Николай Автократов - Серая скала Страница 4

Глава IV

ПРОГУЛКА К ЗАБРОШЕННОМУ УКРЕПЛЕНИЮ

 Через несколько дней мы предприняли настоящее путешествие вверх по реке. Подбила нас на эту прогулку наша новая знакомая, Анечка Шидловская. Это была худенькая черненькая девушка, на первый взгляд очень скромная, а на самом деле довольно бойкая.

Ей было скучно, и она постоянно вертелась около Татьяны, надоедая различными проектами прогулок.

На этот раз она прельстила нас развалинами старинной крепости, которую будто бы видела собственными глазами недалеко от берега реки. Это было заманчиво, хотя и маловероятно. «Если даже никаких развалин мы не найдем, — подумал я, — большой беды не будет. Погуляем и назад вернемся».

Я достал у рыбака лодку. Мы запаслись большой корзиной с едой, захватили медный чайник, ножи, вилки, кружки, взяли фотоаппарат. Не забыли также бидона с молодым молдавским вином. Словом, экспедиция была снаряжена на славу. Покуда собирались, прошло много времени, и мы тронулись в путь только часов в десять. Анечка села за руль, а мы с Татьяной чередовались на веслах. Утро было тихое, ясное и нежаркое. Река спокойно текла в крутых берегах, сложенных из белого известкового камня и сплошь поросших лесом. Деревья стояли стеной и так близко к обрыву, что их корни торчали над водой, сплетаясь в густую сетку. Тишину нарушали только всплески весел нашей лодки да крики многочисленных птиц, которые то и дело вылетали из зарослей и проносились над водой с берега на берег. Плыть было легко и приятно, особенно сначала, пока мы не устали и пока нам не надоело однообразие ландшафта. Так прошло более двух часов, а старинной крепости не было и в помине. Анечку это нисколько не смущало. Она посматривала кругом и утешающе кивала головой, давая понять, что все в порядке. По вот берега отступили, река разлилась, и в середине ее открылся небольшой песчаный островок, поросший кустарником. Мы решили, что пора подумать об отдыхе и подкрепиться, и причалили к островку. Живо набрали валежника, развели костер, вскипятили чай и начали завтракать. Утка, консервы, варенье, фрукты — все пошло в дело, и корзина очень скоро сделалась совсем легкой, а в бидоне вина осталось на донышке. Потом мы отдыхали, лежа на песке, купались, фотографировались, опять пили чай, опять купались, — словом, когда собрались ехать дальше, было уже около четырех часов. Татьяна предложила было вернуться домой, но Анечка запротестовала. Она уверяла, что старинная крепость совсем рядом.

...Еще час работы веслами, и вот река делает крутой поворот около высокого темного утеса. Анечка вглядывается в очертания берега и кричит:

— Здесь! Вот здесь!.. Сюда надо, сюда!..

Она направляет лодку к левому берегу, и мы видим несколько вбитых в дно свай, скрепленных железными скобами, — место бывшего причала. Однако ничего похожего на замок или крепость не видно.

— Терпенье! — говорит Анечка и храбро ведет нас по заброшенной дороге. Видно, что она здесь действительно бывала.

Дорога постепенно исчезает, и вот мы уже идем среди леса по едва приметной тропинке. Анечка, видимо, сбилась с пути, но она не сдается.

— И здесь можно пройти, — говорит она уверенно. Но тропинка потеряна. Начинается блуждание по лесу наугад, среди валежника, пней, канав и ям... Вдруг впереди лес редеет, и мы слышим торжествующий Анечкии голос:

— Скорее! Сюда!.. Что я говорила?!

Мы выбегаем на широкую просеку и видим невдалеке какое-то сооружение, заваленное кучами белого мусора. Это в самом деле развалины крепости, только не старинной, а современной. Мы подходим к не достроенному фашистами долговременному укреплению. Кругом окопы, размытые дождем и поросшие травой, глубокие котлованы с заложенными в них фундаментами, бетонные плиты, позеленевшие от времени, стальные, бурые от ржавчины колпаки, горы железобетонных балок, штабеля бревен, бочки с цементом, окаменевшим от сырости, рельсы, проволока, доски. Видимо, фашисты в панике бросили все и бежали без оглядки.

Мы, конечно, сейчас же пробрались внутрь укрепления, в подземные казематы с низкими потолками, оттуда по темным коридорам и лестницам поднялись в орудийные башни и пулеметные гнезда со щелями, обращенными в сторону леса, и наконец выбрались на крышу укрепления. Отсюда можно было обозреть восточную половину леса и небольшую часть береговой линии. Были хорошо видны три сходящиеся под углом просеки и лесные тропинки, вьющиеся между траншеями. Далее до самых пестрых холмов тянулся сплошной лес. Я невольно залюбовался открывшейся передо мной панорамой.

— Там кто-то идет, — сказала Анечка. — Вон! Смотрите!

Вдоль просеки по направлению к нам не шел, а бежал какой-то человек в сапогах и куртке, с ружьем в руке. По-видимому, это был сторож. Он махал руками и что-то кричал, по что именно, я не мог разобрать.

— Он кричит: чего-то нельзя... Здесь ходить нельзя, — сказала Татьяна.

— Вот еще — возразила Анечка. —Что это, настоящее укрепление, что ли?.. А если нельзя, так надо часовых ставить.

Мы продолжали демонстративно сидеть наверху. Но тут ветер подул в нашу сторону, и я расслышал нечто иное.

— Минировано!.. Мины там!.. Нельзя!.. — кричал сторож.

Это было совершенно другое дело. Мы вдруг притихли и осторожно полезли прежним путем вниз. К нам подбежал запыхавшийся сторож:

— Нельзя здесь гулять, товарищи! Здесь могут быть мины. Прошу уйти... Взорветесь — кто отвечать будет? Прошу!

Я посмотрел на Анечку, но она сохраняла независимый вид.

— Какая ерунда! — сказала она. — Саперы давно всё разминировали. Столько времени прошло!

— Вот то-то и есть, что не все... Недавно моя собака погналась за зайцем и налетела на мину — одни клочья остались. Вот ежели лагерь хотите посмотреть — извольте, это можно, я провожу.

— Какой лагерь? — спросил я.

— Лагерь военнопленных, фашистский. Заключенные там жили. Всего три километра отсюда будет. А здесь оставаться нельзя. Я за вас отвечать не хочу.

— Нет, не стоит смотреть лагерь, — сказала Татьяна, — уже поздно. Лучше здесь отдохнем и поедем домой.

Идти туда, конечно, не стоило — все и без того очень устали. Мы выбрали удобное местечко на бревнах и принялись опустошать корзину. Угостили и сторожа, чтобы смягчить его нрав. Теперь я мог его рассмотреть. Это был человек средних лет, неряшливо одетый, обросший и грязный, с угрюмым выражением лица. Сидя в стороне, он закусывал, ни на кого не глядя, потом вынул трубку и закурил. Я стал расспрашивать его про лагерь. Он отвечал с видимой неохотой.

— Там ведь жили рабочие-пленные — вот те, что строили это укрепление. А жили они известно как: хуже последнего скота. Потом, когда стали отступать, фашисты бросили работу и всех, кто остался, увезли в Германию. Тут строгость была, никого сюда не пускали, кругом колючая проволока да мины. Часовые везде, собаки. Разве что крестьяне лес привозили, а так никого не пускали.

Я взглянул на штабеля прекрасных бревен и подивился аккуратности немцев: каждое бревно было занумеровано с торца черной краской. Но вот что удивительно: номера были только однозначные либо двузначные, часто повторялись и стояли в беспорядке. Числа эти до странности походили на те, которые я видел на стене тюремной камеры. Что это — случайность, простое совпадение или же… Их надо списать! Во что бы то ни стало! Но как? У меня не было ни карандаша, ни бумаги, а главное я не хотел списывать их у всех на глазах. Тогда мне пришла в голову замечательная мысль: штабели можно сфотографировать под видом фотографирования моих спутниц. Я усадил девушек на бревна, но так, чтобы их ноги не закрывали чисел и сфотографировал сначала один штабель, а затем другой под предлогом, что первой был плохо освещен. Теперь все было в порядке, и мы пошли домой. Правда я заметил еще несколько штабелей с числами, но фотографировать их не решился.

Сторож повел нас по просеке, потом по дороге через лес вывел к реке, по берегу которой нам пришлось еще долгое время идти, прежде чем мы добрались до лодки. Это обходное движение заняло добрых два часа и когда мы уселись в лодку и отчалили, было совсем темно. Домой мы добрались после полуночи. Хозяева уже начали о нас беспокоиться.

Несмотря на усталость, я спать не лег, а занялся проявлением фотоснимков.

Фотографии вышли неважные. Девушкам я их даже не показал, сказав, что снимки не удались. Кстати, ни нечего было бы и смотреть, так как на фото вышли только одни ноги.

Улучив время, когда мне никто не мог помешать, я занялся изучением цифровых надписей. В юности я интересовался этим делом. Мне были известны всевозможные способы тайнописи, применявшиеся в старину, так называемые «литореи», и методы зашифровки, употребляемые в наше время. Надеясь на свой опыт, я рассчитывал разобраться и в этих надписях, так как материала было достаточно. У меня сохранился и клочок обоев с записью чисел тюремной камеры. Вот что там было: