Вероника Кунгурцева - Похождения Вани Житного, или Волшебный мел Страница 4

Ваня побежал в конец коридора, мимо всех палат и боксов, мимо двери в столовую. За углом, в самом конце, за перегородкой был кабинет главврача — дверь, как часто бывало, оказалась не заперта. Ваня вошёл и огляделся — где тут спрячешься? Под столом нельзя, за шторкой — увидят, в шифоньере… Послышались голоса, шаги… Вот идут! Распахнул одну дверцу: папки с историями болезней на полках, какие‑то бумаги, другую — тут висят накрахмаленные белые халаты, пальто… Ваня влез между халатами и только успел прикрыть дверцу, оставив щель, как в кабинет вошли.

Главврач расположилась за своим столом, бабушка села напротив. Ваня из своего угла видел её профиль: в тёмном платочке, в плюшевой жакетке, на коленях держит котомку. Ванино сердце неистово колотилось, грозя выскочить вначале из груди, а после из шифоньера.

— Василиса Гордеевна, я ещё раз говорю — без бумаг я не могу отдать мальчика, не положено, — видно продолжая начатый в коридоре разговор, отчеканивала слова главврач. Ваня оторопел в своём шифоньере — так он и знал! На всё нужен рецепт!

— Дак это же внук мой, внук, он Житный — и я Житная, вот мой паспорт, поглядите, там всё написано… — бабушка полезла было в котомку, но главврач замахала на неё руками:

— Там про вас всё написано, а про Ваню там ни слова нет. Вы, как его родная бабушка — как вы утверждаете — можете оформить опеку, а для этого вам надо привезти документы, соберёте документы — приезжайте. А комиссия уж там решит — отдавать вам мальчика, нет ли, вы уже в таком возрасте… Всякое может случиться.

— С теми, кто помоложе, тоже всякое случается, — резонно заметила бабушка. Голос у неё скрипел, как несмазанная телега.

— Не спорю. Значит, где мать мальчика, вам не известно. А где отец, кто он такой?

— Не знаю и знать не хочу. А внука вы мне отдайте. Чего он, как погань какая, в больнице живёт. Я ему бабушка — а вы ему кто? Врач? Так сами говорите, что он не больной, зачем ему врачи? Не дело это. Я его домой забираю… Нехай со мной живёт.

— Я вам ещё раз повторяю — до–ку–мен–ты! Без документов никто вам мальчика не отдаст! Это подсудное дело! — совсем уже повысила голос главврач. — Соберёте документы — тогда поговорим.

Повисло тягостное молчание.

— А какие документы‑то? — сдалась бабушка.

— Справка из собеса о размере вашей пенсии, справка из домоуправления о составе семьи, справка о размере жилплощади, а также резолюция жилкомиссии об условиях проживания, решение суда о лишении матери родительских прав, справка о состоянии вашего здоровья за подписями всех специалистов, — главврач, перечисляя, загибала пальцы и одновременно привставала со своего места, давая этим понять, что пора, мол, и честь знать, времени у неё в обрез, надо и делами заниматься, небось, хвост в приёмной выстроился из больных‑то. Бабушка тоже привстала… И тут случилось неладное. На столе главврача стояла подаренная кем‑то хрустальная ваза, из которой по весеннему времени торчали три вицы с едва набухшими почками. Бабушка, не успел Ваня и глазом моргнуть, выдернула одну из вичек и, перегнувшись через стол, огрела ею главврача по плечу. И главврач, как стояла, полусогнувшись, с приподнятыми руками и загнутыми в счёте пальцами, так и осталась стоять. Бабушка же подбежала к столу, поднырнула между руками окаменевшей врачихи, вытащила из ящика стола какую‑то папку, надергала из неё листков, поплевала на бумажки, что‑то пошептала, водя над ними руками, вернулась на своё место и щёлкнула замершую прутиком по другому плечу. Главврач тотчас отмерла, поправила очки и как ни в чём не бывало продолжала загибать пальцы:

— И свидетельство о рождении мальчика.

Бабушка же оплёванные листки мигом подложила главврачу на стол:

— Так вот же они — документы‑то. Ах я, растяпа, растяпа, дура старая, совсем памяти‑то нету…

Главврач уставилась на бумажки, села на своё место, прочитала один листок за другим и наконец сказала:

— Что ж, все документы в порядке, можете забирать мальчика, сейчас я распоряжусь.

Ваня в своём шифоньере чуть не подпрыгнул от радости. А всё увиденное показалось ему какой‑то странной игрой, в которую решили сыграть взрослые. Едва за ними закрылась дверь, он, выбравшись из шифоньера, подбежал к столу и заглянул в документы: оказалось, что это были результаты многочисленных анализов некоего Петрова О. Е. и его же кардиограмма.

Ваня, ни минуты не думая про этого Петрова О. Е. с его пакостными анализами, которые главврач почему‑то приняла за требуемые от бабушки документы, свернул на чёрную лестницу (чтоб не оказаться у бабушки с главврачом за спиной и не выдать своего крамольного присутствия в кабинете), в мгновение ока сбежал по ней вниз, промчался через подвал, оказался на площадке у главного входа, на лифте поднялся на свой этаж, открыл ключом, — который висел у него на шее на замызганном бинте, — дверь в отделение и, сделав таким образом круг, как стрела влетел в свой бокс, где его уже ждали.

— Ваня, вот твоя бабушка, Василиса Гордеевна, — сказала главврач, — собирайся, поедешь с ней.

Запыхавшийся Ваня поднял глаза: бабушка стояла возле тумбочки, пощёлкивая по ней сухими пальцами, и хмуро смотрела на него. Василиса Гордеевна оказалась высокой и худощавой, подол тёмно–синей юбки подметал пол, из‑под него выглядывали суконные боты. Лицо у неё было тёмное, но морщин немного, губы плотно сжаты, глаза под нависшими бровями — выцветшие до белизны, вроде вот–вот из глаз снег повалит. Концы бахромчатого платка завязаны под подбородком. Василиса Гордеевна сказала:

— Кожа да кости. Ничего, я его выкормлю.

Зубы у неё во рту и вправду были железные. Вставные, наверно, решил Ваня и принялся сворачивать постельное бельё — так делали все покидавшие больницу, — отнёс его в каморку с надписью «Горшечная», где на полках стояли горшки с номерами на крышках, засунул в клеёнчатый узел с грязным бельём. Сложил в потрёпанный рюкзачок кроме школьных принадлежностей свистульку и книгу. Он не хотел ничего оставлять в инфекционке — чтоб невзначай не вернуться обратно. А больше ничего своего у него здесь не было. Надел поверх пижамы (главврач разрешила поддеть пижаму для тепла, да и память останется о больнице) школьный костюмчик, влез в затрапезное пальтишко, обул раздолбайские ботинки, нахлобучил шапчошку — теперь всё. Главврач попрощалась и ушла, а Нюра от её имени вручила ему свёрнутое покрывало, в котором принесли сюда маленького Ваню, и истрепавшуюся за девять лет записку с вылинявшими словами. Покрывало бабушка сложила в котомку, записку прочитала, хмыкнула и порвала, взяла Ваню за руку — и они пошли.

На воле Ваня обернулся и поглядел на широкое кирпичное здание, в котором провёл всю свою жизнь… Окошко третьего этажа распахнулось — из него высунулась Нюра, вытерла глаза концом косынки, высморкалась и замахала вслед ему рукой: «Прощай, Ваня–а–а… Лихом‑то не помина–ай…» Сердце Вани невольно сжалось.

Василиса Гордеевна с Ваней оказались на том самом вокзале, где около девяти лет назад нашли мальчика, и даже уселись на ту самую лавку, где он был оставлен. Василиса Гордеевна покрыла грязноватую лавку газеткой — Ваня увидел на сгибе статью про себя — достала из котомки варёные яйца, кусок курицы, шаньги, термос с травяным чаем, и они стали есть–пить. Домашняя стряпня Ване очень понравилась — наворачивал за обе щёки.

— А это что такое? — несмело спросил он, указывая на шаньги, называть бабушку бабушкой он ещё не приноровился.

— Зови меня бабаня, — сказала Василиса Гордеевна. — А это — шаньги, ты что ж, шанег никогда не едал? Вот ведь — ровно только на свет народился, ничего‑то не знат!

Мимо прошёл милиционер — тоже, конечно, тот самый, только теперь он был не худой, как перст, а раздобревший так, что околыш фуражки врезался в лоб и, после того как голова обнажалась, на лбу оставался красный полукруг. Взгляды жующего мальчика и прохожего милиционера встретились, но каждый равнодушно отвернулся в свою сторону. Пришёл поезд, Ваня с бабушкой Василисой Гордеевной заняли в вагоне свои боковые места, и поезд помчался в глубину России.

Глава 3. Первый день дома

В промышленный город Чудов, где бабушка проживала, прибыли совсем уже в ночь, едва поспели на последний трамвай, в котором Ваня подрёмывал, вышли на ярко освещённом проспекте, а потом свернули в тёмную улочку с маленькими домишками, окна которых не светились.

Бабушка отперла ворота, поднялись по деревянной лестнице в сени, оттуда в маленькую холодную комнатушку с лавками и столом возле оконца.

— Изба‑то выстыла, — сказала бабушка, — сколь времени провожжалась с тобой. Полезай–ко на полати — там твоё место.

Ваня взглянул на печку, занимавшую чуть не всю избу, под потолком, вроде третьей полки в вагоне, был устроен дощатый навес.