Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра Страница 5

Да, но с чего это дядя Костя решил дарить авторучку? Раньше он придумывал подарки пооригинальнее. Я наконец открыла футляр… О-о-о!..

Ручки не было. На малиновом бархате лежали шесть золотистых монеток!

Не подумайте, будто я решила, что золотые! Ни на кой мне это не надо! Я увидела сразу, что на монетках – парусные кораблики. Разные!..

К внутренней стороне крышки была прижата резинкой свернутая бумажка. Я раскрутила. Дядя Костя писал:

“Свет Евгения! Мне ведомо, что ты не увлекаешься нумизматикой, но ведома также твоя любовь к парусам. Волею случая (от старого приятеля) эти иностранные денежки попали ко мне, и я решил, что они вполне годятся для именинного подарка. Из каких они краев и что там за корабли, ты разберешься лучше меня, я в таких вопросах профан. Прими поздравления и полный набор соответствующих пожеланий. Маме и новоиспеченному студиозусу – привет. Жму твою крепкую лапу. Приеду через неделю, забреду на чаек. Твой преданный поклонник К.П.”

“К.П.” – значит, Константин Петрович, хотя мы с Ильей всегда звали его дядей Костей…

Я, тая от тихого восторга, принялась разглядывать монетки. Они были небольшие – с российский двухрублевик или чуть поменьше. Но зато в два раза толще. Этакие металлические таблетки. Одна сторона у всех была почти одинаковая – портрет английской королевы (“QUEEN ELISABETH THE SECOND”), только годы выпуска разные – от 1991 до 1994. Зато на другой… То бригантина, то шхуна, то фрегат! Сверху по дуге шли слова: “BAILIWICK OF JERSEY”, а снизу – “ONE POUND”. Ну, понятно, один фунт. А что касается “Джерси”, то это, вроде бы, маленький остров, британское владение. Надо же, свою монету чеканит, как большое государство!.. По толстому ребристому боку тоже тянулась надпись: “INSULACAESAREA ”. Это было непонятно… Ну да ладно! Главное – парусники.

Я положила монетки в ряд и почти сразу поняла: здесь почти все основные типы парусных судов. Конечно, не всякие там галиоты, каракки, флейты и каравеллы, а те, что входят в разряд современных: фрегат, барк, бриг, бригантина, две шхуны – марсельная и гафельная… Не было только баркентины. Может, серия неполная, или там, на острове Джерси, про баркентины не знали?

И вообще что это за суда? Почему попали на монеты? Ведь не просто бриг там или шхуна, а со своими названиями. Крохотные подписи были выбиты под каждым корабликом. Кое-какие буковки были различимы (и цифры тоже – видимо, год постройки), но прочитать ни одно слово полностью я не могла. И – конечно же! – вспомнила про Лоськины “стеклянные океаны”. Схватила тяжелый прозрачный шарик. Материки были матовые, но океанов-то на Земле больше, чем суши! Буквы-микробы за выпуклым стеклом вмиг выросли – читай на здоровье!

Вот какую эскадру подарил дядя Костя:

Фрегат“Persy Douglas”. 1861.

Бриг“Hebe”. 1861.

Барк“Gemini”. 1864.

Бригантина(шхуна-бриг) “Сentury”. 1866.

Марсельнаяшхуна“Resolute”. 1877.

Гафельнаяшхуна“Tickler”. 1899.

Надо будет, конечно, узнать о них поподробнее. В словарях пошарю, в книжках. Но это потом. А пока я просто любовалась корабликами. Они были отчеканены на золотистом сплаве с такой ювелирной тонкостью, словно здесь работал какой-то “левша”.

Этот мастер почти каждое судно изобразил с полной парусностью (только марсельная шхуна была без топселей).

Я решила, что корабли идут под брамсельным ветром. Он такой, без штормового бешенства, ровный, упругий, позволяет нести брамсели – те, что высоко на брам-реях… Хотя нет, здесь я немного лукавила. Ведь на “Перси Дугласе”, “Джемини” и “Гебе” были поставлены и бом-брамсели. Значит и ветер – бом-брамсельный. Но мне эта приставка “бом” всегда не нравилась (есть в ней что-то легкомысленное). Просто “брамсельный ветер” звучит гораздо лучше. И я решила, что капитаны захотели рискнуть, поставили при брамсельном ветре и самые верхние паруса (а на “Резольюте”, кстати, не поставили, проявили благоразумие)…

Я мурлыкала слегка переделанные строчки – “А ну-ка, брамсельный, пропой нам песню, ветер…” – и все разглядывала золотистую эскадру. То просто так, то через волшебный Лоськин глобус. Молодец дядя Костя! И молодец Лоська! Его стеклянные океаны – словно специально для сверкающих парусов! Одно к одному! Как только придет, сразу покажу ему монеты! Лоська, он понятливый. И брамсельный ветер он ощутит сразу…

Вспомнилось, как мы познакомились…

2

Это случилось в конце июня, когда я после скандала вернулась из летнего лагеря. Я “отходила от событий” и часто бродила по улицам одна, просто так. И забрела на пустырь у табачной фабрики. Я вообще люблю пустыри (ненормальная, да?) Мне кажется, там среди иван-чая и репейников прячется прошлая жизнь. Лежит невидимыми прозрачными пластами среди развалин домов, над кучами мусора, над раскиданными в траве ненужными вещами. Ну, не сама жизнь, а память о ней… А разве это не одно и то же? Только память – это прошлая жизнь. Она от нынешней отличается лишь тем, что в ней ничего нельзя изменить. Ни плохое, ни хорошее. Я стараюсь вспоминать хорошее. Например, как мы с Илюшкой сидим на лодочных мостках, бултыхаем ногами и хохочем, а папа наводит аппарат. Пусть это будет всегда …

Так вот я бродила, шебурша джинсами по лопухам и желтоголовой пижме, и вышла к большущему тополю. Некоторые ветки его были сухие, а на других – редкие листья. Старик уже. Но у могучего ствола курчавилась молодая поросль.

За этой порослью сопел и копался в земле мальчишка лет девяти. Или десяти. Чуть постарше тех, с кем я дружила в лагере. Он был в мешковатой рыжей майке, широченных штанах до колен, нечесанный и, кажется, сердитый. Я села в трех шагах от него на косую лавочку. Мальчишка глянул через плечо и снова согнулся. Майка натянулась на спине, проступили позвонки.

– Ты что делаешь? – тихонько спросила я.

Он не огрызнулся, просто сказал, не оглянувшись:

– Рою…

– Клад ищешь, да?

Он дернул спиной: чего, мол, чепуху-то молоть? И продолжал ковырять землю походной лопаткой. Потом негромко выговорил:

– Кота хороню…

– Какого кота? – У меня почему-то натянулись нервы. Мальчишка выпрямился, встал ко мне в полоборота, подбородком показал на лежавший в подорожниках тряпичный сверток. Я шагнула, села на корточки, мальчишка тоже. Быстро глянул на меня, подумал секунду и откинул края цветастой тряпицы. На ситцевом лоскуте лежал худой серый кот со славной мордашкой. Он будто спал, прижав к свалявшейся на груди шерсти согнутые лапы. Но через голову от уха до шеи тянулся рубец с засохшей кровью

– Кто его так? – шепнула я.

Мальчишка сипло сказал:

– Если бы я знал…

– Это твой кот?

Он мотнул головой с темными волосами-сосульками.

– Нет. Наверно, он ничей, сам по себе… Просто мы тут встречались. Первый раз еще в апреле, а дальше почти каждый день. Я ему поесть приносил… А потом мы сидели рядышком… Знаешь, он иногда терся мордой о рукав и мурчал… А сегодня я пришел, а он лежит… вот такой… Кому помешал? – Мальчишка переглотнул, кожа на его тонком горле дернулась. Но он не заплакал. Я тоже переглотнула.

Казалось, ну какая тут печаль? И кот незнакомый, и… столько всего было в жизни, по-настоящему горького. Здесь-то чего слезы глотать. А вот надо же, заскребло…

Я осторожно закрыла беднягу краями лоскута. Глянула на мальчишку. Он опустил лицо и стал дуть на ладони – видать, намозолил. Я посмотрела на ямку, которую он старался вырыть – она была совсем неглубокая..

– Давай помогу.

– Помоги, если хочешь. Я только полминуты передохну…

Лопатка была довольно острая. Легко резала тонкие корни и глинистые комки. Но это у меня легко. Надо сказать, я сильная. А у мальчонки-то руки-прутики. И все же он очень скоро сказал;

– Ну, все. Теперь я.

– Подожди. Я же только начала.

– Нет, теперь я… – И потянул лопатку. Я отдала, но через минуту взяла снова. Скоро мы углубились больше, чем на полметра.

– Хватит, наверно? – выдохнула я.

– Да… – Он опять приоткрыл кота, быстро, почти украдкой, погладил его, завернул, поднял, прижал к груди. – Я сейчас… положу.

– Постой…

Я быстро отошла, нарвала лопухов, застелила внутри рыжую от глины яму (из нее почему-то пахло картофельными грядками).

Мы вместе уложили кота. И сверху тоже закрыли лопухами. Потом засыпали – мальчишка лопаткой, я ладонями. Слегка прихлопали землю.

– Давай положим сверху дерн…

Мальчишка смотрел вопросительно: не знал, наверно, что такое дерн. Глаза у него были странные – темно синие, с длинным разрезом, почти до висков. Как на портретах персонажей древне-индийского эпоса (а, может, вообще как у инопланетянина). Нос же – совсем не индийский, “ванькин”, картошка с двумя дырками… Я лопаткой вырубила прямоугольник земляного слоя с подорожниками и клевером. Мальчишка понял, стал помогать, мы вместе уложили дерновый пласт на глину. Выпрямились.