у него был королевский, но чувствовать себя королем он не мог. Поэтому он был искренно рад, когда церемония кончилась.

Большая часть дня была «истрачена зря», — как выразился он мысленно, — истрачена на разные пустые занятия, к которым вынуждала его королевская должность. Даже два часа, уделенные для царственных забав и развлечений, были ему скорее в тягость, чем в радость, так как он был скован по рукам и ногам чопорным и строгим этикетом. Зато потом он отдохнул душою наедине со своим «пажом для побоев». Эта беседа принесла ему немалую пользу, так как доставила ему и развлечение и полезные сведения.

Третий день царствования Тома Кэнти прошел так же, как и другие дни, с той разницей, что теперь ему было легче и он чувствовал себя не так неловко, как в первое время; он начинал привыкать к своему положению и к новой среде; цепи еще тяготили его, но значительно реже, и с каждым часом постоянная близость знатнейших лордов и их преклонение пред ним все меньше конфузили и удручали его.

Одно только мешало ему спокойно ждать приближения следующего, четвертого, дня — страх за свой первый публичный обед, который был назначен на тот день.

В программе четвертого дня были и более серьезные вещи: Тому предстояло впервые председательствовать в государственном совете и высказывать свои суждения и желания по поводу той политики, какой должна придерживаться Англия в отношении разных чужеземных народов, ближних и дальних, разбросанных по всему земному шару; в этот же день предстояло формальное назначение Гертфорда лордом-протектором, и еще многое важное должно было совершиться в тот день; но для Тома все это было ничто в сравнении с пыткой, ожидавшей его на публичном обеде, когда он будет одиноко сидеть за столом, под множеством устремленных на него любопытных взглядов, в присутствии множества ртов, шопотом высказывающих разные замечания о каждом его малейшем движении и о его промахах, если он будет настолько несчастен, что сделает какой-нибудь промах.

Но ничто не могло задержать наступления четвертого дня, и вот этот день наступил. Он застал бедного Тома угнетенным, рассеянным. Дурное состояние духа держалось в нем упорно и долго. Том был не в силах стряхнуть с себя эту хандру. Обычные утренние процедуры показались ему особенно тягостными. Он снова почувствовал всю тоску своего пленения.

После полудня его привели в обширный аудиенц-зал, где он, в беседе с графом Гертфордом, должен был ждать, пока пробьет условленный час официального приема важнейших сановников и царедворцев.

Немного погодя Том подошел к окну и стал с интересом всматриваться в оживленное движение на большой дороге, проходившей мимо дворцовых ворот, сожалея, что он сам не может принять участия в этой вольной и веселой суете. Вдруг он услыхал топот ног и увидал беспорядочную толпу мужчин, женщин и детей низшего, беднейшего сословия, которые с криками и свистом бежали вниз по дороге.

Том подошел к окну.

— Хотел бы я знать, что там происходит! — воскликнул он с детским любопытством.

— Вы — король… — низко кланяясь, сказал ему граф. — Ваше величество разрешит мне выполнить ваше желание?

— Да! да! пожалуйста! я буду очень рад! — взволнованно крикнул Том и про себя добавил, чрезвычайно довольный: «По правде говоря, быть королем не так уж и скверно: тяготы этого звания возмещаются изредка разными удобствами и выгодами».