Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра Страница 6

– А не слишком заметно? – Он опасливо глянул из-за плеча. – Вдруг разроет кто-нибудь. Назло…

– Кто не знает, не обратит внимания…

Кажется, мальчишка всхлипнул. Чуть-чуть.

– Знаешь, все-таки хорошо, что он жил на свете, – сказала я. – Он тебя радовал. Ты будешь его помнить. И получится, будто он все еще живет…

Мальчишка то ли кивнул, то ли уронил голову. Шепнул:

– Да… Я… наверно, буду сюда приходить…

– А как его звали… то есть как зовут?

– Как по правде, не знаю. А я звал “Умка”. Он откликался.

– Значит, Умка и есть… А тебя как звать?

Он сказал без охоты, но сразу:

– Лоська.

– Это… от какого полного имени?

– Все-во-лод… – толчками выдохнул он шепот.

– Тогда почему не Сева? – Я говорила, чтобы отвлечь его, потому что боялась: вдруг заплачет (да и сама могла).

– Не знаю… – устало выговорил Лоська. – Так зовут с давних пор… А иногда – “Лосёнок”. Это мама…

В нем, несмотря на беспризорный вид, не было никакой ощетиненности. К другому такому попробуй сунуться с вопросами, пошлет на край света и еще добавит вслед. А этот… может, просто обмяк от горя?.. Имя “Лосёнок” ему подходило. Такой же лобастый, губастый, с тонкими ногами-руками и, кажется, доверчивый. Ну, наверно, не со всяким доверчивый, но со мной-то по-хорошему…

– А я Женя. – И добавила, чтобы внести ясность. – Мезенцева.

Лоська понял. И, кажется, чуть улыбнулся:

– Я сперва подумал, что ты парень. Не разглядел.

– Немудрено… – хмыкнула я. В самом деле – волосы, подстриженные по уши, джинсы, мальчишечья футболка. И под футболкой… ничегошеньки незаметно. Разве если только очень приглядеться…

– Нет, теперь-то я понял, – Лоська улыбнулся заметнее. – Парни такими не бывают.

– Какими “такими”?

– Ну… ты заботливая. – И он втянул воздух носом-картошкой.

Я с облечением сменила тон:

– Да. Очень заботливая. И главная забота о твоем умывании. Посмотри, ты весь перемазанный.

Он и правда был в земле и глине, в травяном соке, в прилипших стеблях и листиках. Даже в волосах глиняные крошки.

Лоська не стал спорить.

– Да, здесь недалеко есть колонка.

– Какая колонка! Тебе надо в ванну с головой!

– Во-первых, – сказал Лоська отчетливо, – нет у нас дома никакой ванны. Во-вторых, я не смогу попасть домой. Я забыл надеть на шею ключ, захлопнул дверь, а мама придет лишь вечером.

Я про себя отметила, какая у Лоськи правильная речь, вовсе не уличный “базар”. Даже сказал “надеть”, а не “одеть”, что и среди нынешних тележурналистов редкость. Поучиться бы у мальчишки депутатам всех мастей с их “намерениями”, “в этой связи” , “властямипредержащими”,“возбужденными делами”, с их “эканьем” и “меканьем”… Но речь речью, а чумазости от этого не меньше.

– Пойдем-ка, Лоська, ко мне.

– Да ну… – он впервые заметно смутился. Вытащил из сандалеты ступню, начал чесать правой пяткой левое черное колено. – Зачем…

– Отмоешься, поедим чего-нибудь… Не бродить же тебе таким пугалом до вечера.

– К сожалению, я всегда пугало, – равнодушно сообщил он. И вдруг согласился: – Хорошо, пойдем.

Сперва я думала, что его толкнуло на согласие это мое “поедим чего-нибудь”. И только много позже поняла: нет, наверно, не только это…

Мы с минуту еще постояли над дерновым холмиком. Я сама не заметила, как положила руку на Лоськино плечо. И он этого, кажется, не заметил. Потом пошли мы к улице Машинистов. Лоська не спрашивал, далеко ли. Сперва шел молча, а потом стал рассказывать про Умку. Уже без слезинок в голосе, а словно о живом. Как Умка ждал его каждый день на лавочке, как деликатно, без жадности, принимал угощение: остатки рыбных консервов, вареную картошку, селедочные головы и обрезки колбасы. Как играл, будто котенок, сделанными из травы “мышками”, как иногда (не часто, правда) просился на руки и клал голову на Лоськино плечо… А при прощании Умка вел себя спокойно, никогда не увязывался следом.

– А ты не думал взять его домой?

– Нет… Мне кажется, он не хотел. Он был вольный кот, гулял сам по себе, как в той сказке…

Я подивилась, что Лоська знает Киплинга. Не ведала еще тогда, какой он книгочей.

В подъезде Лоська оробел опять:

– А дома у тебя кто-нибудь есть?

– Никого нет. Шагай…

3

Я ввела его в ванную, велела “отдраивать себя как следует”, но потом увидела в открытую дверь, как осторожно он трогает мокрыми пальцами перемазанные щеки и шагнула через порог.

– Ну-ка, радость моя…

Сдернула с грязнули майку, нагнула его над ванной, пустила тугую горячую струю, взяла мыло. Лоська не упирался, только один раз дурашливым шепотом сказал “спасите”. Я вымыла ему голову, оттерла тощие плечи и спину. Отскребла суровой мочалкой грязь с локтей и коленей Подумала, что надо бы постирать его штаны и майку, но не решилась. Ладно, все же чище стал… Я сама вытерла его махровым полотенцем.

Фыркая толстыми губами, Лоська сказал:

– Женя, у тебя, наверно, есть брат…

– Есть.

– Ты его так же мочалишь?

– Его помочалишь! Ему семнадцать лет.

– У-у… Я думал, вроде меня.

– Обормотов “вроде тебя” мне приходилось мочалить в лагере. Подшефных из младшего отряда. Они тоже собирали на себя пыль, песок и глину. И чуть что бежали ко мне, потому что свою вожатую боялись…

– А я никогда не был в лагере…

– Тебе повезло… Ты как относишься к сосискам? Правда они в целлофановой шкуре.

Лоська скромно признался, что к сосискам в любой шкуре он относится хорошо. И вообще к любой еде. Особенно “когда толком не позавтракал и ни крошки не обедал”.

После обеда он без всякой просьбы помог мне вымыть тарелки (видать, привычное дело) и сказал, что пойдет.

– Куда ты спешишь? Ключа-то нет, а до вечера далеко.

– Так. Погуляю…

“Уличное дитя все-таки…”

– Хочешь провожу тебя?

Лоська быстро вскинул “марсианские” глаза.

– Да. Хочу.

Мы опять побрели переулками – почти молча, с отдельными редкими словами. И оказались в начале Рябинового бульвара. Направо тянулись вдоль аллеи ряды торговцев-художников, а слева был неработающий фонтан и площадка со скамейками. Мы присели на бетонный край бассейна.

– Женя, хочешь мороженого?

– У тебя что, деньги есть?

– У меня нет. Я думал, может, у тебя найдутся пять рублей…

“Тоже мне кавалер”. Но я ничего не сказала, зашарила в джинсовом кармане. Достала железный пятирублевик. Лоська, видно, прочитал мои мысли.

– Женя, это не насовсем. На три минуты. Ты только не ходи за мной, я сейчас… – И зашагал к скамейкам, на которых устроились разного вида дядьки. Независимо так пошел, прямо. Широкие штаны парусили на ветерке и все еще влажная голова блестела слипшимися сосульками.

Дядьки на скамейках были всякие – одни “вполне культурного вида”, другие довольно “бомжеватые”. Но почти перед каждым лежала доска с шахматами. Некоторые играли между собой, а другие сидели в одиночестве, будто ждали партнера.

Лоська встал рядом с таким одиночкой – молодым, в соломенной шляпе и очках, но каким-то несимпатичным, с толстым затылком (как у откормленного охранника). Посмотрел на доску, сказал:

– Привет. Сыграем? – (Я слышала издалека).

– Гуляй, мальчик, – скучно отозвался “Охранник”.

– А почему?

– Гуляй, я сказал.

– Боитесь, что ли?

– Ты не на детской площадке. Тут играют на интерес.

– Вот… – Лоська положил рядом с шахматной доской мою денежку. “Охранник” сдвинул повыше шляпу, глянул внимательней:

– А не жалко?

– Для хорошей игры не жалко, – ровным голосом разъяснил Лоська. Кое-кто на него оглядывался (некоторые хмыкали).

Охранник сказал с зевком:

– Ну, садись, раз такой смелый.

– Вы свой-то “интерес” поставьте тоже, – напомнил Лоська.

– Все по закону… – Дядька положил рядом с Лоськиной свою монетку.

Они стали двигать фигуры. Мне хотелось подойти, но я чувствовала – Лоську это смутит. Игра шла минут пять.

“Охранник” вдруг сказал:

– Ну и что?

– Что “что”? – вежливо переспросил Лоська.

– Подожди… как это у тебя получилось?

Лоська пожал плечами: получилось мол. Смотрите сами…

– Ладно… ладно-ладно. Тогда я так!

– Тогда будет мат в два хода.

– Как это?

– Так и так…

– Ну, тогда я…

– Нельзя. Шах же…

– Й-й… ёлки сухостойные… Это что же?

– Это всё, – вздохнул Лоська.

– Ну, ты и стервец…

– Разумеется. Спасибо за игру, – Лоська смахнул в ладонь обе денежки и погрузил их в складки штанов. Его и “охранника” уже обступили зрители.

– С кем-нибудь еще? – скромненько спросил Лоська.

– Да ну тебя, знаем… – отозвался кто-то.

Два игрока – один похожий на доцента, другой на дворника – переглянулись. “Доцент” спросил:

– Рискнем, коллега? Пять рублей не деньги.