Валерий Воскобойников - Остров безветрия Страница 5

Поэтому после окончания школы отправили Колю Найдёнова в Петербург, учиться в заводском училище.

— Не пропадёт, — утешал жену Андрей Степанович. — Я уходил в город — не пропал, а Коля наш весь в меня.

Была у старика и тайная мысль: вдруг произойдёт чудо, И Коля сам встретит в городе своих родителей. От этой мысли становилось Андрею Степановичу страшно.

Ведь порвётся навсегда их деревенский корень и не будет наследника у их рода. Но с другой стороны, гордился Андрей Степанович, глядя на внука. Николай вырос большим, красивым и умным. Встретит своих родителей — стыдно перед ними старику со старухой не будет.

Сначала они думали попугая оставить в деревне. Сделали ему специальную клетку. Но Орлик так кричал, стонал и бился о стены клетки, что Николай не выдержал, взял его с собой.

Так и приехал в Петербург, в заводское общежитие — с чемоданчиком и большой клеткой, а внутри — попугай.

Были в его душе страх и радость. Страх оттого, что начиналась новая, непонятная жизнь. А радость — от того же самого, от ожидания нового.

Максим

Если бы Максиму сказали, что Оля называет его Злейшим Врагом номер один, он удивился бы. Он знал, что у девчонок бывают непонятные капризы: вдруг из-за пустяка перестанут разговаривать, а то ещё и заплачут, потом снова разговаривают и снова ссорятся.

Ну обрызгал он ей передник первого сентября, так ведь не специально же — она сама видела.

Когда его посадили рядом с Олей, он и не опечалился и не обрадовался.

Не опечалился оттого, что раньше сидел с беспокойным Урьевым. Тот постоянно крутился, вздыхал, причмокивал, спрашивал о какой-нибудь ерунде. А с Олей можно было сидеть тихо и думать о своих делах.

Не обрадовался — оттого, что и Оля тоже была человеком, с которым о своих делах и мыслях разговаривать не станешь.

А дела и мысли были у Максима серьёзные.

Увлечение Максима

Максим увлекался путешествиями по Арктике и Антарктике.

Он мог нарисовать по памяти карты полярных морей, островов и прочертить по ним походы великих исследователей. Маршрут Нансена, пока тот дрейфовал на «Фраме», И потом, когда шёл пешком по льдам через океан с Йохансеном. Пути Седова, де Лонга, шхуны «Мод», дрейф наших полярных станций мог изобразить он в любое время, рассказать о каждой нечаянной остановке, о загадочной гибели некоторых экспедиций, о великих открытиях и героических поражениях…

Не верилось, что два года назад Максим был обыкновенным человеком, без увлечений, без мечты. Тогда в библиотеке он читал то, что под руку попадало, что предлагала библиотекарь.

Пробовал марки собирать — скучно.

Солдатиков делал из пластилина, как все мальчишки в их классе, — тоже надоело. Да и куда этих солдатиков понесёшь, не домой же?

Дома было плохо. Дома не хотелось жить.

У каждого человека есть первое воспоминание. Первым воспоминанием Максима была ссора матери и отца. Наверно, они ссорились и до его рождения — каждый день ссорились, по любому пустяку, яростно и со вкусом.

Однажды Максим прочитал о профессии социальных психологов. Эти люди испытывают членов космических экипажей и дальних экспедиций на совместимость, чтобы не было потом ссор и распрей.

Отца и мать Максима вместе не взяли бы ни в один экипаж. И всё-таки уже пятнадцать лет они живут одной семейной командой, в одной комнате, ежедневно ссорятся, но команда не распадается.

Однако существовать в такой команде тяжело, и Максим старался больше жить на улице, а не дома.

Постепенно он открыл немало потайных мест. Даже в собственном доме на собственной лестнице было такое место. Выше их квартиры пылились лишь одни заколоченные двери, потому что жильцы, которые жили выше, поднимались с другого входа. Стоило пройти два лестничных пролёта, сесть на широкий подоконник у жаркой батареи — и вот уже и наблюдательный пункт и место для чтения.

Дождливый холодный день

Открытие Арктики для Максима началось два года назад в одно обыкновенное воскресное утро.

Его прогнали с тайного подоконника трое взрослых, которым потребовалось говорить о чем-то своём, сидя именно на этом подоконнике.

На улице шёл противный монотонный дождь, но дома у родителей ссора была в самом разгаре, и Максим бродил по улицам в промокших ботинках и сыром пальто. Будто специально, все его потайные места в этот день были кем-нибудь заняты. Он совсем замёрз от дождя и ветра, когда шёл по небольшой площади мимо церковного здания с высоким каменным крыльцом. То, что там не церковь вовсе, а Музей Арктики и Антарктики, Максим знал давно — сколько раз мимо ходил. Но у него и мысли не было зайти в музей. Он бы и сейчас не пошёл, если бы не замёрз, если бы не увидел, что широкая дверь музея приоткрыта.

«Зайду, погреюсь», — подумал Максим.

Он вошёл и тут же наткнулся на строгого старика в огромных валенках.

— Куда ты? А билет купил? — спросил старик.

Максим смутился. О билете он забыл, а денег не было. Он уже хотел повернуться и выйти снова на дождь. Но старик посмотрел в пустой музейный зал, взглянул на мокрое лицо Максима и махнул рукой:

— Заходи, только тихо там, смотри.

Так Максим впервые очутился в музее, где теперь ему было знакомей, чем в своей комнате. Он вошёл тогда в полутёмный зал, а старик затопал валенками к стулу, уступив место настоящему контролёру.

Старик был в этом музее смотрителем.

Смотритель

Только сейчас, в музее, Максим понял, как он замёрз.

Он ходил по залам и, задирая голову, глядел на одномоторный самолёт-амфибию с лыжами. Самолёт мог сесть на лёд, а мог и на воду. Потом останавливался у палатки, героической — папанинской, впервые в истории человечества поставленной на Северном полюсе. Потом у макетов знаменитых ледоколов. Правда, в те минуты ему было всё равно, где стоять, где ходить — лишь бы скорей согреться. Он заметил в нише батарею, но тепло оттуда шло едва-едва.

Он слышал, как куда-то, снова громко вздохнув, протопал в своих валенках старик, потом в зал спустились по лестнице двое смеющихся людей и пошли к выходу. Но Максиму было не до них.

Он продолжал трястись от холода, дрожь эта шла изнутри, и её было никак не остановить.

Неожиданно сзади него оказался старик. Он положил Максиму на плечо руку и проговорил тихо:

— Пойдём, парень, чаю с халвой попьём?

Максим ещё не успел отказаться, а смотритель его уже легонько подталкивал:

— Пойдём, пойдем.

Так они познакомились.

Смотрителя звали Матвей Петрович. Они сидели в маленькой комнате за столиком, друг против друга, рядом стоял чайник, халва, сушки, две чашки в красный горошек. Они размачивали сушки в горячем чае, и Матвей Петрович учил Максима пить чай из блюдца.

Нынче совсем отвыкли от блюдец, все из чашек пьют, а из блюдца теплее чай, потому что пар лицо согревает и душу.

Максим и в самом деле стал согреваться. И не хотелось ему никуда уходить из этой узкой комнаты, где только диван, шкаф да столик. Сидеть бы так в тепле да прихлёбывать чай из блюдца в красный горошек.

— Ты, Максим, в музей ради интереса пришёл или от безделья какого? — спросил смотритель.

И Максим испугался: вдруг старик рассердится и выгонит, если сказать, что погреться.

— Ради интереса, — выговорил он с трудом.

— Ну-ну, ты не смущайся. Интерес штука великая, с него все мировые открытия идут, — успокоил его старик.

В музей вошла группа молодых солдат, их привели на экскурсию, и Матвей Петрович пошёл на пост. А Максиму велел сидеть в комнате, доедать халву и читать книгу Нансена, если он в ней что-нибудь поймет.

Книга называлась «"Фрам" В Полярном море».

Максим не догадывался тогда, что с этой книги начиналось увлечение Арктикой у многих знаменитых полярников, он просто открыл её и стал читать предисловие.

И узнал, какой великий человек этот Нансен.

Великий Нансен

Сначала Нансен решил пересечь ледники Гренландии на лыжах.

Многие называли его сумасшедшим: в центре этой огромной заледеневшей земли никто никогда не был и не знал, что там находится. «Нансен мог бы найти более лёгкий способ самоубийства», писали газеты. Но мало кто знал, что молодой учёный-зоолог был чемпионом по лыжам в своей местности и умел предусмотреть в пятнадцать раз больше случайностей, чем могло произойти.

С несколькими товарищами он высадился на пустынном берегу Гренландии.

По другую сторону земли лежало селение эскимосов. Нансен достиг селения через полтора месяца, опоздал к последнему пароходу в Европу и остался у эскимосов на зимовку. Лишь в конце мая он прибыл на родину, в Норвегию. Его провожали как безумца, а встречали — как героя.

Теперь он стал готовиться к новой небывалой экспедиции. На специально построенном судне он решил подойти к полярным ледяным полям, вморозить корабль и вместе со льдами дрейфовать по Северному Ледовитому океану. «Океанское течение, которое, я предполагаю, вынесет нас к Гренландии», уверял Нансен.