Илья Туричин - Кураж Страница 24

– Куда? - спросил Павел.

– Куда надо. И вопросов не задавать. Ищите ответы сами. Прощайте. Прощайте, Пантелей Романович.

Алексей Павлович пожал руки старику и ребятам и ушел. Даже шагов его не было слышно.

А старик повел братьев дальше. Он хоть и подволакивал по-старчески ноги, но шел бойко, уверенно, словно видел в темноте.

В тот же час в другом конце города подполковник Зайцев выводил свой полк, вернее, то, что от него осталось. Выводил не на восток, где немцы сомкнули кольцо и наверняка ждали прорыва, а на юг, даже на юго-запад.

Полк, оставив заслон возле разрушенного моста, бесшумно снялся с позиций. Бойцы, точно выполняя приказ, бесплотными тенями прошли через город, беззвучно, не чиркнув ни единой спичкой. Сосредоточились на южной окраине и вышли из города. А под утро ушел и заслон.

– Мы выживем - Родина выживет, - сказал подполковник, остановившись у едва видимого в ночи лесного массива и пропуская бойцов мимо себя. - А город обратно возьмем. Возьмем. Придет час.

Лесными тропами впереди полка шли разведчики старшины Линя. И среди них Иван Александрович Лужин. Он двигался бесшумно, как остальные, всматриваясь в ночной загадочный лес, вслушиваясь в его шорохи. И думал о Гертруде и сыновьях. И не знал, что жена и дети в городе, который полк только что оставил.

Василь снял штаны и майку, завернул в них заскорузлые сандалии и спустился по корням к реке. В небе висела ракета, и вода бледно поблескивала, а пена у берега казалась голубой.

Осторожно, без всплеска, Василь сполз в воду. Она была теплой, как парное молоко. Держа узелок над головой, он поплыл к городскому берегу. Там снял трусы, выжал их, оделся и побежал сухой поймой к ближайшим домам.

Ракета, висевшая в небе, потускнела и погасла. Вокруг стало черным-черно.

Василь пробрался огородами и задворками подальше от реки. Глаза привыкли к темноте, различали дома, заборы, деревья. Через знакомую подворотню он выбрался на улицу.

По улице неровной колонной шли красноармейцы. Шли молча, только шарканье ног сливалось в сплошное шуршание. Артиллеристы вели под уздцы лошадей, впряженных в орудия. На повозках везли снарядные ящики. В темной человеческой массе выделялись бледными расплывчатыми пятнами бинты раненых.

У реки, откуда они шли, что-то громыхало изредка.

"Уходят, - понял Василь. - В темноте, неприметно. Значит, скоро в городе будут фашисты".

Василя знобило. Сколько раз купался по ночам - и ничего. А тут в такую теплынь - и на тебе! Он шел быстро, но никак не мог согреться.

Ну и страху они натерпелись с Толиком, пока несли раненого лейтенанта лесом! Лейтенант тяжелый, а дорожкой не понесешь, опасно. Рядом бой идет. В любой момент из-за дерева может выскочить фашист. Пришлось нести лейтенанта напрямик, обходить погнившие, рухнувшие стволы, продираться сквозь молодой колючий ельник.

Когда выбивались из сил, клали лейтенанта на землю, валились рядом сами. Лейтенант не очнулся ни разу, тихонько стонал в забытьи. Губы его запеклись и потрескались. А воду с собой нести не в чем. Один раз напоили его из лесного бочажка. Вода коричневая, пахнет болотом, но пить можно. Другой раз только удалось приложить к губам зеленый, мягкий и влажный мох.

Это ж удача, что на фашистов не напоролись! Видать, они в лес не сворачивают, возле дорог воюют…

…Василя била дрожь, меленькая, студеная, и никак ее было не унять. Чаю бы горячего напиться!

Черные дома пошатывались, не стоялось им на месте.

Он понимал, что это не дома, а он сам пошатывается от усталости и этого проклятого озноба. Отродясь такого не было, а тут привязался!

Войска сворачивали в узкий, тесный переулок.

Василю надо прямо. Он тенью проскочил перед мордой лошади. Никто на него не обратил внимания…

Только к вечеру дотащили они лейтенанта до "вигвама". Вот уж не знали, не гадали Великие Вожди, что "вигвам" так пригодится. Лейтенанта осторожно спустили по земляным ступенькам вниз, уложили на дощатую лавку у стены. Закрыли дверь. И только потом зажгли керосиновую лампу под потолком.

Лейтенант все не приходил в себя, только стонал тихонько.

Что делать? Еды никакой, несколько сухарей да банка бычков в томате. Разве ж это еда на троих?

Самодельная повязка на плече лейтенанта сбилась. Лицо его стало странным. Не белым, как раньше, а вокруг глаз проступили темные пятна, словно он надел очки от солнца.

Врача бы надо. Да где он, врач? Хоть бы Крольчиху сюда!

Василь принес воду в закопченном котелке. Из ручья. Там ее всегда брали.

Одного лейтенанта не оставишь. Решили так: Толик побудет с ним до утра. А Ржавый пойдет в город. К утру вернется. Принесет еды, бинтов, йоду. Хорошо бы, конечно, врача привести!…

Как там Толик с лейтенантом? Примус развел. Попили кипятку.

Ах, чаю бы сейчас. С вареньем! Страсть Василя - варенье. Только никто об этом не знает. Предводитель Великих Вождей, и вдруг - варенье.

Несовместимо.

Василь решил сначала зайти домой к Толику, сказать матери, чтобы не волновалась, что Толик жив-здоров. Он свернул в подворотню, пересек двор и тихонько постучал в дверь каменной пристройки. Дверь тотчас отворилась, словно кто-то стоял за ней и ждал стука. Женский голос спросил тихо:

– Толик, ты?

– Это я, тетя Дуся, - сказал Василь и удивился, что говорить ему трудно, стучат зубы и язык не слушается.

Он закрыл за собой дверь и пошел через тьму прихожей. В просторной комнате на столе стояла бутылка, в горлышке ее воткнута горящая свеча. Длинные тени от спинок стульев рассекали пол.

– Где Толик? - у Толиковой мамы было испуганное заплаканное лицо.

– Да жив-здоров он, тетя Дуся. Стрельба началась, мы и спрятались. Не лезть же под пули!

– Где он?

– В лесу.

– Один?

– Ну… не совсем… В общем, все хорошо.

– Василь, ты чего глаза опускаешь?

– Я не опускаю.

– Что случилось?

– Да ничего, тетя Дуся. Ничего худого. Ночью вдвоем ходить опасно. Еще заберут. Так я один. Задворками. Чтоб вы не волновались.

– Василь, что случилось? - обеспокоенно и настойчиво переспросила Толина мама.

Он не мог рассказать ей про лейтенанта. Это была тайна Великих Вождей.

– Да ничего!… И чего вы беспокоитесь?

Толина мама смотрела на него заплаканными глазами.

– Целый день где-то пропадали. Ночь на дворе. Злата приходила, искала вас. Где Толик?

– Да в лесу же! За речкой.

– Что он там делает?

Василь повел плечами.

– Спит, наверно.

– Господи! Такое время! Немцы вот-вот…

Толина мама села на стул и заплакала. Василь подошел к ней, тронул за плечо.

– Провалиться на месте! Чтоб меня комары заели, тетя Дуся! Жив Толик и здоров. И ничего плохого. Он там с одним человеком.

– С каким… человеком?…

– С хорошим. Больше ничего не скажу, хоть зарежьте, - сказал Василь и добавил тихо: - Тетя Дуся, у вас хлеба нету?

Толина мама утерла слезы и только сейчас заметила, что Василь без рубахи, в майке, кожа на руках и груди в крупных пупырышках, он ежится и старается сдержать дрожь.

Она молча достала из буфета хлеб в плетеной плоской корзиночке. Из бутылки налила в стакан молоко.

Василь откусил хлеб, запил глотком молока. Оно показалось ледяным.

– Вы не подумайте, тетя Дуся, - сказал он, торопливо жуя. - Мы ничего плохого. Утром Толик придёт. Можно, я хлеб возьму? Катьку покормить.

– Катька твоя у Златы.

– Все равно кормить-то надо.

– Возьми. И пиджак вот Толин возьми. Сыро в лесу. А твоя рубашка где?

– Потерял. Днем жарко было, снял, подпоясался ею, а она и потерялась. Да вы не беспокойтесь, тетя Дуся. Утром Толик прибежит.

Василь попытался сунуть руки в рукава Толиного пиджачка, да куда там! Накинул пиджак на плечи, взял краюху хлеба и направился к двери. Обернулся, спросил:

– А чего вы со свечкой?

– Нету света. Говорят, вовсе не будет. Взорвали электростанцию.

До Кролей один квартал. Как-то там Катька? Перепугалась, наверно, до смерти. Оставил "на часок".

Дверь открыла Злата. Она была босой, в длинной белой рубахе, ежилась и переступала с ноги на ногу, видно вылезла из-под одеяла. В руке держала керосиновую лампу.

– Ржавый!… Господи, мы уж и не знали, что подумать. Где ты пропадал? - зашептала Злата.

– Где Катька?

– Спит. Еле уложили. Ни за что без тебя не ложилась.

– Мать спит?

– Спит.

– Идем на кухню.

– Я только обуюсь. - Злата сунула Василю в руку лампу и исчезла.

А он на цыпочках пошел на кухню.

Злата вернулась в домашних туфлях на босу ногу и в накинутой на плечи кофте.

Ржавый сидел за кухонным столом, положив голые руки на выскобленную до белизны столешницу.

– У тебя есть чего пожевать?

– Сейчас жареную картошку разогрею. На сале.